Шагает, тащится с сумой на плечах себе Функель -- тут видит просвет среди осиновых зарослей. И кругом -- тишина такого рода, который присущ геопатогенным зонам (а в таковых Функель бывал). Всякая же тварь земная по природе своей чует неладное. И пусть современные информационные технологии направлены на то, чтоб в нас сей дар приглушить, кто выскакивает из социализирующих Сетей, быстро восстанавливает животные инстинкты самосохранения.
На Славу накатило какое-то непонятное возвышенное чувство. Такое страннолюбивый человек испытал впервые, это как первовкусие сливочного мороженого в раннем детстве. Мужик осознал, что именно сейчас, в настоящий момент путь пожизненный пройден ровно наполовину, впору остановиться и сделать великозначительную нетеатральную паузу. Каждый следующий шаг будет уже нарушением равновесной гармонии -- вот ведь какое пронзение. На самом деле Слава, хотя лицом он и телом еще молодец, начал стареть. Яростно затемнелась вдали гробовая доска, которая торопит хотя бы чем-то нематериальным наследить в этой жизни во избежание исчезновения в вечном забвении.
Немного впитав свежего ощущения, душа наказала идти. Функель решительно двинулся в сторону света. Еще немного почапав по трясине, наш снувальщик выбрел к подножию совершенно безлесой горы, на вершине которой угадывались строения. Сверившись с топографической картой, Функель разумел: таковой, как и всему женскому роду, верить нельзя. Все отечественные планы и схемы грешат ложью -- потому что глухие места на Руси издавна утыкали ракетными шахтами с ядерными боезарядами, секретными химическими полигонами и тайными лабораториями в прочных бункерах. Когда Держава одержала сокрушительное поражение в борьбе с демонами свободы, все это хозяйство забросили и раздербанили. Так что наша страна теперь -- кладбище амбиций, на котором взрастают комплексы.
Слава и раньше набредал на подобного рода памятники Холодной Войне. Ничего хорошего там нет, одна только тленомерзостность идеалопредательства. Но есть в каждом человеке одна дуалистичная черта, которую ученые именуют гедонистическим дифференциалом, а неученые -- любопытством. Это когда колени и локти уже в кровь -- а ты прешься на какую-нибудь скалу только лишь для того, чтобы оборзе... то есть, обозреть просторы и отштамповать: "Ляпота-а-а".
От себя замечу: путники -- народ двухмерный. Они наслаждаются отпущенными степенями свободы, а все остальные -- измерений во Вселенной ведь более восьми -- их напрягают. Посему каждый странник человеческого рода чувствует некомфортность на неровном рельефе, то же самое, кстати, касается и мореплавателей. Это вам не спелеологи или альпинисты. Я это к тому, что Функель уже запрограммировал себя на ожидание чего-то нехорошего от возвышений -- а все одно инфернальная силища тянет.
Перед началом восхождения Слава, следуя страннической привычке, изучил диспозицию. Прежде всего проанализировал звуки: ничего техногенного, только шелест трав. Эх, подумал Слава, жаль, я с собой не ношу дозиметра... Впрочем, и в этом ключе путник знает: от радиации сухость во рту со жжением да мурашки. А сейчас в Функеле преобладал трепет грядущего открытия. Может, полжизни только для этого места он и отирал свои берцы о твердые и мягкие места планеты.
Вознесся Слава почти мгновенно. На вершине холма он узрел несколько полуразвалившихся краснокирпичных строений. Ни у одного из них не было крыши. Идти мешали густые травы, а тропинки нигде не протоптаны. Наверное, лет пятьдесят духа человеческого здесь не водилось. Поскольку Слава принял решение здесь ночевать, времени дотемна оставались телега и вагон, чтобы обшастать находку. Вечер обещал быть ясным, а за таковым обычно следует студеная ночь, так что в первую руку следовало озаботиться о биваке.
Внутри всех второстепенных построек рос терн, не продраться. Центральное здание оказалось церковью, точнее, бывшей, конечно, культовой постройкой. На внутренних стенах угадывались лики святых, а особенно хорошо сохранилась фреска Страшного Суда. Время по понятному только ему одному резону по-особенному сберегает грешников. Жаль, подумалось Славе, заброшенные святые места всегда неспокойны. Уж лучше бы какой-нибудь осколок ГУЛАГа или леспромхоза.
