Теперь армия распадалась на куски, разваливалась на части, расходясь в разные стороны темным потоком. На юг, тоненькими струйками, потекли всего десять-двенадцать лордов, увлекая за собой преданных воинов, раза в два больше отправилось на восток, остальные хлынули через столицу, чтобы уже потом разойтись по узким тропкам и дорогам к себе во владения. С королем осталось лишь сотни две энтийской стражи, окружившей холм и часть речки со всех сторон.

От Руйра тянуло свежестью, которая пробегала мурашками по коже. Иван "передал" профессора Лене, которая с заботливостью родной дочери, ухаживающей за дряхлым и немощным стариком, обняла его и увела в сторону. Теперь предстояло заняться самым тяжелым и неприятным.

Эдвар, Мойно, Иллиан, Халиль, Руслан, Марат, Костя, Ольга, Женя, даже Сник... Они все смотрели на него, словно никто не решался брать на себя судьбу этого человека. Этого сушества, некогда бывшего человеком. Лейтли хорошо над ним поработал. Туров понимал, что так думать нельзя, неправильно, но ничего не смог с собой поделать. Что-то окончательно выгорело внутри после смерти Кристиана, словно паяльником выжгли. Дело даже не в том, его потрясла очередная смерть, гибель мальчика-ясновидца - скорее истолкование его гибели. Туров не был уверен, смог бы он пожертвовать также собой, ради других или даже другого, пусть и самого близкого человека.

Иван посмотрел на свернувшуюся у его ног и скулящую фигуру Канторовича. Да, Лейтли хорошо над ним поработал. Туров не вдавался в подробности, но по общим объяснениям понял - сейчас в голове телепата царил полный кавардак. При таком сумасшествии мозголазу теперь вряд ли получится управлять созанием других. Но и это было для психокинетика недостаточной карой за смерть мальчика, за смерть его, прежнего Турова.

У Ивана вдруг появилась мысль. Она не показалась ему остроумной, справедливой или правильной. Просто это было единственно возможное здесь и сейчас для него, Вани Турова, решение.

- Халиль, та оловянная корона еще у тебя?

Хазарец не сразу понял, о чем идет речь. А может и сразу, но жадность, жирными корнями опутавшая его еще не пропащую, но значительно подгнившую душонку, не хотела расставаться с трофеем. Иван увидел всю бурю эмоций и терзаний в глазах Ибн Шиина. Но Халиль не мог сейчас сказать нет Турову. Вряд ли кто вообще среди собравшихся мог это сделать.

- У меня, Айвин-мухтарам.

- Давай ее сюда.

Халиль, кряхтя, полез в холщевой мешок, который с недавних пор постоянно носил с собой, побряцал внутри содержимым, явно выбирая предмет, и вытащил на свет знакомую уже Ивану вещицу. Корона и раньше выглядела нелепо. Пролежав столько времени в мешке у хазарца, измятая, кривая, изначально плохо отлитая, теперь же представляла комичное, жалкое зрелище. Она могла напоминать что угодно, но только не символ власти.

Туров взглянул на тиару Эдвара, с переплетенными в виде корней дерева венцами, украшенную драгоценными камнями, и внутри шевельнулось гадкое чувство отвращения. Не к королю, а к самому символу власти, столь могущественному и притягивающему своим светом стольких авантюристов. Но это все лирика. Ваня сам понимал, что просто старается максимально оттянуть момент. Он уже принял решение, осталось лишь привести его в исполнение.

- Канторович Михаил Эммануливич, - голос Турова звучал может излишне пафосно, практически, как у судьи, читающего приговор сумасшедшему маньяку. Впрочем, от истины было недалеко. - За многочисленные преступления против короля и королевства, против бывших друзей и своих соотечественников, против невинных людей вы приговариваетесь... к жизни. К жизни в изгнании, одиночеству в чужой стране. Со знаком, к которому вы так стремились.

Телепат не успел отпрянуть или защититься, даже поднять руку, как Иван одел ему на голову оловянную корону. Мозголаз никогда теперь не снимет ее, не сможет скрыть, спрятать, не расстанется со своей игрушкой и символом мнимой власти. Туров внимательно посмотрел на корону; ее нижние края нагрелись и почти потекли, когда психокинетик с силой нажал вниз. Канторович завизжал, как свинья с разрезанным брюхом, рванул в сторону, но Иван уже сам отпустил его. Дело было сделано. Корона намертво села на голову несчастного, оплавив раскрасневшуюся кожу и редкие волосы. Михаил Эммануилович катался по земле, вскакивая на колени, и метался из стороны в сторону около двадцати минут, пытаясь унять боль, пока наконец не замер, тихо роняя слезы и скуля, подобно побитому щенку.

