Бандиты ликуют, празднуя столь легкую победу, и, торопясь поделить добычу, торопливо сдирают с наших мертвых тел украшения с дорогой одеждой, отламывают от кареты ценные виньетки и уводят в свое логово породистых лошадей.

Через некоторое время солнце садится за горизонт, и на лес опускается черная ночь. А над деревьями печальной эпитафией летают обрывки рокового проклятья безутешной вдовы: "Еще раньше, чем ночь опустится на землю... вы примете бесславную смерть, прервав на этом ваш лицемерный род".

***

- Что скажешь? - спросила я. - Как тебе понравилась эта история?

Он лег и задумался:

- Да, печальный финал столь прекрасной жизни.

- Не очень-то она и прекрасная, - возразила я, - если так трагически и рано оборвалась. А кстати, как ты считаешь, неужели, где-то в глубине твоего характера может дремать такая жестокость, или, уничтожая эту семью, ты преследовал какие-то высшие цели?

- Мне кажется, что теперь уже неважно, чем были обоснованны мои поступки, поскольку, что бы там на самом деле ни произошло, муж этой женщины с детьми, скорее всего, не был виноват.

- А если с твоей стороны это была только месть?

- А ты что же, считаешь месть благим делом? - удивился он.

- Конечно! А как же иначе?

- Тогда я думаю, что тебе на досуге надо будет попытаться вспомнить себя в какой-нибудь языческой стране, в те времена, когда еще приносили человеческие жертвы и молились суровым богам. Вот там-то с твоими представлениями о добре и зле ты бы все поняла и не задавала лишних вопросов.

- Слушай, я никак не могу до конца понять, какую религию ты исповедуешь, - раздосадовано сказала я. - Ты мне постоянно пытаешься проповедовать какие-то непонятные истины, которые, если их собрать в одном месте, будут противоречить всем ортодоксальным религиозным направлениям. Так какой концепции ты все-таки придерживаешься?

- Той единственной, которая существует, - коротко отрезал он.

- Ну и что же в ней говорится по поводу благородной вендетты?

- Что это самое низкое дело - проклинать и ненавидеть своих врагов.

Я ядовито усмехнулась:

- Ну все ясно. Классический подход! Всем негодяям воздастся за грехи их. А если приплюсовать сюда теорию реинкарнации, то воздаваться будет уже в следующих жизнях. Я права?

- Сколько бы ты не хорохорилась, мировые законы все равно не изменишь, даже, если тебя они не устраивают. Утешить же я могу тебя только тем, что, на самом деле, механизм вселенского возмездия устроен немного не так, как ты пытаешься себе представить.

- А как?

Он повернулся и посмотрел на меня:

- Я ничего тебе пока не скажу. Я просто дождусь, когда ты увидишь это сама, а потом уже помогу тебе во всем разобраться. Договорились?

Ладно, - вздохнула я, - делай как знаешь. Но расскажи мне, по крайней мере, что ты все-таки думаешь об этом ее проклятье. Могло ли оно преследовать нас из жизни в жизнь, или растаяло в ту же ночь над разбойничьим лесом?

- Мне думается, что оно преследовало нас ровно столько, сколько мы продолжали совершать одну и туже ошибку, - сказал он, поправляя воротник моей куртки.

- Интересно какую?

- Задай мне этот вопрос через несколько дней, и я обещаю, что дам на него исчерпывающий ответ.

- Я так понимаю, - сказала я, уже почти смирившись со своей участью, - что ты предлагаешь мне все эти дни вплотную заниматься воспоминаниями?

- Видишь ли, - усмехнулся он, - тебе уже не остается ничего другого, как только пройти этот путь до конца.

- Почему? - удивилась я.

- Потому что ты задала слишком много вопросов. И теперь тебя не отпустят до тех пор, пока не заставят не только выслушать все ответы, но и все их осознать, пропустить сквозь себя, и применить полученные знания в жизни. Таков закон.

- А если я уже не хочу ничего знать? Что тогда? - обеспокоено спросила я.

