— Ты не поедешь! — решительно отрезал Тан Эр, заволновавшись. — Нельзя тебе возвращаться в родительский дом, пока ты не замужем.

Эмэй, плача, пообещала:

— Я непременно вернусь.

— Не пущу! — отметая любые возражения, бросил старик, ушел в свою комнату, повалился на кан и сердито засопел.

— Не горюй, Эмэй, — ласково проговорил Тан Чуньцзао. — Я уговорю отца тебя отпустить.

Эмэй ушла к себе, заперла дверь и залилась тихими и бесконечными, как ливни в сезон дождей, слезами.

Оказавшись меж двух огней, Тан Чуньцзао расстроился и, прежде чем лечь спать, полночи метался по двору.

— Пусть девочка едет домой! — Тан Эр уже поутих, успокоился. — Два года она для нас изо всех сил старалась, нельзя нам ее обижать.

Чуньцзао поспешил добавить:

— Она обещает вернуться, ты должен ей верить.

— Пусть попробует не вернуться! — словно сквозь сон пробормотал отец, а сам захихикал. — Документ ее у меня, а без него как проживешь…

Тан Чуньцзао сверкнул в темноте глазами, спросил шепотом:

— Ты где его спрятал? Как бы она не нашла.

— За домом… под старым финиковым деревом… в глиняном горшке, — пробормотал Тан Эр и снова погрузился в сладкую дрему.

На рассвете кто-то постучал в окно западной комнаты. Эмэй проснулась, набросила одежду и услышала, что ее тихонько зовет Тан Чуньцзао. Она нерешительно открыла окно, спросила:

— Ты?..

— Возьми свое удостоверение! Поедешь домой. Если там тебе будет лучше, чем здесь, можешь не возвращаться.

— Я не поеду! — Эмэй перегнулась через окно и крепко обхватила Тан Чуньцзао за шею. — Я… не расстанусь… с тобой. — Парень почувствовал, как слезы, засверкавшие, словно росинки, полились ему на голову.

4

Потерянные, казалось, навсегда восемьсот юаней вернулись. Таны построили дом в три комнаты, кирпичный, с красной черепичной крышей. А все потому, что кончились десять лет бедствий, свет рассеял тьму. Ma Гочжана посадили в тюрьму, суд заставил его возвратить деньги, полученные за проданных девушек.

Новый дом утопал в цветах тамариска. Их аромат разносился далеко вокруг. Домик будто светился радостью сквозь зеленую завесу ивовых ветвей.

Улыбка не сходила с лица Тан Эра. Он все ходил вокруг нового дома, не осмеливаясь войти внутрь; заляпанные глиной ноги он вымыл на канале, но все равно боялся испачкать квадратные плиты пола. Тан Чуньцзао и Эмэй подхватили его под руки и ввели в дом.

Эмэй получила из Сычуани от братьев письмо, там жизнь была еще лучше.

— Ты подумай! — произнес погрустневший Тан Эр. — Птица ищет ветку повыше, а человек — место получше. Мы с Чуньцзао еще в долгу перед тобой, захочешь вернуться домой — слова не посмеем сказать.

— Отец, ну как же вы не понимаете! — Эмэй смеялась сквозь слезы. — Да я приросла к этим лугам, хоть плетью бейте — не пойду, палками гоните — останусь.

— Э!.. — промямлил старик. — Так ты бы… с Чуньцзао…

— А мы в два счета распишемся, — звонко рассмеялась Эмэй. — Не будем устраивать званый обед, приглашать гостей, тихо, без шума справим свадьбу.

— Не спеши, не спеши, — Чуньцзао потирал руки в замешательстве. — Ведь между нами и любви никакой не было!

— Эх ты, книжник, а винтиков не хватает. — Эмэй сердито ткнула его пальцем в лоб. — Любовь — это совсем не то, о чем пишут в романах или показывают в кино, — там сходят с ума, готовы с жизнью расстаться, а у зрителей голова пухнет, мысли путаются и в глазах рябит.

— Я боялся… если не по всем правилам… тебе обидно будет, — твердил свое Тан Чуньцзао.

— Нечего валить с больной головы на здоровую, — закричала Эмэй. — Отец, он передумал!

— А вот я перебью ноги этому поросенку. — Тар Эр схватил брус от ворот.

Эмэй взяла Тан Чуньцзао за руку, и они побежали в правление коммуны расписываться.

Там у ворот собралась толпа около какого-то объявления. Тан Чуньцзао протиснулся, привстал на цыпочки — это было объявление о приемных экзаменах в вузы. Он тут же выскочил назад.

— Мы не женимся!^[46] — Тан Чуньцзао покраснел от возбуждения, глаза его горели. — Поднатужимся, вгрыземся в науку — будем держать экзамены в вуз.

