Я слышал одну историю.

Два очень богатых бизнесмена отдыхали на пляже в Майами. Они загорали. Один сказал: «Я не могу понять, что люди находят в актрисе Элизабет Тейлор. Я не понимаю, что в ней такого, почему все сходят от нее с ума. В чем дело? Если убрать ее глаза, убрать волосы, губы, фигуру – что от нее останется?» – «Моя жена – вот что останется», – погрустнев, ответил второй.

Это то, что стало с вашей женой или с вашим мужем, – ничего не осталось. Из-за привычки исчезло все. Ваш муж – это привидение, ваша жена – привидение. Без губ, без глаз – просто какая-то уродина. Но ведь так было не всегда. Когда-то вы полюбили эту женщину. Но этого мгновения больше не существует, теперь вы совсем не смотрите на нее. Мужья и жены стараются не смотреть друг на друга. Я гостил во многих семьях и наблюдал, как мужья и жены избегают смотреть друг другу в лицо. Они придумали много игр для того, чтобы этого избегать; когда они наедине, они ощущают неловкость. Гостю всегда рады, потому что оба могут смотреть на него и прятаться друг от друга.

Джошу кажется совершенно иным. Он ведет себя одинаково и с посторонним, и со знакомым. Монах говорит: «Я всегда был здесь, господин, вы хорошо меня знаете». И Джошу отвечает: «Тогда выпей чашку чая». Управляющий не мог понять. Все управляющие глупы. Чтобы управлять, нужен глупый ум. Управляющий не может быть глубоко медитативным. Это трудно: ему нужно быть точным, расчетливым; нужно разбираться в том, что происходит в мире, и устраивать дела в соответствии с этим. И управляющий обеспокоился: что это, что происходит? Все выглядело нелогичным. Можно предложить чашку чая постороннему, но ученику, который постоянно здесь, зачем? Поэтому управляющий спросил: «Почему разным людям вы даете одинаковые ответы?»

Джошу громко закричал: «Управляющий, ты здесь?» Тот ответил: «Да, господин, конечно, я здесь». – «Тогда выпей чашку чая», – сказал Джошу.

Этот прогремевший вопрос: «Управляющий, ты здесь?» – взывает к его присутствию, к его осознанности. Осознанность – это всегда нечто новое, непривычное, неизвестное. Тело становится знакомым, душа – никогда. Можно привыкнуть к телу своей жены, знать его, но вы никогда не узнаете, что сокрыто внутри человека, – никогда. Душу нельзя узнать. Это тайна, она необъяснима. Когда Джошу спросил: «Управляющий, ты здесь?» – тот внезапно стал осознанным. Он забыл, что он управляющий, забыл, что он тело, и ответил из сердца: «Да, господин».

Этот прогремевший вопрос был настолько неожиданным – почти как шок. И этот вопрос был нелеп, вот почему управляющий ответил: «Конечно, я здесь. К чему такой вопрос?» Внезапно все прошлое, старое, ум – были отброшены. Управляющего больше не было – отвечало просто сознание. Сознание всегда ново; оно постоянно рождается заново, оно никогда не бывает старым. И Джошу сказал: «Тогда выпей чашку чая».

Первое, что надо понять, – что для Джошу все является новым, необычным, таинственным; не важно, известное это или неизвестное, привычное или непривычное. Если вы будете приходить в этот сад каждый день, постепенно вы перестанете смотреть на деревья. Вы подумаете, что уже видели их, знаете их. Вы перестанете слушать пение птиц – они будут петь, но вы не будете их слушать. Вы привыкнете: ваши глаза закрыты, уши закрыты. Если Джошу придет в этот сад, – а он, должно быть, приходил сюда каждый день много, много жизней подряд, – он будет слушать птиц, он будет смотреть на деревья. Каждый момент все для него является новым.

Вот что значит осознанность. Когда она присутствует, каждый момент нов. Ничто не старится, ничто не становится старым. Все возникает каждое мгновение – это непрерывный поток творчества. Осознанность никогда не обременяет себя памятью.

Первое: медитативный ум всегда живет в новом, в свежем. Все существование новорожденное – свежее, как капля росы, как распускающийся весенний листок. Это похоже на взгляд новорожденного ребенка: все свежее, чистое, ни пылинки. Это первое, что надо почувствовать. Если вы смотрите на мир и вам все кажется старым, это говорит о том, что вы не медитативны. Если все вам кажется старым, это значит, что ваш ум стар, он прогнил. Если ум свеж, мир также свеж. Дело не в мире – дело в зеркале. Если на зеркале пыль, мир стар; если на зеркале нет пыли, разве мир может быть старым? Если бы вещи старились, вы бы жили в скуке. Но все и живут в скуке, все скучают – до самой смерти.

Посмотрите на лица людей. Они влачат жизнь, как бремя, скучное, бессмысленное бремя. Кажется, что это просто кошмар, жестокая шутка, что кто-то обманул их, мучает их. Жизнь не празднование – она не может быть такой. Когда ум отягощен памятью, жизнь не может быть праздником. Даже когда вы смеетесь, ваш смех несет скуку. Посмотрите, как люди смеются: с усилием. Это просто жест, дань этикету.

Я слышал об одном сановнике, который поехал в Африку, чтобы посетить одну общину, очень старую, первобытную общину аборигенов. Он прочитал длинную лекцию и рассказал очень длинный анекдот. Анекдот звучал почти полчаса, и затем настал черед переводчика его перевести. Переводчик сказал всего четыре слова, и аборигены от души рассмеялись. Сановник был озадачен. Он рассказывал анекдот полчаса – как можно было перевести его в четырех словах? Но люди ведь что-то поняли, они смеялись. «Вы сотворили чудо – сказали всего четыре слова. Я не знаю, что вы сказали, но как вам удалось четырьмя словами передать такую длинную историю?» Переводчик ответил: «История слишком длинная, поэтому я сказал им: „Он рассказал шутку – смейтесь!“»

Что это будет за смех? Просто дань вежливости – а человек потратил полчаса на рассказ! Посмотрите, как люди смеются. Это ментальная процедура, они прикладывают усилие; такой смех фальшив. Он лишь нарисован на губах – это упражнение для мышц лица. Он не исходит из глубины существа, из самого истока, из живота; это искусственная вещь. Очевидно то, что мы скучаем, и, что бы мы ни делали, мы делаем это из скуки и создаем еще больше скуки. Вы не можете праздновать. Празднование возможно, только если существование постоянно свежо, всегда молодо. Когда ничто не стареет, когда ничто в действительности не умирает – потому что все постоянно возрождается – существование становится танцем. Тогда это поток внутренней музыки. Не важно, играете вы на музыкальном инструменте или нет, – музыка течет.

Я знаю историю. Это случилось в Аджмере (город в Индии, какое-то время находившийся под властью мусульман). Вы, может быть, слышали об одном суфийском мистике Моинуддине Чишти, чья могила, дарга, находится в Аджмере. Чишти был великим мистиком – одним из величайших когда-либо родившихся мистиков, и он был музыкантом. Быть музыкантом – значит быть против ислама, потому что в исламе музыка запрещена. Он играл на ситаре и на других инструментах. Он был великим музыкантом и наслаждался музыкой. Пять раз в день, когда мусульманин должен совершать ритуальную молитву, он не молился, а просто играл на своем инструменте. Это была его молитва.

Это было антирелигиозно, но никто не мог ничего ему сказать. Много раз люди подходили к нему, чтобы возмутиться, а он начинал петь, и его песня была такой красивой, что они забывали, зачем пришли. Он начинал играть на своем инструменте, и это было настолько полно молитвы, что даже ученые пандиты и маулви, пришедшие выразить свое негодование, не могли этого сделать. Они вспоминали об этом только дома; когда они возвращались, то вспоминали, зачем ходили к нему.

Слава Чишти распространялась повсюду. Люди начали съезжаться со всего света. Один великий мистик по имени Джилани специально приехал из Багдада, чтобы только посмотреть на Чишти. Когда Чишти услышал, что приезжает Джилани, он подумал: «Невежливо будет играть при Джилани. Он такой ярый мусульманин, это будет непочтительно по отношению к нему. Это может его оскорбить…» И поэтому в тот день, единственный раз в жизни он решил не играть и не петь. Он спрятал свои инструменты и ждал Джилани с утра до полудня.