Я достал из ящика спицу, поднес светильник к сундуку. При неверном свете его сразу бросилось в глаза, что правый верхний угол сундука слегка потерт. Значит, в первую очередь надо искать здесь. И точно! Я почти сразу наткнулся на неприметное отверстие. Надо попробовать.

Я ввел в отверстие спицу, и крышка сундука откинулась. В сундуке лежал ворох бумаг. Я начал просматривать первую, вторую… Да тут столько документов, что их и за день не пересмотришь!

А сожгу-ка я их все!

Я подпалил от светильника уголок бумаги, и, когда она разгорелась, бросил в сундук. Урона государству не будет – важные бумаги у государя в архиве или же в приказах лежат, а тут – или кляузы, или донесения от лазутчиков.

Похоже, больше мне делать нечего. Я прошел сквозь стену слева и попал в опочивальню Ивана Телепнева. Князь лежал на широкой постели и еще не спал. Он явно что-то обдумывал, шевеля губами. Таким задумчивым я его еще не видел. Почувствовал что-то князь, скорее всего шорох и движение воздуха. Он насторожился, присел в постели и огляделся вокруг. Интересно, кого он хотел увидеть?

– Не крутись, Иван! – шепотом произнес я.

По голосу он меня опознать может, а по шепоту – нет.

Князь замер.

– К-кто з-здесь? – прерывающимся от волнения голосом спросил он.

– Я, смерть твоя! – пошутил я.

Надо сказать, что князь был не робкого десятка и на полях сражений отличился как храбрый воин. Неожиданно Телепнев выхватил из-под подушки кинжал – длинный, боевой, и описал вокруг себя полукруг.

– Не подходи, косая! – Он, озираясь, дико вращал глазами.

Я тихо зашел сзади и своим ножом кольнул его в щеку. Князь дернулся и обреченно замер.

– Ты что, Иван, никак ножом от меня оборониться хочешь? Да ты обезумел, глупец!

Князь выронил на пол свой кинжал. Глаза его от ужаса округлились.

– Я денег дам, много денег за свою жизнь! Отпусти только!

Я хихикнул:

– Зачем там деньги?

Плечи князя безвольно поникли. По-моему, я его здорово напугал. Пора бы и смываться. По моим прикидкам, я стану видимым через четверть часа.

Вдруг в коридоре раздался шум шагов, что-то с грохотом полетело, дверь распахнулась, и в одной ночной сорочке вбежала сестра князя, Аграфена.

– Ваня! – заорала она с ходу. – Дымом тянет! Никак горим!

Телепнев аж подскочил в постели, обернулся, обвел комнату диким взглядом и с криком бросился в распахнутую Аграфеной дверь.

Воспользовавшись суматохой, я пробежал по коридору, едва не зацепив метавшуюся в панике Аграфену, спустился вниз, где пока царил покой и сон, на ходу натянул сапоги и прошел сквозь стену во двор. Опасливо крутанул головой – где пес? И бегом к забору.

Фу, можно дух перевести. Я уже не спеша пошел по темным улицам к постоялому двору.

Недалеко от моего временного пристанища из-за угла вывернулся припозднившийся прохожий.

– Фу ты, – шарахнулся он в сторону, – бродют тут разные!

Ага, стало быть, действие порошка закончилось. Вовремя я убрался из дома Овчины Телепнева.

На постоялом дворе было тихо. На мой стук сонный служка открыл дверь, узнав меня, впустил, поклонившись. Я поднялся к себе в комнату, разделся и улегся в постель.

Ну что же, вреда большого Ивану я сегодня не нанес, но напугал – это точно. В пору сию не только темные крестьяне верили в нечистую силу – домовых, водяных, ведьм, но и люди высокого звания.

Смел, хитер, опытен князь, но я видел – он не на шутку был испуган. Есть, стало быть, и у него слабое место. Спонтанно получилось, но результат налицо. И бумаги его пожег. Не будет же он хранить в сундуке с хитрым замком бумажный хлам? Стало быть, бумаги серьезные, из тех, которые не принято показывать посторонним. Как знать, может быть, кому-то это спасет честь, сохранит свободу, а то и жизнь… Как умеет Телепнев судьбы людей, неугодных ему, ломать, по себе знаю, он ни перед чем не остановится.

