– Поговорю, – пообещал Петр Никанорович и не поговорил. Он не забыл, он почувствовал, что младшая дочь и так все время чувствует себя виноватой. Он давно заметил, что дочь находится в «ножницах» – между амбициями и результатами своих поступков. Она хочет быть лучше. Однако у нее не получается. И чувство вины от этих, как ей кажется, больших неудач составляет основу ее переживаний.
– Погоди, не дави на нее. «Выпрямится», сейчас такой возраст! – успокаивал Петр Никанорович жену. Маруся не давила, только пыталась слегка «подправить» характер.
В актовом зале царил тот беспорядок, который обычно предваряет любую вечеринку. В углу была свалена верхняя одежда, выстроилась зимняя обувь – девочки уже переодели туфли и теперь двигались по паркету преувеличенно осторожно, стараясь обратить на себя внимание тех ребят, которые пришли раньше положенного времени. Впрочем, это старание было формальным – отношением этих ребят обычно пренебрегали. Ждали других, которые запросто опаздывали и вели себя немного пренебрежительно.
На сцене актового зала валялся старый плакат – поздравление с Новым годом – и остатки мишуры. Вместо них к заднику прикрепили большой транспарант, на котором было написано: «Слава будущим воинам». Плотные шторы украсили воздушными шариками. Отдельно, в стороне, поставили парту с магнитофоном и проигрывателем, рядом положили пластинки.
– Девочки, а куда делся Снегирев? Обещал раньше прийти, уже почти шесть, а его нет, – раздался голос старосты Любарской.
– Зачем он тебе? – прокричал кто-то.
– Как? Он за музыку отвечает, – ответила староста, и все стали громко звать Снегирева, словно он мог прятаться за спинками кресел. В зале стало шумно – девочек веселил любой пустяк. И смех у них сегодня был необычный, словно отсутствие школьной формы сделало его беззаботным и звонким. Девочки готовили бутерброды, нарезали торты, раскладывали печенье. Каждая хотела показать себя хозяйкой.
Сестры поднялись в зал, когда там вовсю кипела работа – девочки заканчивали расставлять на столах чашки и раскладывать открытки.
– Пошли поможем. – Старшенькая подтолкнула младшую.
Но та от работы увильнула и направилась к большим зеркалам, там она и провела все время, пока в зале не появились ребята. Мальчики входили группками, смущенно улыбаясь, хотя давно узнали все секреты – и про концерт, подготовленный девочками, и про подарки, и про угощение. Самые бойкие пронесли в зал бутылки с недорогим вином – на самом вечере пить никто бы не осмелился, но потом, когда большая часть учеников разойдется, можно будет где-нибудь собраться и тогда…
Почти последним в зал вошел высокий светловолосый парень. Он поприветствовал всех, помахав рукой, и девочки, увидев его, как по команде, бросились поправлять прически и наряды. Ничего не предприняла только Старшенькая, которая спокойно продолжала возиться у столов.
– Лукин, опаздываешь! – Кто-то окликнул вновь прибывшего, но Лукин не ответил, он смотрел на дверь. Мимо него проносились озабоченные девочки, что-то спрашивали, но Лукин был рассеян и отвечал с неохотой. Только когда в зал вошел модно одетый парень, на лице Лукина отразилось некоторое напряжение. Словно он не ждал человека, а хотел убедиться в том, что тот не придет. И теперь прикидывал, как себя вести.
– Я думал, ты сегодня у себя в школе будешь, – заметил Лукин, обращаясь к вновь прибывшему приятелю.
– Был ровно двадцать минут, – ответил тот смеясь.
Вошедшего звали Вадим, и он до странности был похож на друга. Тоже высокий – приятный лицом, но смуглый и с темными волосами. Он казался вечно загоревшим. Друг Анатолия Лукина был его ровесником, жил неподалеку, но в школу ездил на Садовую-Кудринскую. Там он углубленно изучал сразу два языка – английский и немецкий.
Приятели сели на длинную скамью, которая стояла вдоль стены и, пока вечер не начался, болтали о пустяках. Когда наступила пауза, Лукин спросил:
– Твоя Тамара тебя поздравила?
– С чего это она моя?! Не моя она вовсе! – ответил Вадим.
– Сам же говорил, что она бегает за тобой. – Лукин покраснел, произнося это.
– Я сказал, что она цепляется ко мне. – Вадим засмеялся.
– Какая разница. Я думал, ты сегодня там будешь, у себя в школе.
