Часто мужчины в дружеском кругу хвалятся своими победами. Раньше Глебу, если бы он вдруг вздумал поведать кому-то из приятелей о своих подвигах (чего он, кстати, никогда не делал), то ему и рассказать особо было нечего.

Всех женщин Глеба можно по пальцам перечесть, и ни одна из них, наверное, не отозвалась бы о нем как о любовнике восторженно. Физических рекордов он не ставил. Один раз даже был вынужден обратиться к врачу, и тот сказал, что у Глеба просто «слабая конституция». Все в норме, но вот такая особенность организма… Витаминчики попейте… Еще врач, помнится, даже посоветовал ему выбрать в спутницы жизни женщину, которая не придает сексу большого значения. Идеальный вариант – фригидную.

Но это раньше.

Потому что после встречи с Зоей Глеб изменился. Он превратился в страстного любовника, причем без всяких таблеток. Маленькая балерина, сама по себе, своим видом, не прилагая вообще никаких усилий, сделала из него настоящего самца.

Как, почему? Что в Зое вдруг повлияло на физиологию Глеба? Он много размышлял над этим и решил, что всему причиной – необыкновенность, непохожесть ее на других женщин. И почему только на женщин? Зою и человеком-то назвать было трудно.

Фея. Колдунья. Эльфийская принцесса. Персонаж из детских сказок – дивный, изысканно-женственный, фантастический, не имеющий никакого отношения к реальности. Все прочие особы женского пола, что ходили вокруг, казались теперь Глебу тетками. Старыми или молодыми, но – просто тетками.

Неужели правда – те книги с иллюстрациями замечательных художников, что мальчик брал из детской библиотеки когда-то, столь сильно повлияли на его психику? Наверное, художники, невинные и талантливые оформители детских книжек, и подозревать не могли, что их творения повлияют на сексуальные предпочтения одного мальчика…

Наступила уже глубокая ночь, когда Зоя и Глеб оказались у него дома. Вернее, в его съемной квартире в Строгино. На очень хорошей съемной квартире, в доме улучшенной планировки, с прекрасным видом из окон…

– Как у тебя всегда уютно. И пахнет приятно, – пробормотала Зоя, скинув туфли в прихожей, босиком прошла через темную комнату, к окну. – Ты сам тут наводишь порядок?

Глеб проследовал за ней, не включив света. А зачем? Почти светло от фонарей, горящих снаружи. Обнял девушку, прижал к себе изо всех сил, в который раз удивляясь, какая Зоя тоненькая и хрупкая. На вопрос Глеб не ответил. Потому что порядок в квартире наводил он. Но вроде как неудобно открыто признаваться в этом – да, это он тут ходит со шваброй, он протирает пыль, он аккуратно передвигает мебель… Несолидно. Мелко. Занудно. Наврать о приходящей домработнице? Нет, надо иметь хорошую память, чтобы врать вот так, постоянно…

– Ты бы хотел, чтобы это была твоя квартира? – опять вдруг спросила девушка, позволяя Глебу целовать себя в шею.

– Она и так моя.

– Да где ж там… Съемная же. А ты хотел бы свою?

– У меня будет своя собственная квартира. В Москве. Надеюсь, скоро. Если мой проект пойдет… а он пойдет, обязательно, то я… Допустим, билет на мою выставку будет стоить рублей триста. Нет, пятьсот, семьсот или еще дороже. А в день тысяча посетителей… Это какая сумма набежит?

– Сколько будет стоить билет?! Ты с ума сошел.

– Ты не понимаешь. – Глеб развернул Зою к себе, принялся расстегивать на ней рубашку. – Москвичи повалили на выставки. Живопись в большой моде. Люди готовы, понимаешь, готовы платить такие деньги за билеты.

– Бред. Почти как в мой театр билеты стоят. Это же не сравнить… Балетные учатся всю жизнь танцу, совершенствуются, тренируются, постоянные репетиции… А ты? Живопись… Снял видеролик, навесил экранов – и пожалуйста, руби бабло…

Она еще бормотала что-то, злилась, но Глеб уж почти не слушал Зою. Она всегда ворчала, он привык. Даже больше того – находил в ее язвительности какую-то особую прелесть, неординарность тоже.

В полутьме, путаясь в застежках и пуговицах, все же ухитрился ее раздеть. Одним движением распахнул окно. Подхватил Зою на руки, посадил на широкий подоконник.

