— Не жалей их. Лучше раздели их боль. Но ни в коем случае не жалей. Никого. Никогда.

Куд не очень понял, что она имела в виду, но переспросить не решился.

Когда Фальбэйны куда-то уехали, он почувствовал, что чем-то хорошим это не кончится. Когда они вернулись — в их руках была неприметная серая урна, которую Юко прижимал так трепетно, что казалось, будто там, внутри, находится что-то очень дорогое. Куд догадывался, что это, но озвучивать не хотел. Все вокруг превращалось в какой-то тихий, молчаливый и медленный кошмар. Куд, глядя на Фальбэйнов и вазу, постоянно ловил себя на мысли, что от них тянет горелой плотью. Куд знал, что прах не пахнет, но от ощущения, что Эммет и Юко пропахли насквозь, избавиться не мог.

— Можно мне подержать? — попросил он у Юко, когда взрослые, наконец, ушли и запах стал слабее. Юко, как ни странно, позволил, хотя Куду казалось, что он пошлет его к черту. Мальчик осторожно взял урну непослушными руками-протезами, которыми не чувствовал ничего, и прижал к себе, представляя, что она теплая. Юко, сквозь слезы глядя на Куда, спросил:

— Почему ты ему не помог? Почему ты его не спас? Ты был там...

Куд долго не отвечал. Он пытался подобрать правильные слова и справиться с тошнотой. Голос прозвучал глухо и жалко:

— Я поймал бы его собственными руками, я держал бы его так крепко, как только мог бы, но... — Куд сгорбился, обнимая вазу и начиная качаться вперед-назад. — Но у меня не было и нет этих рук.

Юко, разозлившись, схватил Куда за ладонь и случайно оторвал ее. Это отрезвило. Юко понял, что эти руки действительно не смогут его защитить и удержать. Они ни на что не способны. Эти руки, которыми они с Юго так гордились, не смогли их защитить. Юко, наконец, понял, что случившееся вовсе не вина Куда. Это его вина. Это он поверил в совершенство настолько хрупкой вещи, это он слишком много требовал от Куда, это он оставил в тот день Юго одного. Это он был единственным, кто во всем виноват. Тогда Юко взвыл и со злостью ударил ладонь протеза о пол, и Куд сдавленно вздохнул.

— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Чего ты от меня ждешь, черт возьми, ты думаешь, я сам его оттуда столкнул?

— Заткнись, — оборвал его Юко и зачем-то начал снимать протезы, оставляя Куда в беспомощном и беззащитном разобранном состоянии. Тот не сопротивлялся даже тогда, когда Юко вдруг принялся разбивать его руки. Остервенело швырял в стену, подбирал и снова швырял. Топтался на пластике, давил его и вырывал провода. А потом, будто очнувшись, упал на колени. Куд, подполз ближе и опустил голову на плечо, чувствуя острое желание успокоить и успокоиться. Юко обнял его крепко-крепко, так же, как тогда, в больнице. Ненавидя, не прощая, но так отчаянно, будто Куд был единственным, кто у него остался.

Куд пытался представить себе, как будут выглядеть эти объятия, когда обо всем узнает Нина, но не мог. Он только надеялся, что ему все-таки удастся придумать что-нибудь, чтобы Нина ни за что не узнала, кто в этой серой неприметной урне. 

* * *

На подъезде к Юсте, когда Джонатан уже сидел за рулем своей машины и отсчитывал последние пятьдесят километров, пришло сообщение от Ивэй. Короткое "задержитесь на сутки, Нине ни слова" порядком напугало мужчину, но звонить жене при Нине он не решился. Только сбавил скорость и свернул на ближайшую объездную. Девочка ничего не заподозрила: она не знала, сколько времени нужно ехать. Продержался мужчина лишь полтора часа. Он остановился прямо на обочине и, велев Нине сидеть в машине, отошел на несколько метров, доставая телефон. Ивэй взяла трубку не сразу, а когда начала говорить твердо и бесчувственно, будто репетировала этот монолог, на одном дыхании, мужчина понял, что зря поторопился со звонком. Лучше бы вообще не звонил. Джонатан медленно вдохнул и, грузно опустившись на корточки, выдохнул. В голове крутились десятки вопросов, но одновременно было жутко пусто. Собственный голос показался чужим:

— Когда придет ответ от Юсты?