Самым свободным от зарослей местом оказалась алтарная часть, которая к тому же имела неразломанный свод. Функель тщательней обследовал храмовое пространство. Железные решетки на окнах зачем-то искорежены, кругом разбросаны останки иконостаса. Знакомая примета оскверненных святынь -- скабрезные надписи на стенах (сам бес подмывает людишек изобразить какую-нибудь гнусность). Здесь же -- только истертые временем фрески. Страшный Суд сохранился потому что часть потолка над сюжетом не обвалилась и защищала живопись от небесных стихий. Похоже, кто-то яростно взламывал пол -- каменные плиты выворочены и разбиты. Вспомнилось: в подпольях, в ризницах попы прятали ценности. И действительно: Слава усмотрел пролом. Но не торопился Функель исследовать открытие: приближались сумерки, тем паче желудок желал наполнения.
Сидя в апсиде и уминая тушенку, Слава задумался о доме. В смысле, о месте своей прописки, она все же есть. Вот интересно, усмехнуло странника: где-то там шумит унылый мегаполис и все такое, здесь же -- параллельная реальность, осколок былой цивилизации, вечный покой. Представилось: случилась глобальная катастрофа, все живое передохло, и только один Функель спасся -- потому что... да просто сберег случай. Господи, заключил Слава, как тихо и безмолвно. Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только древние развалины врастают в землю тут. Это и есть счастье, когда здесь и сейчас на тебя опускается ощущение благодати. Может быть, монахи, основавшие эту обитель, искали как раз такого эффекта. Как там у поэта: "Теперь в пустыне я живу, томимый жаждой горней пищи".
Звездное небо, как и положено в условиях отсутствия паразитной засветки, предстало во всем великолепии, хотелось даже, не считая, что это сон, дотянуться ладонью до Млечного Пути и погладить. Луны не было, а были только свет костра и Вселенная. Слава вылез из останков храма, легко вздохнул... из-за тьмы казалось: он завис в космическом пространстве. Только странник -- и бесконечные, непостижимые миры.
РАБ ДЫРЫ
Утро началось с добычи воды. Пришлось спуститься с горы, а в низинах между тем наморозилась ледяная корка. Разбив ее, Слава зачерпнул ярко-рыжей жижи, от которой аж заворотило. Пришлось набрать в котелок хрупкого, тающего в ладонях льда. Поднимаясь, Функель поскользнулся и чуть не скатился вниз. Но затормозил, правда, измазюкавшись. Чертыхаясь, собрал рассыпанные останки льда, и привычный заряжающий на весь день кофе пил уже без традиционного легкого кайфа.
Сгустилась облачность, причем, царил совершенный штиль. Слава взобрался на стену храма и обозрел горизонт. Кругом, до самого окоема -- только однообразная зелень, даже не было видно, где граница Земли и неба. И, что особенно, совершенно неясно, где и какая сторона света. Вдруг Славу встрепенуло: он быстренько вернулся к своему хозяйству и вынул компас. Смутное подозрение подтвердилось: стрелка нервно крутилась, не собираясь останавливаться. Магнитная аномалия...
Господи, подумал человек, как же я теперь найду направление! Вовремя себя вернул в рассудок: храмы же строят алтарем на Восток. И все же беспокойство не оставляло. Одному далеко не всегда хорошо, особенно в ситуации смятения... А с чего, собственно, паниковать, аутотренил Слава, нормальная ситуация. Вот сейчас обследую подвал -- соберусь и двину дальше на Юго-Восток. Авось выйду к вечеру к поселку, отоварюсь провизией, людей наконец увижу. Надеюсь, с поселением карта не солгала.
...Из пролома веяло сквозняком. Ага: значит, есть вентиляция. Слава, включив фонарик, заполз в подполье. Луч света выхватил округлый кирпичный свод, а на стене -- белая надпись: "КАТАРСИС БУДИТ, ЖДИ!" Сразу отлегло: ведь это писал человек, каламбурист с чувством черноватого юмора. Дальше -- интереснее: на полу лежал закрытый чемодан. Ощутив приятность натуральной кожи, Функель даже его погладил. Взъелась разумная мысль: вдруг заминировано? Исследователь одернул свое альтер-эго: дружок, здесь не шпионский роман. Замки отомкнулись пулями. Приподняв крышку, Слава увидел... женское белье. Забавно. Одну вещицу Функель невольно даже понюхал. В нос вдарил запах тлена, Слава даже чихнул. Посветил на внутреннюю сторону крышки, в старину такие кейсы любили украшать вырезками из журналов. И правда: на крышку наклеены... виды города Ленинград, годов пятидесятых-шестидесятых прошлого века. Вот тебе и ризница.
