* * *

Весенним ветром пронесся по Управлению слух:

— Сверху пришла бумага — сбавить всем десять лет!

— Не может быть, — сомневались маловеры.

— Не верите — дело ваше! — Сообщивший новость возбужденно объяснял: — Ученые два года исследовали этот вопрос, три месяца заседали на специальном симпозиуме и предложили проект указа. Послали наверх, вот-вот должны спустить.

Скептики все же не верили:

— Неужели? Просто немыслимо!

Но доказательства были неопровержимые:

— На симпозиуме единогласно решили: «культурная революция» отняла у каждого десять драгоценных лет. Эти годы — величина отрицательная, поэтому надо вычесть…

Резонно, ничего не скажешь! Маловеры сдались.

— Вычесть десять лет. Значит, мне будет не шестьдесят один, а пятьдесят один. Вот здорово!

— А мне — не пятьдесят восемь, а сорок восемь, ха-ха!

— Вот это новость, вот это да!

— Гениально, грандиозно!

Ласковый весенний ветерок превратился в ураган, в одно мгновение всех закруживший вихрем.

— Слыхал? Сбавят десять лет!

— Истинная правда, десять лет!

— Минус десять лет!

Всех как ветром сдуло, помчались передавать новость. Здание опустело, хотя до конца рабочего дня оставался еще целый час.

Шестидесятичетырехлетний Цзи Вэньяо, едва вернувшись домой, заглянул в кухню.

— Минхуа, иди скорей сюда! — позвал он жену.

— Что случилось? — Фан Минхуа прибежала с недочищенным шпинатом в руке.

Цзи Вэньяо стоял посреди комнаты подбоченившись и весь сиял. Заслышав шаги жены, он обернулся и решительно объявил, сверкнув глазами:

— Надо купить новую мебель, завтра же пойдем и запишемся на румынский гарнитур.

Фан Минхуа, ошарашенная, подошла к мужу и тихо произнесла:

— Ты сошел с ума, Вэньяо. Несколько тысяч, все, что накопили, сразу ухнуть, завтра…

— Эх, ничего ты не знаешь! — Вэньяо покраснел, жилы на шее вздулись. — Мы начинаем новую жизнь!

Из своих комнат, не сговариваясь, выбежали сын и дочь.

— Что это с отцом? Может, нервы сдали у старика?

— Идите, идите, не ваше дело! — прогнал он переглядывавшихся в недоумении детей.

Потом запер дверь, два раза подпрыгнул и обнял за пухлые плечи благоверную. Такого еще с мужем не бывало за всю их долгую совместную жизнь, и это удивило дражайшую супругу еще больше, чем заявление о покупке румынской мебели. Что-то с ним неладно, подумала она. Годы подошли, пора на пенсию — вот он и расстраивается, мучится. Днем молчит, а по ночам все охает да вздыхает в постели, что-то бормочет, думает, я не слышу. И вдруг — нате, пожалуйста! Человеку седьмой десяток, а он как те, в телевизионных передачах. Она даже покраснела.

А старый Цзи, ничего не подозревая, заключил в объятия застывшую в недоумении жену, усадил на стул и, блестя глазами, зашептал на ухо:

— Совершенно секретные сведения: скоро издадут указ — нам всем сбавят возраст на десять лет!

— Сбавят… на десять лет? — Фан Минхуа выронила шпинат, вытаращила глаза. — Ой, мамочки! Правда?

— Истинная правда! Вот-вот должен прийти приказ.

— Ай-я, мамочка родная! — Минхуа вскочила и, сама не зная, как это получилось, обхватила руками худые, костлявые плечи своего старого мужа, запечатлев на его длинном лице короткий поцелуй. Она испугалась: неужели она опять молода? Муж, слегка ошалевший, взял ее за руки, и они медленно закружились по комнате.

— Ой, голова! — Минхуа высвободила руки; сердце сильно колотилось, пришлось остановиться.

— Ну что, малышка, купим румынский гарнитур? — Цзи с задором посмотрел на свою сразу помолодевшую женушку.

— Купим! — В глазах ее сверкнули огоньки.

— Начнем жизнь сначала?

— Начнем, начнем! — Голос ее дрогнул, в уголках глаз показались слезинки.

