— Эй, ты что?

— Больно.

Точно, девка.

— А чего ты тут?

Девка плач оборвала, к нему прильнула, зашептала, всхлипывая: — Женись на мне! Женись.

Ванька совсем потерялся, а девка тормошит:

— Женись, не бойся, я красивая. Ну ответь ты мне, женишься?

— Женюсь, — сказал Ванька и сам тому удивился.

— Завтра в полдень приходи, да платье мне принеси. Теперь камень бери да ступай, ждут тебя.

И нет ее. Ванька с камнем в руке двинулся обратно, да неловко, тут же ногой во что-то заехал, Шарахнулся и другую ногу расшиб.

На дворе бросил мужикам камень:

— Веди к Сторожу.

Те не удивились, Сторож тоже спокойно выслушал.

— Ты сам пошел, меня не спрашивал. Не мне и ответ держать. А платье я тебе дам. Завтра пойдешь, деваться некуда.

В полдень Ванька с растерянной физиономией, с платьем и ботинками отправился в баню. На дворе опять пусто было, ни души, только в сарайке шуршал кто-то.

Что его в баньке ждёт, как-то не думал, а там и правда девка оказалась. Да нагишом совсем. Тут до Ваньки дошло, что значит «жениться», а она смеется:

— Отвернись, нельзя так…

Отвернулся Ванька не сразу. Ох и девка в баньке оказалась!.. До того хороша, парень такого ни разу не видал, глаза пялит, а она ничего, улыбается.

— Ладно, отвернись.

Оделась, говорит:

— Ну…

— Что?

Девка засмеялась:

— Веди на двор, ладно уж. «Ну»… Меня Аленой звать, а то женишься, имени не спросишь.

Тоненькая, с русой косой до пояса. Румянится…

Взял ее Ванька за руку, вывел на двор. Она глядит, разом стыдится и радуется. А парень с каждым шагом прямо надувается, гордый стал, чистый гусь. Посреди двора встали, куда дальше, непонятно. Никого вокруг, в сарайке даже тихо, и тут же голос. Из сарайки.

— Паря, дверь отвори. Слышь, что говорю, а не то счастья не будет…

Ванька растерялся слегка, а тот напирает:

— Тебе хорошо, невеста молодая… А меня, невинного, в тюрьме держат. Невиновного! - Так что слово мое помни: не будет тебе счастья.

Ванька разозлился:

— Ты кто такой? Слышишь? Чего пристал?

Тишина. Ванька к сарайке двинулся:

— Чего пристал, говорю?

Ни звука. Ванька задвижку вынул, щеколду сбросил, хотел внутрь глянуть, да не успел. Из сарайки выскочил мужичонка, рожа хитрая, и молча бросился к конюшне. Пока Ванька соображал, тот уж кобылу вывел, бросил на ходу с ухмылкой:

— Дурак.

— Эй, мужик, — шагнул к нему Ванька, но получил такую плюху, что очнулся на земле и не сразу. Мужик тем временем прыгнул без седла на лошадь, подцепил Алену, бросил поперек кобылы и дал тягу.

Пока Ванька на ноги вставал, выскочил откуда-то Сторож, заорал:

— Фи-илька-а-а! Филимо-о-он!

Беглец на лугу кобылу осадил, заскалился:

— Че-го-о-о?

— Филька! — орал Сторож. — Другой раз поймаю, сам тебе ноги вырву! Понял?

— Ладно!.. — отозвался тот, нахлестывая кобылу.

— Дяденька, — подскочил Ванька. — Куда он ее?

Сторож с разворота замахнулся, но не ударил.

— Ну, говорил я тебе? Теперь сам в сарае посидишь. Братья вечером приедут, разберемся с тобой.

Так Ванька под запор попал. Лежал на сене, смотрел на двор в щелочку. Там было пусто, только пацаны время от времени по своим делам пробегали, то с вязанками, то с мехами какими-то. И ни один не оглянется, хотя понятно, что знают про Ваньку. Один раз появился и детина-подросток. Остановился, взгляд украдкой бросил. Потом исчез. И скоро у задней стенки зашевелилось что-то. Затрещало. И шепот:

— Паря, слышь? Спишь ты, что ли?

— Не сплю, — отозвался Ванька неласково.

— Уходить тебе надо. Худо будет.

— Да ну вас…

— Дурак, ты Фильку-вора выпустил. Давно он Братьям проказы строил, все поймать не могли. Поймали, все думали, лошадьми его рвать или деревьями, а ты и выпустил. Не простят.

