Его приятели, зябко кутаясь в плащи, кивнули. И подвинулись на лавке, освобождая место для еще одного человека. Губы священника тронула тихая улыбка:
– Благодарю…
– И на этих шутников деревенских не обижайтесь, – скорчив надменную мину, добавил сочувствующий. – Вечно они бузят, коли в мошне пусто! А там, почитай, круглый год ветер гуляет: кому такие-то репьи под боком нужны?..
Норманнский заводила зыркнул на наглеца мрачным взглядом:
– Пасть захлопни, подвывала! Договоришься когда-нибудь.
– И правда, Седрик, – негромко проронил отец Теодор. – Не ругайся, стыдно… Всяк свое понятие имеет. Не нам осуждать.
Он, опустив глаза, притулился возле жаровни, сдувая с краюшки прилипший сор.
Ивар улыбнулся другу:
– Ну вот видишь? Все устроилось, надо было просто подождать. Гнев, друже, плохой советчик.
Творимир не отозвался. Он с любопытством изучал взглядом неожиданного заступника: нескладного седого человека со впалыми щеками и красным носом. По внешности скорее англосакс, хотя с монахом он говорил на чистейшем гэльском. Пьяница, определенно. И что только у них с таким-то божьим смиренником общего может быть?
– Ну, пусть! – поерзав, вздернул малиновый нос тощий Седрик. – Им оно зачтется! А вас, отче, я лучше песенкой порадую…
Ивар, следом за воеводой повернувший голову к дальней жаровне, увидел в руках Седрика лютню и приподнял бровь:
– Ты смотри-ка, бард? А смелости, однако, ему не занимать: толпу мордоворотов «репьями» обозвал и в ус не дует. Рисковый старикан. Или к нему тут уже привыкли просто?
Один из товарищей храброго музыканта, наклонившись к его уху, что-то сказал. Седрик покосился на гомонящих наемников, склонил голову набок и ухмыльнулся:
– С нашим удовольствием!..
Он откинул в стороны полы плаща и, пристроив лютню на коленях, тронул струны. Один аккорд, другой… Взгляд барда, наткнувшись на сидящего рядом священника, вдруг посерьезнел. Пальцы замерли на мгновение, взлетели вверх и вновь упали на дрогнувшие струны. Мелодия изменилась. А по шумной зале поплыл надтреснутый голос:
Давно исчезла позади Ирландия моя,
Летит к Драконовой Земле крылатая ладья,
Дорогу знают моряки, и сквозь густой туман
К пределам приближаюсь я мне неизвестных стран!
Так было… С юных лет я жил в обители святой,
В душе моей всегда царил молитвенный покой…
Лорд Мак-Лайон молча смотрел на отца Теодора. С каждым новым аккордом, с каждым новым словом, слетавшим с губ Седрика, священник становился все бледнее и бледнее.
Читал, молился и учил смиренных простецов,
И переписывать любил труды святых отцов
В своем скриптории… Но вот случилось злым ветрам
Пригнать лихих норманнов флот к ирландским берегам.
И не спаслись от их секир ни знать, ни простецы…
И что им был мой монастырь, что братья и отцы?
Что книги – мудрости исток – работа долгих лет?
Кто служит демонам – жесток, в том состраданья нет!
Забрали злато с серебром, а то, что не металл,
В своем неистовстве слепом пожар уничтожал…
А я – священник молодой – случайно уцелел,
И навсегда, давим тоской, в себе запечатлел:
Руины Божиих церквей, развалины домов,
Убитых маленьких детей и безотрадных вдов…
Разговоры в зале постепенно стихали, взгляды присутствующих один за другим устремлялись к дальнему углу, где сидел бард со своими друзьями. Даже наемники, оставив препирательства, повернули головы. Священник, стиснув в руке помятую краюшку, застыл на лавке каменным изваянием.