— Ну, ладно, — вздохнула Эмэй. — Подавай заявление, а я сдавать не буду, помогу тебе готовиться.

— Радость и горе будем делить пополам! — сказал Тан Чуньцзао на обратном пути. — Мы оба запишемся и будем сдавать экзамены.

— Ты и в самом деле неисправимый книжник! — горько усмехнулась Эмэй. — Раз мы с тобой не расписались, я не получу прописки, а без нее меня не запишут на экзамены в пекинской зоне.

— А! — Тан Чуньцзао застыл на месте. — Тогда ты немедленно возвращаешься в Сычуань, нельзя терять ни минуты.

— Я… я не хочу с тобой расставаться, не нужно мне экзаменов!

— Тогда и мне не нужно, погибать — так вместе!

Если уж Тан Чуньцзао на что-то решился, его невозможно было свернуть с пути. И Эмэй, хоть и была умнее и сообразительнее, не смогла его переупрямить. Пришлось смириться.

В ночь перед прощанием они в последний раз повторяли пройденное. Эмэй не находила себе места, мысли ее путались, горечь расставания, будто густой туман, застилала глаза и душу. Она не видела иероглифов, не могла решить ни одной задачи.

— Ты устала. — Тан Чуньцзао убрал со стола книги, бумагу, ручки. — Спи! Завтра встанем пораньше — и в дорогу.

— Подожди! — Эмэй обеими руками вцепилась в Тан Чуньцзао, словно боясь его потерять.

— Ну, какие еще наставления? — спросил Тан Чуньцзао.

— Давай с тобой договоримся… — сказала Эмэй глухим от волнения голосом. — Если ты сдашь экзамены, а я нет, то я… не стану тебе мешать… полюбить другую; если наоборот, я все равно буду твоей.

— И я тоже! Клянусь! — не моргнув, сказал Тан Чуньцзао.

Они обнялись, впервые за несколько лет, что жили вместе.

— Сегодня… — едва слышно произнесла Эмэй, побелев, как бумага, — ложись со мной… Ладно?

— Зачем? — растерялся Тан Чуньцзао.

— Я хочу оставить тебе подарок на память…

— Какой еще… подарок?..

— Свою невинность.

— Нет!

— А то все так и останется только словами. — Эмэй, волнуясь, поцеловала его — такого честного, наивного, простодушного. — Если я стану твоей, никто не посмеет на меня зариться.

— Нет, так нельзя! — Тан Чуньцзао в смущении упрямо отстранил девушку. — Я хочу сохранить твою чистоту. Не могу обидеть тебя, да и того человека… которого ты, может быть, в будущем полюбишь.

Он подтолкнул Эмэй к кану и вышел.

Эмэй уехала, Тан Чуньцзао проводил ее на станцию, за всю дорогу они не проронили ни слова, расстались без слез.

Оба сдали экзамены, он в Пекине, она в Сычуани, за тысячи ли друг от друга, разделенные горами и реками.

Хотите знать, что будет потом?

Те, что собираются поболтать на бахче под ивами, не могут сказать ничего определенного.

Подождем несколько лет — узнаем.

МАЛЧИНХУ

ИСТОРИЯ ЖИВОГО БУДДЫ

© Перевод А. Монастырский

Родился в 1930 году в Юаньтумотэци, провинции Ляонин. Монгол. В 1945 году вступил в НОАК. В 1948 году — в КПК. В 1952 году учился в Центральном институте литературы. В 1954 году вступил в Ассоциацию китайских писателей. С 1956 года постоянно избирается заместителем председателя отделения Ассоциации китайских писателей в автономном районе Внутренняя Монголия. Член китайского отделения международного Пен-клуба. Заместитель председателя общества любителей литературы автономного района Внутренняя Монголия. Заместитель начальника Управления культуры. Член правления Ассоциации китайских писателей. Заместитель главного редактора журнала «Национальная литература».

В 1952 году опубликовал свой первый рассказ «Люди равнины Кээрмянь». Впоследствии в соавторстве с Хай Сянем и Да Мулинем поставил по этому рассказу фильм «Люди на равнине», получивший первую премию министерства культуры. В 1954 году вышел сборник его рассказов «Радостная песнь весны». Роман «Бескрайняя равнина» удостоен первой премии в области литературы на конкурсе, посвященном 10-летию автономного района Внутренняя Монголия. В 1962 году рассказ «Цветущая равнина» получил высокую оценку читателей. После 1976 года написаны киносценарий «Родина-мать!» и повесть «В начале лета». Публикуемый ниже рассказ удостоен Всекитайской премии 1980 года.