— А куда он Алену поволок?

— Девку-то? А чего она тебе?

— Чего? — злился Ванька. — Невеста!

— Это еще никто не знает.

— Ты потише там! Я знаю. Куда?

— Отсюда не выйдешь, не узнаешь. Братья приедут, устроят тебе свадьбу. Я тут досочку подломил, только сено разрой, а там беги к запретному лесу. Да не жди, дурак.

И стихло. Ванька прислушался: на дворе копыта застучали, заговорили Братья, показалось Ваньке, не по-доброму. Сердитые. Тут Ванька за сено взялся.

Проскочил задами, мимо баньки, через речку, бугор, ко второй речке, которая в обратную сторону течет. Куда Сторож ходить запретил. Речка оказалась бурная, а ход через нее — один: посредине стоял камень, покачивался. Ванька засомневался, ступать было боязно. И как раз Братья зашумели издалека, пропажу обнаружили. Ванька примерился, прыгнул на камень, тот перевернулся, рухнул беглец в воду. И не видел, что проводили его из кустов внимательные глаза. Когда парня понесло, ударяя о камни, через голову переворачивая, из кустов вылез мужик. Знакомый, из Ванькиной деревни, Митрием звать. И побежал в другую сторону, пригибаясь, чтобы никто не видел.

А Ваньку несло тем временем, поток сильный, не выгребешь, поколотило его на перекате, потом вода вспенилась, швырнула парня вперед и вверх, полетел неведомо куда. Водопад.

В темном лесу, в заводи прибило Ваньку волной к берегу. Голова под водой, волосы — поверху. Тут бы и сгинул, но потянулись к нему чьи-то руки, взяли за плечи.

Когда беглец очухался, светило солнце, рядом горел костерок, над которым сушились его, Ванькины, порты. Парень от удовольствия обратно глаза закрыл, повернутся на бок, но заснуть не вышло.

— Вставай.

— Не буду, — ответил Ванька, не открывая глаз.

— Ну лежи тогда, а я пошел.

У костра сидел, улыбаясь, детина. Тот самый, переросток.

— Слушай, — сказал Ванька. — Ты меня выпустил? Звать-то как?

— Пронька.

— А я — Ванька. И совсем я запутался. Что тут происходит, знаешь?

— Да ничего…

— Ничего «ничего»…

— По дороге расскажу, а сейчас лежать некогда. Пошли.

— Куда?.. — безнадежно протянул Ванька.

— Туда…

Ванька сел:

— Ты, значит, знаешь, куда?

Пронька усмехнулся, но невесело:

— Туда, куда ж еще? Тут все пути — в одну сторону, а лежать будем, могу и не рассказать, помешают.

И пошли. Места вокруг лежали красивые, чистые, лужки, перелески, речушки вьются. Пронька дорогой рассказывал:

— Девка, которую ты из бани вывел, — проклятая. Бывает, в колыбели когда скажет мать, «чтоб тебя», мол… Проклянет, одним словом… Или по другому какому случаю, выходит, что проклятый. Девка в бане и жила всю жизнь, выросла там, только видно ее не было, невидимая. Братья давно думали, как от нее избавиться, да не выходило.

— А старуха при чем?

— Я же говорю, проклятая. Получается, вроде как дочка ее, Старухина. Ну и Братьям непокой: со старой ссориться нельзя. Беда…

— Чего ты заладил: тут беда, там беда?…

— Что делать, — вздохнул Пронька, — тут везде…

Шли дальше. Солнце — поверху, трава — понизу. Пронька говорил:

Бежать сюда, в запретный лес, надо было, потому что там везде — Братьев земля, куда ни беги, сам сыщешься.

— А здесь чья?

— Увидишь, если дойдешь.

— Слышь, — спросил Ванька, — а чего ты в портах теперь? Там без портов был.

Пронька покривился, ответил нехотя:

— У меня припасены были.

— Не обижайся, мне непонятно было, и все. Странно тут…

— Странно… — согласился Пронька.

Ванька спустился к ручейку, протянул руку воды зачерпнуть, но Пронька остановил:

— Погоди, дай посмотреть.

Спустился к воде, осмотрел вокруг:

— Нельзя ее пить.

— У тебя все нельзя.

— Осенняя…

— Я пить хочу!

— Хоти дальше. Осенняя вода, нам с тобой рано ее пить, поживем еще. Видишь, листья желтые.

И правда, в воде плавали желтые листья, и рядом, на кустах, те, что к ручью ближе, тоже желтые.

— А летняя бывает? А зимняя?