Постепенно Нау спустил все антикварные вещи, а отец его — все остальное, словно отрезая по кусочку от соевого творога. Кредиторы подали в суд и отняли дом. Только тогда отец и сын поняли, что из заклада им не вернуть ни единого медяка — не осталось даже на кусок черствой лепешки.

2

Уже в преклонных годах дед Нау обзавелся наложницей. Ее звали Цзы Юнь, она была на несколько лет моложе господина Фу. Мать перед смертью строго наказала сыну о ней позаботиться. Господин Фу от своих щедрот отвел Цзы Юнь дворик, где раньше стояла конюшня, но при этом объявил, что отныне знать ее не желает.

Цзы Юнь, дочь крестьянина-арендатора, была приучена к тяжелому труду и жизни впроголодь. Заимев свой угол, она решила подыскать постояльцев, но не первых попавших, а таких, чтоб не было лишних пересудов. Сдала комнату пожилой чете — доктору Го с женой.

Госпожа Го болела чахоткой, осенью, когда с деревьев облетела листва, она слегла и больше не поднималась с постели; пришлось Цзы Юнь не только обслуживать доктора, но и ухаживать за больной. Звенели тазы и чашки, в доме все перевернулось вверх дном. Цзы Юнь терпеливо варила супы, готовила лекарства, стирала, чистила, скребла. Госпожа Го, не зная, как ее отблагодарить, однажды подозвала Цзы Юнь и взяла ее за руку.

— Трудно вам одной, а тут еще я свалилась! Вы уж не сердитесь! Поговорим откровенно, как сестры. Мы будем платить вам больше. Конечно, это делу мало поможет, ведь доброту не измеришь деньгами!

У Цзы Юнь увлажнились глаза, она присела на кровати.

— Сестра, я не бедствую, и лишние деньги мне ни к чему. Печалит меня лишь то, что мой господин пожил со мной всего несколько лет, а теперь я никому не нужна, не о ком мне позаботиться. Когда я пою вас бульоном или подаю лекарства, у меня теплеет на душе. Это не вы обязаны мне, а я вам! Ухаживая за вами, я чувствую, что кому-то нужна, а это важней любых денег!

Госпожа Го протянула еще два года и теперь чувствовала, что дни ее сочтены. Однажды, выпроводив мужа из комнаты, она снова подозвала Цзы Юнь. Приподнявшись на постели, попыталась отвесить ей поклон. Цзы Юнь испуганно ее удержала.

— Что вы делаете? Побойтесь бога!

— Надо соблюсти ритуал. Я должна сказать тебе что-то очень важное.

— Ведь мы же как сестры! Зачем же так говорить!

Захлебываясь и давясь слезами, госпожа Го стала рассказывать, что всю жизнь они с мужем прожили в согласии, ей не в чем себя упрекнуть, а вот теперь она сплоховала. Как подумает, что оставляет его одного, сердце рвется на части. Он ведь из тех, о ком можно сказать «с лапами утки и клювом орла» — только есть горазд. Ремесло свое знает, а о себе позаботиться не может, даже пуговицы сам застегнуть не умеет. Цзы Юнь такая добрая, отзывчивая! Если бы она согласилась взять на себя заботу о старике, госпожа Го неустанно молилась бы о ней у желтых источников^[23].

— Вы не тревожьтесь о муже, сестрица, — отвечала Цзы Юнь, — я не оставлю его. А чтобы вас успокоить, давайте выберем день, пригласим соседей, кого-нибудь из управы, накроем стол, и перед всеми я отобью поклоны предкам семьи Го, пусть ваш супруг станет мне названым братом!

Госпожа Го была крайне растрогана, а доктор, узнав об этой истории, преисполнился глубокого уважения к Цзы Юнь. В праздник Середины лета^[24] Цзы Юнь, взяв корзинку со сладкими пирожками, обернутыми в пальмовые листья, отправилась к господину Фу, единственному родному человеку, за советом. Но господин Фу заявил:

— С тех пор как умер отец, нас ничто больше не связывает. Хоть замуж выходи, меня это не касается!

— Воля ваша, как прикажете. А милостей старого господина я никогда не забуду, — глотая слезы, проговорила Цзы Юнь.

Вскоре состоялась церемония, связавшая Цзы Юнь с родом Го. В реестре проживающих она числилась под фамилией На, поэтому за столом Цзы Юнь поднесла чиновнику красный сверток с деньгами и попросила к знаку На прибавить иероглиф Го. Теперь она официально стала сестрой доктора Го.