Через три дня прибыл санный обоз с моими пушкарями. Я с головой ушел в дела, доставая выделенные воеводству пушки и припасы к ним: ездил в московский арсенал, пушечную избу, на склады порохового двора с зелейными погребами, где хранились запасы пороха. Но это уже были приятные хлопоты – планы мои воплощались в жизнь. Заодно присматривался в арсенале к наличному «наряду» – так называли артиллерию: стенобитным пушкам, тюфякам, пищалям. Особенно меня интересовали орудия на колесах, чтобы в будущем можно было использовать конную тягу в передвижении пушек.

Оформляя получение пушек, я мельком столкнулся с Кучецким в Поместном приказе. Он отвел меня в сторонку:

– С Телепневым – твоя работа?

– Моя, – не стал отпираться я.

– То-то он ходит как в воду опущенный. Чем ты его так расстроил?

– Бумаги его тайные сжег.

– Смотри, сам не спались. Ежели он тебя вычислит – быть беде. Он мужик серьезный и злопамятный.

– Ладно, поостерегусь, – миролюбиво внял я тревоге побратима.

Получили пушки – обе медные, уже повидавшие виды, с потертыми внутри стволами. Калибр маловат, станины деревянные – лежаки, а не на колесном ходу. Не утиль, но близко к тому. Однако же пушкари мои радовались, как дети. Благо пороха, свинца и ядер выдали в достатке.

Все вместе и выехали в Коломну.

А следующим же днем я проверил, чему научились мои воины.

На другом берегу Оки установили щит из жердей.

– Ну, хлопцы, покажите мне свой меткий глаз!

Поодаль, позади пушек, собралась вся дружина. Всем было интересно поглазеть, как сработают пушкари.

А они суетились вокруг пушек, заряжая и старательно выверяя прицел.

– Готово, воевода! – задорно крикнул пушкарь.

– Первая пушка, пали!

Все замерли в ожидании. Пушкарь поднес к затравочному отверстию раскаленный на огне железный прут. Выплеснув легкую струйку дыма из затравника, пушка бабахнула, подскочила и сдвинулась назад. Ядро не долетело до щита – упало на лед и взломало его, выплеснув фонтан воды.

– Мазила! – закричали в дружине.

Я подошел к пушкарям:

– Спокойно, хлопцы, не конфузьтесь, пристреляться надо, к пушке привыкнуть. Одна пушка низит, другая – в сторону от прицела берет. С ней, как с конем, – свыкнуться необходимо.

Пока пушкари перезаряжали пушку, я скомандовал:

– Вторая, огонь!

Громыхнула вторая пушка. На этот раз ядро улетело дальше щита и вправо.

– Заряжай! Поправить прицелы!

На деревянных станинах пушки подпрыгивали, сбивали наводку, и после каждого выстрела их приходилось наводить снова. И все-таки после трех выстрелов дело пошло. Один выстрел в цель, второй… В щите зияли пробоины, хорошо видные даже издалека, с нашего берега.

– Молодцы, пушкари! Так держать! И чтобы по врагу стреляли так же метко!

Пушкари стояли, разглядывая пробитый щит, чумазые от порохового дыма, но счастливо улыбались. Доволен был и я. Осознание того, что в городе теперь есть пушки, повышало боевой дух воинов. Ведь неприятель, заслышав пушечную пальбу, нередко убирался восвояси без боя. Против ядра или картечи с саблей не повоюешь.

С этих пор один раз в неделю я устраивал стрельбы. В любом деле навык нужен.

А вот наместник Шклядин опять был недоволен. Раздраженный грохотом, он приехал ко мне в воеводскую избу и попытался устроить мне разнос.

– Чего попусту припасы государевы жечь? И народ пугаете: «Ба-бабах! Ба-ба-бах!» Житья от вас нет, сколько грохоту, весь город серой провонялся, как в преисподней.

– Пушкарей учить надо, то – во благо городу. А не нравится – ну так пожалуйся государю. Так, мол, и так, народ пугает своими занятиями с пушкарями. Только прежде подумай, похвалит ли тебя государь, ежели ты не понимаешь, что пушки для обороны города от супостата нужны, и занятия с пушкарями – вещь зело нужная.

Боярин скривился и ушел с недовольным видом. Кляузу тем не менее писать не стал. Ему ли не знать – государь Василий с виду мягок и приветлив, однако он не был бы государем, если бы не умел в нужный момент проявить жесткость и мудрость.