Эргали Гер

Мягкое озеро

Цистерна высадила их под березами на погосте и покатилась вниз, переваливаясь на ухабах, как селезень, потом с воем полезла на деревенский бугор, в складках которого чернели мокрые избы. На погосте шел дождь, вершины берез осыпала изморось, стоял шорох: крупные капли сверкали, срываясь с листьев, и смачно шлепали по крапиве и чернобылю. Все вздрагивало, все блестело мокрым холодным глянцем. Напарник поежился, натянул капюшон и, сгорбившись, взглянул на Летягу, который стоял с початой бутылкой в одной руке и зачехленным ружьем в другой, а рюкзак лежал на обочине.

- Давай допьем, - предложил Летяга.

Напарник скривил рот, потом ответил:

- Тяжело будет идти. Спрячь.

- Все равно вымокнем, - возразил Летяга, отхлебнул и безрадостно посмотрел на озеро под горой, чахлый кустарник по берегам и черную нитку бора за озером, откуда несло свинцовую водяную пыль и рваные тучи.

-Влипли, - пробормотал он, передавая бутылку. - Допивай, чего уж...

Молоковоз, надсаживаясь, вскарабкался на бугор, хрястнул сцеплением и повернул в зеленые, стынущие под вуалькой измороси поля, потом опять надорвано взвыл и Летяга подумал, что зря они дали шоферу выпить; напарник швырнул бутылку в крапиву, они вскинули рюкзаки и пошли к озеру через поле невызревшей, потемневшей от дождя ржи, сразу по пояс вымокли, замолчали, остья ржи царапали джинсы, а где-то под низким небом, пропадая в полях, рокотала игрушечная цистерна.

К озеру оказалось не подойти, берег зарос орешником и густой малиной; они пошли по краю ржаного поля, напарник первым, а следом Летяга, и мелкий ситничек лип на руки и к лицу. Рожь путала ноги, Летяга шел, как стреноженный, дубея от сырости и осуждая себя в душе, поскольку должен был идти впереди - в городе напарник работал его помощником у кузнечного пресса. Наконец кусты расступились, они подошли к камышам и нашли причаленную к берегу плоскодонку.

- Вот и славненько, - сказал Летяга, озираясь по сторонам, словно не доверяя удаче. - Застолбим?

- Годится, - подтвердил напарник.

Рюкзаки кинули под орешник, вернулись, взглянули на озеро, по которому ветер пятнами гнал свинцовую рябь, и посмотрели в глаза друг другу.

- Можешь первым, - усмехнувшись, предложил Летяга; напарник, не удивившись, кивнул, отправился к рюкзакам и торопливо стал раздеваться, вздрагивая то ли от сырости, то ли от возбуждения, а Летяга подавал ему свитера, брюки, собрал ружье, пока напарник одевал шерстяное, и помог ему закататься в гидрокостюм.

Потом напарник нырнул, а Летяга с облегчением отправился собирать хворост. Шелест измороси, белые запахи озерной пены и береговой сырости надвинулись, обступили, одно действие порождало другое и в одиночестве Летяга двигался как во сне, хотя и с открытыми глазами: развел костер, поставил на огонь большую пол-литровую кружку с водой, выложил на газету хлеб, консервы, яблоки, пахнущие подмокшим хлебом, бутылку портвейна и золотистый рязанский лук, нарядный, как елочные шары. Хороший лук, подумал Летяга, хотя думал совсем о другом, потом бросил щепотку чая в брызгающий кипяток и сам удивился, до чего хорошо, до чего благостно действовала на него привычная процедура.

Тут он насторожился, услышал топот и обернулся: кто-то пер по кустам, бухал ботами, бормотал невнятное, наконец вышел с веслами и помятым ведром плюгавенький такой мужичонка - увидел Летягу и растерянно пошел к лодке, проглотив бормотание вроде недогрызенного леденца. Потом долго возился, размыкая цепь и упорно не глядя на пришлеца, а тот следил за ним от костра, раздумывая, подходить или нет, потом подошел. Мужичонка кивнул, сглатывая чужое "здрасьте", опять завозился с замком, брякая цепью, а Летяга стоял над ним, словно главное было сказано. Наконец мужичонка поинтересовался:

- Порыбачить приехали или так, туризма ради?

Летяга ответил, что порыбачить, потом из вежливости спросил, как в этом озере насчет рыбы, но мужичонка ответил уклончиво, какой-то присказкой, словно его охлопали по карманам. Летяга сказал, что лето дождливое и все гниет на корню; абориген с любопытством разглядывал его куртку, перечеркнутую яркими молниями, потом спросил:

- Переметы ставите?

- Не-а, - ответил Летяга, раздумывая. - Ружьишко у нас.

