Ни одна форма для пирогов не имела достаточных размеров, поэтому миссис Лаллой выбрала поддон гриля. Сгибаясь под тяжестью лет, то и дело охая и ахая и, даже поругиваясь, она под любопытным взглядом Мистера Лэмбри принялась извлекать из духовки большой металлический поддон.

— Вы знаете, Мистер Лэмбри, — проблеяла она, ставя поддон на кухонный столик, покрытый сверкающим пластиком, — я никогда не любила электрические печи. (Она с трудом повернулась и тряхнула серебряной гривой волос.) Ай-яй-яй, и зачем же этому проказнику пришло в голову толкнуть меня на землю и украсть мою сумку? А теперь я хромаю. Вы можете себе представить, что это был один из моих бывших учеников? Ужасно оскорбительно!

Воздев руки к небу и мило улыбаясь, она принялась рыться в ящике.

— К счастью, один любезный молодой человек помог мне подняться. Да и полицейский, который занялся мною, тоже оказался неплохим. Он спросил, что у меня было в сумке, вы знаете, в моей большой черной сумке. Конечно, я не стала ему давать полный список, а поскольку денег там не было, я просто ответила: «Да ничего особенного». Потом, когда он предложил меня довезти домой на скорой помощи, я воскликнула: «Боже, ни в коем случае! Я только немного перенервничала и все».

Затем он намекнул, чтобы я сходила в комиссариат, чтобы поглядеть, не фигурирует ли мой грабитель в их картотеке, но я предпочла воздержаться. По правде говоря, я не очень хорошо себя чувствовала при мысли, что мне надо идентифицировать этого малого, хотя я едва рассмотрела его лицо. Полицейский зря убеждал меня, что все понимает, но не удержался и добавил, что город стал опасным для дам моего возраста. И это осталось у меня на сердце.

Она извлекла из ящика связку электрических проводов, удлинитель и сложила все в поддон.

— Я не смогла сдержаться и сообщила ему, что всю жизнь прожила в этом квартале, где проработала учительницей сорок лет… и что продолжала бы работать, если бы меня не заставили уйти на пенсию. Ведь я была хорошей преподавательницей, Мистер Лэмбри. И я до сих пор не понимаю, почему меня выставили. Я ведь учила мальчиков не только читать и писать. Я делала из них добрых граждан. Я учила их любить страну, уважать закон. Поэтому и немыслимо, чтобы на меня напал один из моих бывших учеников.

Мистер Лэмбри прищурился, но не издал ни звука. Усевшись в кресло с подушками в виниловых наволочках, миссис Лаллой принялась разматывать провод своими ручками, изуродованными артритом.

— А что сказать о двух других, которые вломились сюда в прошлом месяце? Ко мне, вы отдаете себе отчет? А я ведь небогата, Мистер Лэмбри, вам это хорошо известно. Вы сами видели отслаивающуюся краску на стенах и трещины на потолке? Но я изо всех сил трудилась, чтобы заработать то немногое, что имею, и никто мне не помогал. В августе исполнится двадцать семь лет со дня кончины моего мужа. Это было задолго до вашего появления, Мистер Лэмбри. Вы его никогда не знали.

Когда миссис Лаллой закончила разматывать шнур, она принялась за удлинитель, который обрезала хлебным ножом.

— Вы знаете, я не была особо удивлена, когда эти два проходимца выломали мою дверь… Я уже заметила их маневры у входа, когда они наблюдали за приходом и уходом жильцов — они засекали. Они забрали мои драгоценности, немного денег, которые имелись у меня и выжрали мой портвейн, мерзавцы. К счастью, я их поджидала! — Она удовлетворенно закудахтала. — Я никогда от вас не скрывала, Мистер Лэмбри, что я люблю пригубить стаканчик время от времени. Но никогда в течение рабочей недели и никогда в течение учебного года!

Осторожно орудуя ножом, миссис Лаллой взрезала удлинитель посредине, чтобы разделить два провода, концы которых оголила на добрых два сантиметра — Мистер Лэмбри не спускал с нее глаз.