У госпожи Го сразу полегчало на сердце. Но вскоре душа ее на журавлиных крыльях отлетела в западные края. Цзы Юнь осталась полной хозяйкой в доме, теперь люди уважительно называли ее госпожой.

3

Когда господин Фу умер, Цзы Юнь, посоветовавшись с доктором, решила взять Нау в дом. «Нельзя думать только о своей выгоде, — сказала она, — забывая о долге, мы прогневим Будду, и соседи будут тыкать нам пальцем вслед!» Доктор безропотно согласился с названой сестрой. Он долго разыскивал Нау и наконец обнаружил его в гостинице у мукомольни. Приглашая Нау в дом, доктор ожидал от него слез умиления и благодарности, но тот вдруг заартачился:

— Как! Бывшую наложницу называть госпожой! Нет, не желаю!

У доктора Го не поднялась рука дать наглецу пощечину, он повернулся и ушел. Дома доктор сказал, что Нау живет безбедно и зазывать его в дом не стоит. Но Цзы Юнь хотелось узнать подробности, и она заставила доктора рассказать все. Выслушав его, госпожа Цзы Юнь вздохнула:

— Ох уж эта дурацкая спесь! Пусть зовет меня, как хочет! Но если я не позабочусь о Нау, буду виновата перед его предками.

Не прошло и нескольких дней, как Нау сам заявился. Он с почтением называл Цзы Юнь госпожой, а доктора Го дядей. Растроганная госпожа Юнь попеняла ему:

— Мы ведь звали тебя, отчего не приходил?

— Не обижайтесь, был очень занят. Задумал с приятелем одну вещь продать. Надеялся выручить что-нибудь и купить вам подарок, но ничего не вышло.

— Как тебе не стыдно! Ведь мы родня, к чему эти церемонии. Пришел, и ладно. Переезжай к нам совсем, нечего мыкаться одному.

Нау и вправду незадолго до этого собрался кое-что продать. А дело было вот как. В Тяньцзине жил один немец. Подзаработав в Китае денег, он перед отъездом решил приобрести что-нибудь из фарфора. Стал ходить по антикварным лавкам, но не знал, на чем остановиться. Однажды Нау, что-то закладывавший в лавке, увидал его. Подождав немца у входа, Нау представился ему внуком начальника Управления двора и предложил купить кое-что из фамильного фарфора. Но признался, что продает фарфор втайне от домашних и приходить к нему не стоит. Договорились встретиться через три дня в гостинице за рекой. На самом деле Нау бедствовал, фарфора у него не было, это его приятель Со Седьмой вынес из дому старинные чашки «Древний месяц». А продавать боялся, чтобы не узнали родные. Нау предложил продать вещи иностранцу, который увезет их из страны, чтобы все было шито-крыто. С иностранца можно побольше сорвать. Нау взялся провернуть это дело за мизерное вознаграждение. Но прежде надо пустить немцу пыль в глаза — придется Со Седьмому снять в гостинице номер и выкупить из ломбарда одежду Нау.

Кто мог знать, что Со Седьмой проболтается и о немце узнает Ma Ци, хозяин антикварной лавки «Храм старины». Он уже слышал, что Со продает неплохие вещицы, и давно хотел прибрать их к рукам, но тот заломил цену. А фарфор был на редкость — настоящий «Древний месяц», под стать его чашечкам того же обжига.

Однажды, когда немец снова появился в лавке, Ma Ци велел поставить на чайный столик пару чашек фарфора «Древний месяц». В лавке иностранец ничего не выбрал, и Ma Ци пригласил его в гостиную. Небрежным жестом разлил чай в фарфоровые чашечки. Немец ахнул:

— Какая прелесть! На полках у вас нет таких чашек!

Ma Ци расхохотался.

— Понравились? Могу продать. Они намного дешевле любой из тех, что вам не понравились. Да они и медяка не стоят!

— Вы шутите?

— Нисколько. Дело в том, что на полках подлинный старинный фарфор, а это — подделка! Когда покупаете фарфор, советую глядеть не только на внешний вид, но и постучать легонько, прислушаться к звучанию, ощупать дно. — Взяв с прилавка вазу, Ma Ци стал демонстрировать ее иностранцу, столько всего говорил, что окончательно запутал того. В конце концов Ma Ци велел завернуть чашки и протянул их немцу: