– Ты меня в сумасшедшие не записывай! – начал было вконец разобидевшийся Прокофьев, но Болотников примиряющее поднял руки.
– Спокойно, парни. Лететь – не лететь? Смысл спорить? Тут ведь на самом деле разницы действительно никакой нет, если полетим. Что мы теряем? Если это шиза, что нам грозит? Да ничего! Ну, полетаем лишний часок на вертолете и вернемся. Нас даже не спросит никто ни о чем. Все вопросы к извозчикам. А мы что? Наше дело телячье, сели и летим, – резонно заявил Болотников, и все сразу примолкли. По всему получалось – он прав, и дрова ломать совершенно ни к чему.
– А я возвращаться не хочу! – подал свой голос Бубликов, и присутствующие, мягко выражаясь, слегка офонарели.
– С какого перепугу? – не понял я. С чего бы это Бубликову не хотеть домой? Жены у него, конечно, не было, но родители, бабушка с дедушкой? Как так, не хочет он?
– Не хочу, и все, – попытался уклониться от заданного вопроса Вадим.
– Вадим, не мути! – потребовал я, давая понять, что не верю в его нисчегошное нехотение. – Может, ты боишься?
– Да ничего я не боюсь! – буркнул Бубликов. – Не хочу и все!
– Вадим Юрич… – произнес я с нажимом, но упершийся рогом гранатометчик только сопел и не спешил отвечать.
– Любовь он здесь закрутил. – Выдавший тайну товарища Буковицын довольно улыбнулся. – Он с Яной Нарышкиной встречается.
Ах вон оно что! Я попытался вспомнить эту самую Нарышкину, но толком так и не смог. В отряде у нас было две женщины, и обеих в лицо я особо не видел. Так, разок пробегала одна на горизонте, но какая из двух?
– Ну, встречаюсь, – не стал отрицать Бубликов, – и не полечу. Мне и тут хорошо.
– А родители? – вкрадчиво спросил я. – Тебе их не жалко?
– Так вы же сами говорили, там мой двойник будет. Им же даже и лучше. Они и не заметят, он-то гораздо правильнее меня. Они тут вон какие хорошие и порядочные. Добрые дела каждые пять минут норовят делать.
Я незаметно вздохнул – на жалость к родителям надавить не получилось. Ладно, хорошо, зайдем с другого бока.
– Вадим, – произнес я как можно более лилейным голосом. – Там тебя тоже Яна ждет. Как только прилетим, тут же обещаю отпустить тебя к твоей Яне.
– К моей? – Бубликов сердито фыркнул. – Там не моя. Моя тут. – Возражение было справедливым, пришлось пожертвовать тяжелой фигурой.
– Ты хочешь, чтобы все мы, – я окинул взглядом сидящих в молчаливом ожидании парней, – не попали к своим родным из-за твоей прихоти?
И тут Бубликов взорвался.
– Люблю я ее, товарищ старший лейтенант, люблю, понимаете? – сжав кулаки, вскричал он.
– Понимаю, – произнес я как можно спокойнее. – Но и ты пойми. Видишь всех этих ребят? У них там любимые, жены, родители, дети. Дети, понимаешь? Как с детьми быть? Чужим дядям на воспитание оставить?
Бубликов напряженно засопел.
– Пацаны, вы поймите, как же я могу? – Он обвел всех нас умоляющим взглядом. – Как мне-то быть?
– Юрич, – Болотников сочувственно похлопал Бубликова по плечу, – чаша весов, видишь, вот. – Илья поднял руки ладонями вверх, покачал их, изображая весы. – На одной стороне твое «я», на другой – все мы и наши родные. Видишь? Вот выбор. Ты не между Янами выбираешь, ты всех нас прокидываешь.
– Блин, мужики… Да что же это творится? Мужики, я… я… я с вами, но… прилечу – напьюсь, ей богу, напьюсь, командир…
– Напивайся, разрешаю! – легко согласился я и, почти как Вовка в Тридевятом царстве, подумал: «Нам бы только бы этого, прилететь».
– Ниче, Юрич, прорвемся! – подбодрил друга Болотников.
Я взглянул на Бубликова – тот ткнулся лицом в давно опустевшую кружку и молча глотал готовую вырваться наружу боль. Парня было жалко, но что попишешь? Выбирать не приходилось. В дискуссиях поставлена точка. Совет в Филях можно было считать закрытым.
Так что я, бросив парням казенное:
– Дальше работаем каждый по своему плану, – поднялся и, покинув предбанник, пошел в душ. По-быстрому домылся и, в надежде получить «инструкции» от незнакомца, отправился спать. Казалось, события сегодняшнего дня должны были натянуть мои нервы до крайности, при которой сон шел только, как кто-то мрачно пошутил, «на девятые сутки», но нет, сон одолел меня на удивление быстро. Не было ни моего привычного ворочанья с боку на бок, ни бесконечных глупых размышлений. Казалось бы, я только прилег, и вот уже перед моим взором появилось нечто в человеческом обличье.
– Доброй ночи! – пожелал явившийся в мой сон неизвестный.
– Доброй, – не слишком приветливо отозвался я. Отчего-то эта личность меня нервировала.
– