Я поднимаюсь на последний этаж старинного дома, где в мансарде живет предмет моих сокровенных желаний. Без стука открываю дверь, и пройдя внутрь неприбранной и бедно обставленной комнаты, вижу того, кто несколько столетий назад был отцом моих троих детей и невольным виновником моей преждевременной смерти при родах.

Мы обнимаемся и садимся на кровать с железными спинками.

- Ты принимаешь мое предложение? - спрашивает он, говоря на каком-то местном языке, то ли чешском, то ли польском.

Я отбрасываю его руки и ухмыляясь отвечаю:

- А ты подумал, что именно ты можешь мне предложить? Мне, не женщине, а королеве? Эту бедняцкую комнату, в которой даже клопы взяты напрокат? Или самого себя, который никак не может найти хорошую работу?

- Но ты же любишь меня? - спрашивает он, хватая меня за руки.

- Конечно, люблю. Иначе я не приходила бы к тебе так часто, - отвечаю я и резко встав с кровати, подхожу к окну. - Я рождена совсем для другой жизни. Ты мне ее никогда не сможешь предложить, но я не могу тебя бросить, и мы с тобой не расстанемся, - говорю я, а немного спустя добавляю: - Пока не расстанемся...

Он сидит, понуро опустив голову, и я там абсолютно уверена в том, что он безумно в меня влюблен и страдает от того, какая недосягаемая женщина зашла мимоходом в его жизнь, но глядя отсюда я прекрасно вижу совсем другое. Он, вопреки моей уверенности в его пылкой любви, вовсе не испытывает ко мне таких возвышенных чувств, а будучи довольно-таки убежденным эгоистом, относится ко мне как к красивой, но трудно управляемой лошади, которая досталась ему когда-то по счастливой случайности. Он не любит меня, а только пользуется моей увлеченностью нашим романом, который завязался благодаря моей неуемной жажде приключений. Ему все равно, что будет со мной, и как я буду жить, если решу с ним остаться. А предложение руки и сердца - это с его стороны только вялая попытка перейти к новому статусу "солидного мужчины", к которому рано или поздно, но он и так перешел бы с какой-нибудь другой женщиной, которая может быть нравилась бы ему чуть меньше, но была бы при этом более надежна.

***

- Знаешь, в этом воплощении я себе удивительно не нравлюсь, - сказала я, перестав рассказывать.

Мы сидели в его гостиной при свете свечей, почти как в ту ночь, когда я вспоминала свою первую "венецианскую" жизнь. Двери балкона были открыты и сквозь них, раздувая тяжелые занавески, в комнату залетали ароматы лета.

- Не делай преждевременных выводов, - сказал он. - Когда вспомнишь чуть больше, то твое мнение скорее всего начнет меняться. Понимаешь, ты все равно останешься сама собою, и как бы ты не осуждала ту себя или была недовольна тем своим поведением, в сущности это только сожаления о каких-то скрытых или проявленных чертах твоего характера, которые остаются частью тебя и не могут быть просто так выкинуты из твоей жизни.

- Ты хочешь сказать, что ее поведение там вполне могло бы оказаться моим, будь на то более подходящие обстоятельства?

- В общем, да. Если бы здесь тебя воспитывали немного иначе, и менталитет окружающих был бы несколько иной, то и твое поведение было бы более похоже на то, что ты сейчас видела.

- Но я совсем другая.

- Да, другая - в другом возрасте и в других условиях. Тем более что здесь ты имеешь опыт, приобретенный ее жизнью, а она такового не имела.

- Интересно, - задумалась я, - а кто все-таки был этот человек, который вот уже второй раз встречается на моем пути. Отчего-то я никак не могу вспомнить, кем он стал в моей нынешней жизни.

- Я думаю, что ты поймешь это чуть позже, а пока продолжай свой рассказ.

***

Я вижу свою квартиру и родителей. Глядя на них, мне становятся более ясны мои взгляды на жизнь, я понимаю, что в этом мире приняты браки по расчету и заранее спланированные договоры о сватовстве...