Она вдруг встревожилась:

– Псих, я же упаду…

– Доверься мне. Я держу тебя.

– Нет, ты точно псих, – сквозь зубы, недовольно произнесла Зоя. Но тем не менее откинулась назад, позволила Глебу реализовать его замысел.

Огромная Москва, полная огней, постоянного мерцающего свечения, идущего от дорог, под куполом темно-синего неба, раскинулась сейчас перед Глебом. Огромная и живая. Капризная, недобрая и бесконечно прекрасная. Это ею он сейчас овладевал… Пальцами свивал в клубки ее проспекты и площади. Давил ладонями сталинские высотки, ровняя их с землей. С хрустом сгибал мосты над реками и их притоками. Огненной лавой, стремительно мчался по тоннелям метро, пока наконец не излился наружу, вырвавшись в районе станции «Выставочная», и не вонзился в самое небо огромным, острым золотым небоскребом. Да, прямо в самое небо, темно-синее, без звезд, московское небо, словно точку поставил, вернее, пробил.

Глеб трепетал, словно в агонии, подняв лицо вверх, навстречу ночному ветерку. Не сразу даже услышал:

– Глеб. Глеб, все. Пусти.

– Да. Да… – наваждение потихоньку отпускало мужчину. Он потянул Зою к себе, осторожно опустил ее на пол.

– Ты извращенец, – констатировала она.

– Да ты ничем не рисковала, вон какой подоконник широкий.

– Я тебя ненавижу! – Зоя толкнула его острым локтем – прямо в солнечное сплетение.

Глеб охнул, поморщился. Но на девушку не обиделся. Следующие полчаса – бегал по квартире за Зоей, вымаливал у нее прощение, подлизывался. Потом, в пылу прощения, устроил выступление на бис, правда, теперь уже в безопасной зоне, на диване. Был и третий акт, еще через час, пусть и не такой яркий, скорее немного скомканный и затянувшийся – но тем не менее он тоже случился.

– Ты бы хотел детей? – спросила вдруг Зоя, где-то в перерыве между «выступлениями».

– Нет, – передернул плечами Глеб.

– Это хорошо. Потому что у меня нет времени на подобные глупости…

За окном постепенно светало.

– Вызови такси, я устала. Боже, как я устала от тебя…

– Может, ты останешься? У тебя же нет завтра спектакля?

– Я у тебя не высплюсь. А я хочу спать.

Делать нечего – Глеб вызвал такси, усадил в него Зою. Потом рухнул в постель, совершенно опустошенный и счастливый. «Я должен сделать ей предложение. Да, точно. Это моя женщина, моя вторая половинка. Единственная. Мое счастье. И взгляды на жизнь у нас тоже совпадают!..»

Но заснуть Глеб так и не смог.

Почему-то вдруг вспомнилось прошлое – детство и юность, проведенные им в поселке городского типа далеко отсюда, за Уралом.

Не самое плохое, не самое тяжелое детство, но какое-то тоскливое, серое, напоминающее осенние сумерки, когда холодно, скучно, а горький дымок от стожка тлеющих неподалеку опавших листьев заставляет все время морщиться, отворачивать лицо в сторону…

Жили в одной большой комнате, в бараке, – отец, мать, Глеб и три его старших брата. Мать работала на почте, отец – водителем автобуса. Родители – серьезные, скупые на похвалы, деловитые. Работа, работа, как бы выжить, что бы еще такого придумать… Может, палатку на площади поставить, торговать всякой мелочью? Или купить домик в деревне и разводить там всякую живность?

В конце концов перепробовав все, что только можно, и потерпев везде неудачу, семейство Потоцких устроило на окраине поселка автосервис; братья там пропадали сутками, и отец все свое свободное время тоже проводил на новом месте. Мать самоотверженно носила им обеды из дома.

Но денег все равно было мало… работа от рассвета до заката – одна работа, и мелкий Глеб на подхвате, то чужие машины мыл, то еще какую-то грязь ветошью отчищал…

В школе Глеб особых успехов не делал, хватал одни тройки и по жизни являлся застенчивым, пугливым мальчишкой. Физической силой и выносливостью тоже не отличался. Одним словом – заморыш.

Ни учителя в школе, ни родители, ни старшие братья особо не верили, что из белобрысого смешного пацана может получиться что-то дельное.