– Понял, князь.

– Определил помощников воеводы?

– Пока только – по коннице, Денисия помощником воеводы поставил. Он сейчас с пешцами занимается, не готовы они к сече. Вернусь – назначу остальных.

– Хорошо, – согласился Одоевский.

– А сколько людей тебя сюда сопровождало?

Я сказал, что двое.

Князь нахмурился.

– Твоему неразумению лишь наперво спускаю. Впредь с охранением прибывай, сам должен понимать – татары рыщут, а полк без управления, без воеводы – толпа.

Князь смягчился и встал, расправив плечи.

– А сейчас мы тебе будем знамя полковое передавать. Выделяю два десятка конников для охраны. Вернешься в полк – определи людей, которые неотлучно при нем будут – в походе и в бою. Где ты, там и знамя быть должно. Какой бы жестокой сеча ни была – сбереги его! Понял ли?

Меня обдала волна жара. Впредь я должен буду отвечать и за выполнение боевого задания, и за сбережение ратных людей, и за сохранение знамени, вверяемого мне от имени государя. Даже победа, но с утраченным стягом, омрачит государя – виновники в том подлежали наказанию. Готов ли я к этому?

Одоевский, видя мое смятение, помог мне справиться с охватившим меня волнением.

– Знаю, знаю о доблести и подвигах твоих на поле брани и верю в тебя, воевода Михайлов.

С этими словами князь сделал знак рукой, и вот в палатку воины внесли полковое знамя. Он бережно расправил полотнище.

Так близко мне еще не приходилось видеть боевой стяг. В центре большого полотнища – священный символ: православный – восьмиконечный крест о семи степенях с подножием, по периметру – кайма. Древко завершалось навершием в виде креста.

– Сим священным знаменем по воле государя нашего, великого князя московского и всея Руси Василия Иоанновича жалуем полк твой для почета и как сборный знак во время сечи. Знамя – слава, честь и жизнь ратных людей! Храните верность боевой хоругви и не дайте на поругание ворогу. Оборонять до последней капли крови! Поручаю тебе, воевода, выбрать по нескольку добрых детей боярских, которые всегда у своего знамени обретаться будут и в бою даже до смерти не оставлять его, понеже весь полк при нем содержится. И того ради надлежит им клятву чинить! Возить знамя только в бою, а до бою в полку знамя возить знаменщикову человеку! Если же перед неприятелем уйдут они и знамя свое до последней капли крови оборонять не будут – оным шельмование будет, а когда поймаются – убиты будут.

Четкий торжественный голос князя Одоевского отдавался в моих висках, как набат.

– Да хранит вас бог в смертном бою под этим священным хоругвием! Клянись, что верен государю и хоругви сей до смерти будешь!

Я подошел к полковому стягу, опустился на колено, перекрестился и поцеловал край полотнища.

– Клянусь оберегать знамя, не щадя самой жизни!

Я вышел из шатра и неожиданно наткнулся на боярина Плещеева.

– Ты уже здесь?

– Со вчерашнего дня, боярин.

– А мы только сегодня с ополчением подошли.

Мы пожелали друг другу удачи. Эх, был бы я сейчас в своем поместном ополчении – не пришлось бы бегать, натаскивая неопытных в ратном деле пеших воинов. Отвечать за себя да за проверенную дружину всегда проще.

Я поручил везти полковое знамя ждавшему меня Василию. Он гордо принял его, зардевшись от оказанного высокого доверия. В сопровождении Федора и выделенной князем охраны мы выехали в расположение моего полка в Крюково.

По дороге я раздумывал о наставлении князя. Знамена всегда воодушевляли воинов. Я вспоминал из курса истории Куликовскую битву. В день сражения, когда русское войско билось насмерть с ордой Мамая, в гуще страшной сечи развевалась хоругвь Дмитрия Донского. И этот стяг придавал русским воинам новые силы. Он как бы говорил: «Ваш полководец с вами, и с вами слава и сила родной земли!»

Издавна русские полки шли в бой с развернутым знаменем. Когда передний ряд дружинников врезался в строй ворога, скрежет железа, крики раненых, предсмертное ржание лошадей перекрывали команды военачальников. Но по реющему в самом пекле сражения знамени, по тому, где оно находилось, можно было определить, успешно ли идет бой. Его должны были видеть сражающиеся воины!

