— А ты не встревай! — оборвал жену Старый буйвол. — Моя дочь. Как хочу, так и выдаю замуж. Не нравится начальникам — не надо. Что мне за дело!

Я улыбнулся:

— Это камень в мой огород?

Старый буйвол ничего не ответил, снова выпил.

— Как же! Сам уездный секретарь прикатил собрание проводить! А что оно, ваше собрание? Думаете, после него все сразу перестанут выкуп брать?

— Может, не все и не сразу, но не агитировать же за то, чтобы дочерьми торговали?

— А что особенного? — после долгого молчания сказал старик. — При старом строе не то что дочерей — сыновей и жен продавали. А почему? Все бедность проклятая!

Старик раскраснелся, даже шея налилась кровью, на кончике носа блестели капельки пота. Он без конца подливал в рюмку вина. Жена хмуро смотрела на мужа, но вдруг распрямила брови и с улыбкой сказала:

— Дай-ка чайник, еще принесу.

— Напоить меня хочешь? — рассердился Старый буйвол и вылил рюмку обратно в чайник, после чего принялся за еду. Жена незаметно мне подмигнула. — После земельной реформы, — снова заговорил старик, — после кооперирования этот обычай стал отмирать. В шестьдесят пятом году я старшую дочь отдавал, не взял ни гроша. Еще одежды добавил да пару корзин. У матери спроси, если не веришь.

— Да, это правда, — подтвердила жена, кивнув головой. — Тогда у людей было зерно в закромах, в кредитном обществе у каждой семьи свой счет. Никто не стал бы из-за денег шум подымать, срамиться перед людьми.

Старик подхватил:

— А в последние годы только и знаем, что «капиталистические хвосты» рубить: личные наделы отрубили, подсобное хозяйство и животноводство — тоже. Теперь осталось только головы отрубить!

Я спросил, сколько он зарабатывал до «великой культурной революции». Ответила жена:

— В те годы, при начальнике Чжэн Гуюе, дневной паек был четыреста пятьдесят граммов зерна самое малое. Зарабатывали по юаню в день, а в хорошие годы бывало по юаню и двадцать фэней. Теперь же паек — двести восемьдесят, а заработок — двадцать пять фэней…

Старый буйвол ее перебил:

— Ну, вот ты — большой начальник. Скажи: как нам жить? Если и дальше так пойдет — впору не то что дочь или жену — самого себя на базар снести и ценник привесить!

— Это все Линь Бяо с «бандой четырех»…

— Так «банду четырех» уже два года как разгромили! А на селе все по-прежнему. Кости как были сломаны — так и не срослись. Окропили только красной водичкой — и все. Ха! Свадебный митинг! А насчет родов как? Тоже митинговать будете? Если хозяйство не поднимается, на что мне эти ваши цветочки-веточки? Куда я их засуну?

Я выпил всего две рюмки, но чувствовал, как горит лицо. Хозяйка заволновалась, одернула мужа:

— Отец, ты бы еще в правлении рупор взял да через него орал на секретаря Чжоу!

— Э-э! — как бы извиняясь, произнес Старый буйвол. — Я не хотел тебя обидеть. Ты здесь недавно, и не тебе за эти дела отвечать. Все мой язык. Не знаю, что с ним и делать!

— Все вы правильно говорите, — успокоил я Старика.

Я сказал это искренне. В словах Старого буйвола была самая простая и очевидная, настоящая правда. До приезда в Силинь я не задумывался над такими вопросами. Слов нет, купля-продажа при вступлении в брак отвратительна, но, если говорить честно, разве только крестьяне в этом виноваты? Разве можно одним лишь провозглашением свободы брака решить вопрос, пока не решены насущные проблемы и далеко не все крестьяне живут в достатке? Погруженный в свои мысли, я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд Эрлань и сразу все понял.

— Послушайте, Ван, заболтались мы с вами, — обратился я к старику. — А как все же со свадьбой Эрлань?

— Я не против, — не задумываясь, отвечал Старый буйвол. — Пятьсот юаней — и все в порядке! А нет — ведите меня в тюрьму! Хоть сейчас. А завтра свадьбу играйте!

Дальнейшие уговоры были бесполезны. Я посидел еще немного и попрощался. Эрлань проводила меня до ворот. Она не проронила ни слова — была в отчаянии.

— Я думаю, отец покуражится и в конце концов согласится, — пытался я утешить девушку. — Главное, что вы любите друг друга и рано или поздно своего добьетесь.