— Завтра утром, — после паузы выдавила Ивэй: ее маска спокойствия и безразличности пошла по швам. — Мне тоже не нравится эта идея, но Эммет настаивает. Он никого не слушает. Единственное... Куд очень просил, чтобы Нина не узнала, и я не смогла ему отказать. Поэтому, пожалуйста, скажи Нине что-нибудь... другое.

— Хорошо, — сдавленно согласился Джонатан.

— Спасибо, дорогой, — искренне поблагодарила Ивэй, в который раз поражаясь сдержанности мужа. Джонатан был действительно сильным: мало кто мог выдержать такое, если не проработал в Юсте десять лет.

Джонатан, сбросив звонок, закурил, прикидывая, когда его хватит удар. Сколько еще будет таких случаев, сколько еще глупостей натворят те, кого он называет взрослыми людьми. Сколько ему еще придется скрывать. Джонатан устал, так устал, что ему хотелось плакать. А может быть, глаза щипало вовсе не из-за этого.

Джонатан, как и пообещал, ничего не сказал Нине. Он и дальше поехал прочь от Юсты, нацелившись на дальний городишко и надеясь, что там еще кто-то есть. Леса за окном понемногу начали сменяться заросшими лугами, а потом и вовсе исчезли, уступив место аккуратным прямоугольникам посадок. Нина, поерзав, попросила остановиться. Джонатан затормозил прямо напротив поля, с которого что-то убирали. В памяти всколыхнулась ностальгия.

— Эй, Принцесса, гляди, твой любимый дым, — сказал он и взял Нину за руку. Девочка, принюхавшись, просияла и, совсем как в детстве, забыв о нужде, потянула отца ближе к костру. На этот раз совсем маленькому.

Она водила руками, хватая пальцами дым, вдыхала его полной грудью и кашляла. Казалось, пробовала даже на вкус, высунув язык. Джонатан отметил, что с тех пор, как они с Кудом на каком-то поле делали то же самое, прошло ровно десять лет. Нине шестнадцать, а не шесть. Куду пятнадцать, а не пять. Ему, Джонатану, пятьдесят... Столько всего изменилось! Десять лет назад они ехали отдыхать на море. Безработная Ивэй, едва вырвавшийся с работы Джонатан и двое обычных детишек не-людей. Сейчас: занятая Ивэй, замученный Юстой Джонатан и двое принадлежащих корпорации образцов. Как все поменялось...

— Я помню его таким же, — обернулась Нина. — Ничего не поменялось! Дым, кажется, везде и всегда одинаковый, да? Он отличается от пара из чайника или над кастрюлей. Он мягче... Было бы здорово вот так трогать дым почаще! Пап, а скажи, там, куда мы поедем, будут дни уборок на улицах? Мы будем жечь костры, как в сквере? Я когда-нибудь увижу огонь? Я хочу посмотреть на него. Я же смогу посмотреть на него, да? — она спрашивала что-то еще и совсем не обращала внимания на то, отец не отвечает. Джонатан смотрел на дым и вместо каких-то растений, весело потрескивающих в огне, видел гроб с Юго, с ревом сгорающий в печи крематория. И лицо Эммета, застывшее за термостойким стеклом. Серое, безжизненное и потерянное. Он стоит там совсем один и держит в руках выписку о том, что глаза его сына приняты в глазном банке^[14]. Глаза, которые Юго завещал Нине. Если Юста даст одобрит это завещание завтра утром, Нина сможет видеть.

Желание девочки сможет исполниться. Но совсем не так, как она могла себе представить. И Джонатан, впервые желая, чтобы Юста послала Эммета к черту, искренне хотел, чтобы это "может" никогда не осуществилось. Ведь иначе Нина будет смотреть на тех, кто ей дорог, глазами того, кого они не уберегли. Смотреть на тех, кто будет врать ей всю оставшуюся жизнь. 

* * *

Ему страшно хотелось спать, но в то же время кровь стучала в висках, побуждая к действию. Этой ночью Куд, трясясь от страха, не сомкнул глаз: после разговора с Ниной, которая так ждала операцию, которая была так рада, что ей быстро нашли донора, он чувствовал себя отвратительно. Его даже наяву преследовали кошмары. Юко, судя по всему, тоже — он глубокой ночью постучал в дверь комнаты Куда и Ивэй и молча застыл на пороге, показывая, что не зайдет. Они не говорили — просто сидели рядом на коридорном диванчике старой гостиницы и смотрели, как колышутся деревья за окном. Куду хотелось курить, у Юко от безделья и стресса болели пальцы.