Цзи сел на диван, на него обрушился шквал мыслей, он закрыл глаза, открыл их и заговорил быстро и решительно:

— Мебель — это, конечно, пустяки. Главное, появится возможность поработать еще десяток лет. Надо этим воспользоваться и покончить с разболтанностью и разгильдяйством: наладить работу канцелярии, заведующего взяли совсем никчемного; водители эти, шоферня, тоже никуда не годятся; надо наладить…

Он размахивал руками, глаза-щелочки возбужденно горели.

— Вопрос с кадрами надо тщательно продумать. Сейчас приходится пигмеев выдвигать в генералы, Чжан Минмин, например, книжник, организаторского опыта не имеет. Дайте мне десять лет, десять лет, и я создам настоящий коллектив; омоложение должно быть последовательным, надо начинать с сегодняшних студентов. Взять двадцатитрех- двадцатичетырехлетних, обучать лет десять, не жалея средств и сил, вот тогда…

Минхуа мало интересовали омоложение и расстановка кадров, она размечталась о будущей прекрасной жизни:

— Диван, я думаю, тоже надо сменить.

— Сменим, мебель заведем модную.

— И кровать поменяем на мягкую. — Она покраснела.

— Совершенно верно! Спим всю жизнь на досках, а теперь понежимся на мягкой, как иностранцы.

— А деньги…

— Да что деньги! — отмахнулся пренебрежительно Цзи. — Главное — лишних десять лет! Их ни за какие деньги не купишь!

Так они ворковали, витая в облаках, как вдруг дочка приоткрыла дверь и спросила:

— Мам, что будем ужинать?

— Ну, сама там сообрази! — рассеянно ответила мать, совсем забыв про еду.

— Э нет! — взмахнул руками Цзи. — Сегодня, — торжественно объявил он, — пойдем угощаться пекинской уткой, папа приглашает. Вы с братом идите вперед, займите место, а мы с мамой — следом за вами.

— Ух ты! — изумилась девушка и, заметив радость на лицах родителей, ни о чем больше не спрашивая, помчалась за братом.

По дороге в ресторан они обсуждали событие. Может быть, говорил брат, отца в порядке исключения оставляют на работе. Или же повысили в должности и он получил кучу денег, строила догадки сестра. Разумеется, ни одному из них не пришла в голову истинная причина. А ведь то, что их ждет, дороже любого повышения в должности в тысячу, в десять тысяч раз.

Дома супруги оживленно беседовали:

— Хуа, тебе надо бы заняться своим гардеробом. Ведь теперь тебе всего сорок девять.

— Мне сорок девять? — пробормотала она, как во сне. Какие-то давно угасшие, молодые жизненные силы зашевелились в ее располневшем, рыхлом теле; они кружили голову, и женщина совсем растерялась.

— Завтра купишь демисезонное пальто, бежевое. — Цзи критическим взглядом окинул едва сходившуюся на ней затертую форменку и тоном, не терпящим возражений, заявил: — Почему мы не можем модно одеваться? Слушай-ка, после ресторана пойдем и купим мне итальянскую куртку, такую, как у этого Чжан Минмина. Ему уже сорок девять стукнуло, он может жить, а я не могу?

— Правильно! — Минхуа пригладила свои седые, тусклые, растрепавшиеся волосы. — А я волосы покрашу. Шикану — пойду в косметический салон высшего разряда. Эх, молодые называют нас старомодными. Вот сбросим десять лет и будем жить лучше, чем они…

Цзи вскочил.

— Верно, жить надо уметь. Отправимся путешествовать. В Лушане, Хуаншане, Цзючжайгоу — везде побываем. Плавать не умеем, так хоть морем полюбуемся. Пятьдесят с небольшим лет, да это самый подходящий возраст! Да, не умели мы раньше жить.

Фан Минхуа, не слушая разошедшегося супруга, вела свои расчеты.

— Если сбросить десять лет, мне будет всего сорок девять, значит, я смогу вернуться на свое старое место и еще хорошенько потрудиться целых шесть лет!

— Ты… — Цзи явно засомневался.

— Да, да, шесть лет, я смогу работать еще шесть лет, — твердила Фан Минхуа в радостном возбуждении.

— Ты… тебе, пожалуй, не стоит работать, — сказал наконец Цзи. — Со здоровьем у тебя неважно…

— Я совершенно здорова. — Минхуа так не терпелось вернуться на работу, что она и в самом деле чувствовала себя прекрасно.

— Ты пойдешь на работу, а на кого оставишь здесь хозяйство?