- Не хочешь знать, или боишься узнать? Вот о чем, на самом деле, стоит задуматься. Ну а если ты действительно всерьез считаешь, что решила вернуться назад, то должен тебя разочаровать - такие люди, как ты никогда не перестают искать ответы. Они могут прерываться - десятилетиями, а то и столетиями не вспоминать о том, что их так волновало, но потом снова и снова они будут зажигать свой древний фонарь, проливающий слабый свет на тропы мирозданья, и идти вперед, чтобы шаг за шагом открывать для себя вечные законы вселенной.

- А как такие люди называются, и что отличает их от остальных?

Он обнял меня:

- Никак они не называются. Они меняют свои имена и лица, как деревья листву, но от этого никогда не становится другой их сущность - как они были, так и остаются бессрочными "искателями истины". Их трудно, а может быть и почти невозможно узнать в толпе, но пообщавшись с такими людьми, легко заметить, что в их душах постоянно, то вспыхивая, а то немного стихая, тлеет огонь, который не дает им покоя и заставляет двигаться вперед.

- Но, скорее всего, это несчастные люди, потому что, сколько бы они ни искали, всех ответов им все равно не дано будет постичь. Да?

- Конечно, именно так.

- Но зачем они нужны, эти несчастные, которые не делают ничего полезного, а только лезут в то, что их не касается?

- Зачем нужны? - рассмеялся он. - Именно затем, чтобы человечество не стояло на месте. Ты думаешь, что они виноваты в том, что появились такими на свет? Ничуть! Наоборот, их специально посылают в мир, и если они, вдруг, перестают двигаться вперед, то снова и снова их вынуждают подниматься и идти.

- Но им же очень тяжело, почти невозможно выжить в этом приземленном материалистическом обществе, - удивленно сказала я. - Как же они справляются со своими задачами?

- Понимаешь, дело в том, что, наделив их однажды этим удивительным даром поиска, про них никогда уже не забывают, и там, где, может быть, другие упали бы, этих поддерживают, в те места, куда другим пути закрыты, этих людей пропускают. Короче говоря, их награждают не только непонятным для остальных характером, но и странной судьбой, которая всем другим кажется неправильной и нелогичной.

- И я, оказывается, попала именно в их число!

- И я тоже, - засмеялся он. - Так что не расстраивайся, ты не одинока.

Некоторое время мы оба молчали, только теперь, к сожалению, я уже не могла так просто посмотреть, о чем он размышляет. И мне оставалось обдумывать его слова, а заодно мучиться над вечным вопросом о том, что нас с ним так крепко связывает.

Еще немного помолчав, он неожиданно сказал:

- Давай сейчас поедем ко мне, а потом ты попробуешь вспомнить еще какую-нибудь коротенькую жизнь. Договорились?

- Хорошо, - согласилась я, - но только вот, как я узнаю, о чем мне вспоминать, и какая именно жизнь окажется короткой?

- А я тебе помогу, - он встал с покрывала и подал мне руку, - а заодно докажу тебе, что далеко не всегда мы рождались с тобой в одной и той же стране в одинаковое время.

* 5 *

- Уф, как я замерзла, - скала я, сбрасывая ему на руки свою куртку. - Надо скорее выпить горячего чая.

Мы прошли в гостиную, и я, быстро закутавшись в свою шаль, легла на диван.

- Сейчас принесу чашки, а ты пока лежи и грейся. Здесь тепло, потому что окна оставались закрыты, - сказал он, накрывая меня пледом.

Я ждала его и рассматривала часы, которые давно уже не давали мне покоя своей неподвижностью. "Почему они стоят? - думала я. - Неужели он не может вызвать мастера и починить их? Да еще по какой-то непонятной причине он начинает злиться каждый раз, когда я начинаю об этом говорить"...

- Ну как? Все еще холодно? - спросил он, оборвав мои мысли.

- Да, - сказала я, принимая из его рук чашку, наполненную загадочным душистым отваром, - теперь я буду бояться заболеть. Сделай так, чтобы этого не случилось. Ладно?