Теперь я в своей комнате. И смотрюсь в зеркало и строю планы. "Я должна очень удачно выйти замуж, - думаю я, примеряя новое платье, - и в ближайшие дни я постараюсь продвинуться в этом направлении... А он... Может быть, стоит оставить его в любовниках?..." Я сажусь на кровать и рассматриваю патефонные пластинки с танцевальными мелодиями. Я так люблю танцевать, что одно прикосновение к хрупким черным дискам, рождает в моей душе мелодии вальсов и фокстротов. "Пойду потанцую", - решаю я, и на цыпочках выхожу из комнаты.

Не знаю, сколько проходит дней или недель после этих картин. Теперь я вижу себя в обществе уже другого молодого человека, который, в отличие от предыдущего, говорит со мной не на местном, а на нашем родном языке. Он ведет меня в гости к себе домой, где очарованная его дорого обставленной квартирой, я решаю во что бы то ни стало выйти за него замуж. Он кажется тоже совсем не против нашего союза, поскольку по характеру он довольно-таки расчетливый и практичный, а так как по уровню достатка, образования и некоторых наследственных черт, мы относимся к одному кругу, то этот брак может стать очень выгодным как для его, так и для моей семьи.

***

- Знаешь, - сказала я, подойдя к проему балконной двери, - в этом человеке я сразу узнала одного знакомого, с которым меня уже много лет не связывает ничего кроме воспоминаний о нескольких давно минувших летних месяцах. Как это странно - там мы были женаты, все было так серьезно, а здесь ничего от этого не сохранилось.

- Это не странно - это прекрасно, потому что из жизни в жизнь...

- Ничто не должно переходить в неизменном виде, - подытожила я. - Не должно, но тем не менее переходит.

- Да, и многое, очень многое, - сказал он и взял со стола зажигалку. - А когда здесь ты встречалась с этим человеком, ты что-нибудь, хоть немного вспоминала? Или во время вашего общения такие мысли тебе еще не приходили в голову?

- Приходили и не только мне, а нам обоим. Мы даже строили гипотезы на эту тему, но в те времена, увы, я еще с тобой-то толком не была знакома, так что ничего не знала о том, что могу что-то там сама видеть. Да, помню, у него дома был портрет его жены, нарисованный углем, и букет гортензий в китайской вазе. Так вот, ты знаешь, в той прошлой жизни в нашем с ним доме тоже стояла похожая ваза, и висел портрет, на котором была изображена я. Странно и немного грустно видеть примеры таких тянущихся из прошлого вещей, которые от раза к разу выдают привычки хозяев.

- А у тебя были какие-нибудь привычки, переходящие из жизни в жизнь?

- Да, как будто... Кажется, я любила стоять у окна и смотреть на людей, идущих по улице. Конечно, это было только в тех жизнях, где вообще существовали такие понятия, как окна и улицы. А кроме этого... Даже не знаю, наверное, больше никаких привычек не оставалось, как, впрочем, и у тебя. Менялись наши лица, голоса, цвет волос, другими становились наши вкусы и увлечения, но всегда оставалась наша странная привязанность друг к другу, которая не проходила, не иссякала, а только крепла и росла от столетия к столетию. Это странно...

Я еще немного постояла в дверях, а потом задумчиво подошла к часам и спросила:

- Почему они все-таки стоят? Неужели тебе не хочется их починить?

Он закурил и немного поразмыслив произнес:

- Там, где мы с тобой встречаемся, время течет иначе, и механические часы просто не в силах отображать его ход. Если когда-нибудь мы с тобой встретимся, и ты увидишь, что стрелки часов показывают верное время, то знай, что отныне мы...

- Что? Почему ты не договорил? - спросила я, затаившись.

- Я думаю, что ты и так скоро поймешь, что именно я хотел сказать, а пока давай еще немного поговорим о той прежней жизни.

***

Проходит еще сколько-то месяцев, и я вновь вижу себя в той мансарде у своего несостоявшегося жениха. Оказывается, несмотря на замужество, я продолжала изредка с ним видеться. Теперь я вижу себя беременной. Я сижу, как прежде на старой кровати с железными спинками и выслушиваю его лживые признания.