Медленно плелся он по песку, а в полдень солнце горячо жгло его своими лучами, и на душе у него было неладно; притом седло давило ему спину и все в голову не приходило, чего бы ему пожелать следовало. «Вперед знаю, – подумал он, – что если бы я даже пожелал себе все царства и сокровища мира, так все же мне потом еще и еще чтонибудь пришло бы в голову; нет, уж коли желать, так уж так, чтобы потом больше ничего желать не осталось».

Иногда казалось ему, что вот-вот уж придумал он себе желание, а там опять начинало казаться, что его желание слишком ничтожно. Вдруг пришло ему в голову, что жене его теперь хорошо было сидеть дома в прохладной комнате, и самому туда же захотелось… Раздосадованный этими мыслями, он и сам не заметил, как пожелал: «Желал бы я, чтобы она там, у себя дома, на этом седле сидела да сойти с него не могла, чем мне его на своем хребте тащить».

Чуть только произнес он эти слова, седло исчезло с его спины, и он убедился в том, что и второе его желание было выполнено.

Тут-то и бросило его в жар, и он чуть не бегом побежал, чтобы поскорее очутиться одному в своей комнате и, усевшись на место, подумать хорошенько о чем-нибудь великом для своего последнего желания.

Но чуть только пришел к дому и отворил дверь, как увидел, что его жена сидит среди комнаты на седле и никак с него сойти не может, а потому кричит и плачет.

Он и сказал ей: «Посиди еще маленечко да повремени – я пожелаю тебе все богатства и сокровища мира!» – «Безмозглая башка! – крикнула ему жена и прибавила: – Куда мне все сокровища, когда я вот с седла сойти не могу! Ты пожелал мне, чтобы я на нем очутилась – пожелай же теперь, чтобы я с него сойти могла».

Волей-неволей пришлось ему пожелать, чтобы она сошла с седла; и так было исполнено и третье его желание!

И вот все три желания его привели только к досаде, утомлению, брани и к потере лошади; а бедняки между тем жили в довольстве смирненько и тихонько до самой их блаженной кончины.