«Что дает силы, позволяет побороть страх идущим в атаку, на сабли и копья врага, русским воинам? Что защищали ратные люди великого князя и поместное ополчение в бесчисленной череде сражений, за что сражались, рисковали жизнью, терпели лишения, свершали подвиги?» – раздумывал я. И ответ на этот вопрос я находил в священных символах и образах русских – храмах, иконах, крестах, знаменах: брань воинская являла и продолжала брань духовную.

Русские воины верили, что великий князь есть исполнитель воли небесной: «Бой – дело божье. Что угодно государю, то угодно господу, служба государю – божья служба!» И главным орудием победы русских воинов был Животворящий Крест Господень на боевом стяге.

Я взглянул на Василия. Он вез полковую святыню к сотням взявших в руки оружие русских людей, которые, возможно, уже завтра пойдут под боевым знаменем защищать свою землю от пришедших убивать беспощадных врагов.

Добравшись до своего полка, собрал бояр.

– Вот знамя полковое, которое нам вверил по велению государя князь Василий Семенович Одоевский. Под ним мы будем сражаться, если нападет враг.

Я выбрал из детей боярских знаменщиков, и они принесли клятву охранять его денно и нощно, не щадя живота своего.

Несколько молодых людей боярских определил для рассылки воеводских приказов. Пора выступать!

– Выдвигаемся к деревне Крюково. Сюда уже не вернемся, потому вещи свои забрать. Я буду во главе колонны, за мной – пешие, а затем уж – конница. Денисий, бери десяток верховых, отвечаешь за дозор. Троих вперед, версты на три, остальных – слева и справа.

– Понял, воевода, выступаем.

– С богом!

Пешие собирались и строились долго, конные были уже готовы.

Наконец-то выступили.

Колонна растянулась на полкилометра, и пыль от множества ног и копыт поднялась густым облаком, лезла в нос, забивала глаза и толстым слоем садилась на одежду. Но самое неприятное – она демаскировала нас, выдавала противнику наше движение, случись он быть невдалеке.

К вечеру мы добрались до деревеньки. Одно название, что деревенька – так, стоят три завалящих избенки.

На ночевку расположились возле нее.

Пока воины разводили костры, чтобы приготовить похлебку, я собрал бояр и выехал с ними на осмотр местности, или, говоря современным языком, на рекогносцировку.

Солнце уже садилось, но еще было видно окрестности.

Мы пересекли вброд небольшую безымянную речушку и остановились. Увиденное не вселяло надежд.

Перед нами расстилалась широкая – метров триста в ширину – лощина, постепенно, от реки, поднимающаяся вверх. С обеих сторон лощину подпирали два небольших холма, поросших редким кустарником.

– М-да, – вздохнул один из бояр, по-моему, Ковшов. – Если татары оттуда, – он показал рукой на лощину, – пойдут да под уклончик разгонятся – не остановить их будет. Пеших сомнут просто.

Все удрученно молчали. Воины они были уже тертые и понимали, что позиция не из лучших.

– Зато и преимущество есть, – подал голос молодой боярин. – Холмы по бокам – не любят их татары. Их удел – степь. Чтобы скорость набрать да перед ударом стрелами закидать. По крайней мере, с боков не обойдут.

– Это ты верно подметил. А уж как не дать им ударить в лоб, наша забота. Думать будем.

– А чего думать? Предлагаю пешцев в две шеренги поставить поперек лощины. Татары ударят, замешкаются, пока прорываться станут – тут нам самое время и ударить конными, в сечу их втянуть.

– Э, не сдюжат ратники! Неопытные! – зашумели остальные, перебивая друг друга.

– У меня только пешие холопы, – сокрушенно заметил один из бояр. – Все ведь полягут, где новых брать?

– Предложи лучше!

– Стоп! Не будем спорить! – вмешался я. – Сейчас возвращаемся, едим и отдыхаем. А завтра с утречка встречаемся здесь, на этом же месте. Кто чего придумает, чтобы выстоять удалось, – тому от выживших почет и уважение, да и государь, думаю, не обойдет щедротами. Так что – думайте, бояре.