Мужичонка не понял, Летяга нехотя пояснил - тот слушал, наклонив голову, потом осклабился и с усмешкой посмотрел в сторону, словно представил, как городские с ружьями наперевес гоняют плотвиц. Летягу кольнула его насмешка - он привык к уважению, хотя давно уже понял, что ничего такого нет ни в охоте, ни в обладании ружьем, что заслуживало бы каких-то особых уважительных чувств. Он взглянул на озеро, на оловянную воду, над которой сверкали стальные иголки измороси, на серый неприютный берег за озером и спросил, строг ли здешний райрыбнадзор; оказалось, что рыбнадзор сидит за мздоимство.

- Сети продавал конфискованные, - объяснил мужичонка, с легкостью выговаривая нерусское слово. - До чего обнаглел: ложи ему четвертную и лови, пока опять не заловит. Теперь сидит. Второй месяц как осиротели.

Летяга отметил про себя, что они сверстники, только сам он был крепок, широк в кости и стрижку носил юношескую, по моде, а мужичонку грызла какая-то сухота: щеки были обугленные, запавшие, шея жилистая, только руки торчали из рукавов ватника громадными сизо-красными клешнями.

- И много у вас сетями ловят?

- У кого есть, те ловят, - пробурчал мужичонка, потом вдруг хмыкнул: А есть, почитай, у всех. У кого дедовские, у кого нонешние, капроновые - без рыбы не сидим. Это те не Москва, сюда живого карпа не завезут.

- Это да, - согласился Летяга, безучастно проглатывая упрек.

Мужичонка помялся, потом вдруг воровато порскнул в кусты и вывалился оттуда весь мокрый, с двумя длинными гибкими орешинами, на которых болтались снасти, пристроил их в лодке и вместе с Летягой стал смотреть, как выплывает из камышей напарник. За напарником волочился шлейф косматых сине-зеленых водорослей. Он встал, пошатываясь, и, пятясь, вышел на берег. Летяга принял ружье и пояс вместе с куканом, который крепился к поясу карабином. На кукане трепетали нанизанные щурки, плотва и мордастый луноподобный лещ, стремительный даже в связке - плотва на воздухе электрически затрещала, лещ свирепо зашлепал косым хвостом, а потом еще долго бился в траве, расталкивая сомлевших щурков и заставляя напарника хмурить брови как-то очень грозно и повелительно, словно лещ был ручным и не по делу капризничал.

Летяга раздел напарника, всучил ему кружку и плеснул в дымящийся бурый чай немного портвейна, потом сам отхлебнул и предложил мужичонке - тот молча посмотрел, вытер руки о ватник и приложился к бутылке. Напарник выпендривался и заливал про рыбину, которую он по нечаяности упустил. Летяга не слушал, сосредоточенно раздевался и готовил озеро для себя. Порывами налетал ветер, трава блестела, на голую шею липли нежные, как паутина, нити измороси. Мужичонка задумчиво слушал напарника - тот болтал взахлеб, словно спешил выговориться за полтора часа немоты.

- Ну, ладно, - сказал Летяга, надел маску и упал в воду.

Он плыл вдоль берега, вдоль светло-зеленой рощи аира, и дважды ему нечаянно повезло: вначале он влет подстрелил линя, проплыл немного и вышел на дремлющую в засаде щуку. Летяга взбодрился. Вода вокруг свежо зеленела, стайка мальков музыкально выплывала из рощи, на зернистом песчаном дне дышали роскошные лопухи. Он прочесал заросли, потом поплыл к островку в полутораста метрах от берега. Теперь он был дирижаблем, проплывающим над чужой страной. Что-то сверкнуло в черных харовых водорослях, Летяга выстрелил, не попал, зарядил ружье и выглянул из воды: островок был крохотный, скорее отмель, куст серебристой ракиты и редкий тростник вокруг. Резко поднялось чистое, унылое дно. Место было пустое. Он пожалел, что забрался так далеко, потом увидел громадную, наполовину заметенную донным песком долбленку и поплыл над ней, инстинктивно опасаясь под водой всего человеческого. Нос челна висел над обрывом, который отвесно уходил вниз метров на семь. Летяга набрал воздуха, нырнул под нос и сходу наткнулся на громадного пучеглазого окуня, неразворотливого, как дредноут: окунь сверкнул на острие гарпуна, открыл рот и окостенел. Вода вокруг задымилась. Ловко, подумал Летяга, схватил гарпун и заторопился наверх, позабыв, что над ним долбленка, и тут его крепко ударило по загривку днищем. По спине почти сразу потекли струйки воды. Вынырнув, он на ощупь определил повреждение: три пальца вошли в дыру над лопаткой, а пальцы были что надо.