– Творимир, – шепнул Ивар, осененный внезапной догадкой. – Да ведь этот Седрик про него поет?
Русич медленно кивнул: в лице безответного брата Теодора не было ни кровинки.
Пускай среди своих друзей безумцем прослыву –
Мне жаль язычников лихих! Поэтому плыву
Я прямиком в драконью пасть. А также для того,
Чтоб злую отвести напасть от края моего.
Разить язычников мечом? Я этому не рад…
Они, в невежестве своем, обречены на ад.
Не против плоти брань веду, а против Сатаны!
Пусть злые идолы падут! Пусть люди той страны…
В полумраке замершей, как перед грозой, таверны жалко брякнула об пол чья-то ложка. Семерка норманнов у двери, не сговариваясь, опустила на стол сжатые кулаки. Но бард, казалось, этого даже не заметил: он остервенело терзал струны рыдающей лютни, вторя ей уже не хрипло-испитым, а звучным и сильным, как у молодого, голосом:
За горизонтом стонет гром, и молния блестит –
Быть может, то свирепый Тор мне яростно грозит?
Он шлет на нас жестокий шторм, досадою горя,
Да только мы не повернем обратно корабля.
О Тор, что северных волков на бой благословлял!
Пил кровь поверженных врагов и жалости не знал!
Я не боюсь твоих жрецов, твоих жестоких слуг!
Кто жизнь свою отдать готов, тот не бросает плуг.
Силен ты нынче, спору нет, но твердо знаю я –
Преобразит Господний Свет норманнские края.
Меня ты в силах умертвить. Что ж, я приму венец,
Коль чашу суждено испить… Но это – не конец!
На месте гибели моей, пусть через много лет,
Веселый колокольный звон провозгласит рассвет.
Нет, не к кумиру твоему, из хижин и палат,
На Божью Службу, к алтарю, норманны поспешат.
А если к капищам твоим случайно кто придет,
Он лишь обломки на земле разбитые найдет!
И вместо рощи в честь твою увидит он пустырь…
И это будет месть за мой сожженный монастырь!
Пусть Один, Локи, Фрейя, Тор грозят расправой мне –
Лети, крылатая ладья, к Драконовой Земле!
[21]Последний аккорд оглушительной трелью взлетел к закопченному потолку общей залы. И оборвался на пределе, невидимыми осколками осыпаясь вниз. В наступившей тишине стало слышно, как тяжело, с присвистом, дышит рисковый бард Седрик…
Увы, общее оцепенение было недолгим. Застонали отодвигаемые скамьи: это медленно поднялись со своих мест семеро норманнских наемников. Лорд Мак-Лайон тоскливо выругался. И, услышав за спиной скрип половиц, поднял голову.
– Алиса! – На лице королевской гончей было написан такой неподдельный восторг, что подавальщица невольно сбилась с шага. – Ангел мой! Ну наконец-то!..
– Все б мне так радовались, – польщенно буркнула супруга хозяина. И сделала приглашающий жест рукой. – Пойдемте. Химиш гостей выпроводил, вас ждет не дождется. А… чего тихо-то так?
– Это, душа моя, ненадолго, – пообещал лорд, торопливо поднимаясь. – Один ваш певец не тем богам в бороды плюнул. Творимир, пойдем! Пойдем, чтоб тебя!
– Э-э-эх!..
Алиса окинула недоумевающим взглядом зал. Увидела изготовившихся к драке наемников, утирающего губы барда с лютней – и горестно всплеснула руками.
– Седрик! Вот принесла ж его нелегкая, пропойцу этакого!.. Последние синяки сойти не успели, а он уж снова за старое? – Женщина быстро обернулась к дорогим гостям. – Милостивые государи, вы уж не обессудьте, провожать не буду. Да и вон же она, дверка-то, чай, не заблудитесь! Химиш внутри ждет, и вино с закускою там же… Покорнейше прошу извинить… Рон! Кликай остальных да бегом сюда!