— Школьный год, — с сожалением вздохнула она. — Вы знаете, иногда я встаю очень рано, чтобы посмотреть, как детки садятся в автобус. Подумать только, я обязана всему этому маленькой пакостнице мисс Вандерпут. Она вынудила административный совет послать меня на пенсию. Но я не понимаю, как эта мерзавочка смогла добиться своих целей. Хотя кое-что ясно, Мистер Лэмбри. Все, от консьержки до архиепископа, знали, что она спала с директором, мистером Делабандом.

Она наклонилась к Мистеру Лэмбри и с заговорческим видом прошептала:

— Он даже ей ребеночка сделал, представляете? Но это никто не знал.

Прикрепив два конца провода к поддону, она с трудом встала и принялась рыться в шкафу.

— Что же это такое, куда я сунула кастрюлю для спагетти? А вот она. Именно поэтому она заставляла меня подолгу ждать в своем кабинете. В первые три месяца беременности женщина то и дело носится в туалет. А при этом такая вежливая! Слишком вежливая, чтобы быть справедливой: «Ваше долгое сотрудничество было очень ценным для нас, миссис Лаллой, но не считаете ли вы, что пора уйти и позволить новому поколению учителей показать их достоинства» Так и сказала. «Показать их достоинства», вместо «Показать свои достоинства». Как вам это нравится? Но я даже слова не промолвила. И все же выслушивать эту маленькую потаскушку мне было трудно, я ведь ей в бабушки годилась! И при этом она трясла кольцом с огромным бриллиантом, которое ей подарил Делабанд. Люди могут говорить, что угодно, Мистер Лэмбри, но это было преступлением отблагодарить меня таким манером.

Наполнив кастрюлю горячей водой, миссис Лаллой высыпала в нее пакет крупной соли, размешала жидкость и привязала длинную веревку к ручке кастрюли. Затем с тысячью предосторожностей она подняла ее над головой и установила кастрюлю в нестабильном положении на буфет так, чтобы веревка спускалась до пола, затем передохнула и вновь заговорила.

— Да, настоящее преступление, Мистер Лэмбри. Столь же серьезное, как кража моей сумки или взлом моей квартиры. Я всегда верила в справедливость, Мистер Лэмбри. А по справедливости все преступники должны понести наказание.

Поставив поддон с подсоединенным к нему электропроводом рядом с буфетом, она привязала его веревкой, уже привязанной к кастрюле, и тщательно прикрыла все это куском паласа. Малейший груз, положенный на палас, к примеру, нога не подозревающего ни о чем человека, вызвал бы падение кастрюли с соленой водой, которая обольет и человека, и палас, и металлический поддон.

Ведь соленая вода — миссис Лаллой разъясняла это явление своим ученикам долгие годы — была хорошим проводником электричества. Встав на четвереньки у стены, она сунула руки за печь и включила удлинитель в розетку.

— Я прекрасно знаю, о чем вы думаете, Мистер Лэмбри, — сказала она, вытирая руки о передник. — Эта установка предназначена не для мисс Вандерпут. И, конечно, не для вас, Мистер Лэмбри. Вы ведь знаете, как я вас ценю и как люблю ваши посещения… Ладно, ладно, я сказала это не ради того, чтобы смутить вас! Вы одно из тех редких существ, которые доказали свою верность мне.

Но кое-кто переусердствовал. Этот парнишка, который вырвал у меня сумку… Хотела бы я видеть его лицо, когда он открыл ее! Об этой истории писали в газетах. Смерть от сильнейшей аллергии. Медэксперт насчитал восемьдесят восемь укусов. Мне потребовался не один день, чтобы отыскать осиное гнездо. И пришлось идти за ним ночью, когда эти зверюшки спокойно спят.

Что касается двух негодяев, обокравших мое жилище и выпивших мой портвейн у меня на глазах… Я не стала им мешать, ибо поместила бутылку в то место специально для них… добавив в вино мелко толченое стекло одного из моих лучших бокалов. Мне было бы интересно знать, через сколько времени они почувствовали первые боли.

А для мисс Вандерпут я взяла отслоившуюся краску с подоконника, где вы сидите, Мистер Лэмбри. Поскольку она всегда кладет много сахара в свой кофе с молоком, то и не почувствовала вкуса. Но мне интересно, как она себя сейчас чувствует…

Мистер Лэмбри, конечно, никак не прокомментировал ее слова. Он только вильнул хвостом и принялся вылизывать свою шерстку.