– Нет. Скучно. – Друг пожал плечами.
– А здесь весело? – Лукин хмыкнул.
– Тебе жаль, что я приехал? – Вадим в упор посмотрел на друга.
– Фигню говоришь, я просто спросил. – Лукин еще больше смутился. И стало ясно, что ему был неприятен приезд друга.
– А Тамарку я Восьмого марта тоже поздравлю, – равнодушно бросил Вадим.
– Она будет рада, – осторожно предположил Лукин.
– Ну и что. Она мне – не очень. Ну, в общем, так себе. – Вадим кого-то искал в зале взглядом. Лукин это заметил и расстроился еще больше. Он попытался отвлечь Вадима разговорами о занятиях, о новой книге, хоккейном матче, который вчера показывали по телевизору, но приятель его не слушал и по-прежнему смотрел в сторону девочек.
– Что это они так галдят? Что-то там случилось? – спросил Вадим, улыбаясь.
А между тем девочки всерьез переполошились.
– Девчонки, что делать?! Для Вадима нет подарка! Как мы забыли, что он к Лукину придет? И поздно уже! Не придумаешь ничего! – Староста Любарская громким шепотом забила тревогу. Одноклассницы подхватили панику.
– Да, неудобно. – Старшенькая закончила нарезать белые салфетки и прислушалась к разговорам о подарке. – Может, какую-нибудь безделушку найти в классе?
– Не надо. – Младшенькая вдруг вмешалась в разговор. – У меня есть одна вещь. Брелок с маленькой меховой игрушкой. Папе подарили, а папа – мне. Но я ключи на нем не ношу. Он совершенно новый. Давайте его подарим?
– Молодец, вот это дело! – Любарская с важным видом похвалила Младшенькую. – Вот, кстати, сама и подаришь. А то у нас все мальчишки расписаны. Каждая дарит кому-то подарок и читает шутливые четверостишия.
– А у меня нет стихов. Что же я этому вашему Вадиму буду читать?
– «Бородино» Лермонтова прочитаешь, тоже хорошо, – пошутил кто-то. – Девочки, надо начинать, а то потанцевать не успеем.
Любарская захлопала в ладоши, привлекая внимание и усмиряя зал.
– Мы начинаем наш вечер, посвященный празднику. Сейчас мы поздравим наших дорогих защитников и преподнесем им скромные подарки. Затем начнутся танцы, а кто любит сладкое и вкусное – просим попробовать наше угощение. Все сделано нашими девочками.
Раздались аплодисменты, один из мальчиков захихикал, его пихнули в бок, он упал, и началась кутерьма со смехом и шутками. И стало ясно, что весь график мероприятия нарушен, что можно сразу же начинать есть печенье, пить компот и переходить к танцам.
– Я тебя поздравляю, Лукин, – произнесла Старшенькая, вручая ему плюшевого уродца. – Будь сильным и честным защитником Родины.
– Спасибо. – Лукин взял невнятное существо, посмотрел на него и положил в карман, а потом спросил: – Танцевать хочешь?
Вадим Сорокко и Толя Лукин дружили с раннего детства, еще с тех времен, когда малышами до посинения возились в снегу.
– Вы знаете, он в таком виде приходит с горки, что штаны можно в угол ставить. Они все обледенелые! Сколько раз я просила: «Гуляй спокойно, как все дети!» – жаловалась одна мама другой.
– Это им только пять лет, что же дальше будет?! – кивала в ответ другая. – Совершенно неуправляемые, никого не слушаются!
Мамы немного преувеличивали – мальчики были ровно такими, какими им положено было быть в этом возрасте. И, что важно, между ними никогда не было стычек. А уж если они дрались, то никто об этом не знал – они никогда не жаловались друг на друга. Окружающие их принимали за братьев – они были очень похожи. Рост, комплекция, форма носа, глаза – сходство было во всем, кроме цвета волос и оттенка кожи, – Лукин имел белые, словно льняные волосы, Вадим был брюнетом. Разница имелась и в социальном положении – семья Лукина, по выражению его же мамы, была попроще. «У Сорокко все так затейливо! У них бульон – это консоме!» – иронизировала она, но это совершенно не мешало хорошим соседским отношениям. Более того, родители Вадима старались сделать так, чтобы ребята были всегда вместе – на каникулах их отправляли на море, зимой они с отцом Вадима ходили на лыжах, летом – за грибами. В результате всего этого Сорокко и Лукин стали друзьями не разлей вода.