Эрлань отрешенно кивнула.

В правлении бригады снова собрался народ. Все были возмущены, узнав, что так и не удалось уломать старика, ругали его, называли собакой на сене — нарочно все делает, хочет другим досадить. Предложили вызвать его на собрание, покритиковать. Я возразил: пусть подумает хорошенько, чего-то он недопонимает. Приказным порядком или осуждением вряд ли чего-нибудь добьешься. Молодежь пошумела еще немного и разошлась. Остались мы с Чжэн Гуюем. Пользуясь случаем, я расспросил его о положении дел в Силине за последние несколько лет и убедился в том, что Старый буйвол сказал правду. Хозяйство района пришло в полный упадок, дальше некуда. Рассказывая, Чжэн Гуюй чуть не плакал.

Помолчали. Потом Чжэн Гуюй снова заговорил:

— По-моему, самое лучшее — повернуть назад, пойти по прежнему, правильному пути. Вокруг горы, и это надо учитывать, развивая хозяйство, используя главным образом зимний период.

На следующий день состоялся свадебный митинг. Все было очень торжественно и шло как по маслу. Старый буйвол тоже пришел посмотреть на веселье. Я не стал читать приветственную речь, которую подготовила для меня У Айин, а говорил о том, о чем мы накануне беседовали со Старым буйволом. Чтобы избавиться от свадебной купли-продажи, необходимо усердно трудиться, добиваться роста доходов и улучшения благосостояния членов кооператива. Говорил я искренне, убежденно, а под конец, ссылаясь на сообщение о Третьем пленуме, изложил точку зрения Чжэн Гуюя на развитие хозяйства в горных районах. Мне долго аплодировали. Особенно разволновался Чжоу Тева. Он протиснулся сквозь толпу и крепко пожал мне руку.

— Секретарь Чжоу, считайте, что с выкупом покончено навсегда, что он вырван с корнем! Пусть только наверху держат правильный курс, а уж мы у себя в горах наведем порядок!

Тут все разом заговорили, каждый предлагал свои меры для поднятия производства в зимний период: сбор лекарственных трав, косточек дикого персика и абрикоса, изготовление черенков для лопат, плетение корзин… Свадебный митинг незаметно перешел в производственное совещание. Поразительно! Всего несколько слов о решениях Третьего пленума, сказанных мной, вызвали целую бурю энтузиазма!

Вдруг все расступились, пропуская вперед Ван Эрлань и Чэн Юньшаня, которые пришли в венках из красных цветов. Я тихонько спросил Эрлань:

— Отец согласился?

Девушка, улыбаясь, кивнула.

— Сначала взял с меня расписку на пятьсот юаней… — вставил жених.

— Расписку? — вскричала У Айин. — Что за вздор!

Чжэн Юньшань, смеясь, пояснил:

— И еще велел приписать «на том свете отдам»!

Все так и покатились со смеху. Даже У Айин. Чжэн Гуюй заметил:

— На Старого буйвола это похоже! Помирать станет, пошутить не забудет!

МЭН ВЭЙЦЗАЙ

ЗАПИСКИ ПРЕДВОДИТЕЛЯ

© Перевод Е. Рождественская-Молчанова

Мэн Вэйцзай родился в декабре 1933 года в уезде Хундун провинции Шаньси. В 1948 году вступил в ряды НОАК, принимал участие в Освободительной войне, а затем добровольцем в войне за освобождение Кореи против американских захватчиков. В 1954 году поступил в Нанькайский университет в Тяньцзине на факультет китайского языка, после его окончания работал преподавателем в Народном университете Китая. В настоящее время ректор этого университета, главный редактор журнала «Наша эпоха».

Начиная с 1954 года публикует свои рассказы и стихи. Им написаны романы «Вчера была война», «Посещение без вести пропавшего», повести «Женщины», «Рождение скульптуры» (удостоена литературной премии НОАК), «Прилив на рассвете», «Фиолетово-красный петушиный гребешок», эпическая поэма «Образ героя», лирическая поэма «Едят траву», прозаическое произведение «От Пекина до Уссури», рассказы «Один советник и три генерала», «Пленный», «Старый вяз и вечнозеленая бегония», «Смерть великана», микрорассказы «Вдали от Пекина», «Бахчевые», «Пшено — это не рис»; научные статьи «К вопросу образного мышления», «Личность», «Творческий процесс» и другие.