Никто из присутствующих за все это время не произнес ни слова. Мойно, вопреки своему положению, первый бросился прочь, заткнув уши руками, чтобы не слышать вопли телепата. А вот Эдвар остался. Его глаза стали влажными, губы подрагивали, но король стоял и смотрел, даже не пытаясь отвести взгляд. Как и все остальные кинетики, как и местные Иллиан и Халиль. Хазарец, правда, стал негромко бормотать что-то вроде молитвы, но тоже остался. Иван подумал, хорошо, что Лены со стариком нет, вряд ли они смогли перенести это зрелище.

- Теперь ты можешь идти, - сказал Иван. - Давай же, иди. Иди, сука! Двигайся, мразь, двигайся. Сука!

Иван затрясся всем телом и заплакал. Он сам не понимал, почему. Уже не было сил держаться, терпеть, делать все со стиснутыми зубами, постоянно двигаться вперед. Как все достало! Как все задолбало!

Сбоку подошел Руслан, неуверенно прижал его своими руками-колодами, и Иван уткнуся в него, как маленький зареванный мальчишка, прячется в объятиях взрослого. Турову надоело быть всемогущим психокинетиком, надоело быть сильным. Сейчас он им и не был.

Солнце припекало уже совсем по-летнему. И не сбежишь от него никуда, не спрячешься, не скроешься - вокруг, насколько хватало взгляда, лишь широкие поля с выжженными верхушками травы. Редко где встретишь буерак какой или небольшое ущелье, и то не вблизи дороги. А поодаль, куда в трезвом уме и не забредешь. Рядом же с королевским трактом никакой тени, жарься под этим проклятым солнцем, пока в сушеный кусок мяса не превратишься.

- Ты как? - Руслан подошел к Турову со спины.

- Да как все, - вытер лоб рукавом психокинетик. - Жарко. Можно, конечно, наколдовать небольшой ветерок, но толку будет ноль, да и не факт, что получится.

- На наколдовать, а преобразовать воздушные потоки... Но я не об этом.

- А о чем? - недоуменно посмотрел на него Туров.

- Ну сам как?

- Руса, ну хорош уже а? - раздраженно протянул Иван. - Нормально все со мной, не хожу же не ною, как некоторые. Че началось-то?

- Не началось, а продолжалось. Ты психокинетик. Если ты с головой поссоришься, я даже боюсь представить, что может произойти. И да, профа не трогай. Ему сейчас тяжело.

- Ну тебя же самого достали его философские причитания? - Уцепился Туров за малейший шанс перевести стрелки с себя на Романа Валерьевича, - вчера мне только спрашивал - почему нельзя вот просто взять и умереть. По своей воле. Когда у тебя уже больше нет ни сил, ни желания жить. Представляешь?

- Отстань от него, ему сейчас тяжело, - повторил Яникеев. Он посмотрел вдаль, туда, где обрывался и уходил вниз после очередного пригорка королевский тракт, и сказал Турову. - Надеюсь, наши друзья не опоздают. Проф говорит, что "Окно" совсем же скоро.

- Надеюсь, что нет, - ответил ему психокинетик и Руслан отошел в сторону.

Иван опасался, что Лена вообще забьет на их договоренность. Зачем ей домой? Тут она, как рыба в воде. Тем более, итак не особо уверенно сказала месяц назад, что явится сюда, а за такое количество времени могло произойти многое.

Психокинетик посмотрел вдаль и ему показалось, что на дороге появилась легкая дымка. Присмотрелся - не почудилось. По тракту, по направлению к отряду кинетиков двигались конный. Один или два, так сразу и не скажешь. Следопытством, как в романах Купера, Туров похвастаться не мог. Зато был у него не примете один человек.

- Женя! Женя!

Кинетик, услышав громкий призыв, косолапо подбежал к Ивану. Ваня и сам не ждал, что подружится, хотя это, конечно, было громко сказано, вернее поприятельствует с этим на первый взгляд недалеким и грубоватым мужиком. Тем более, знакомство у них было так себе.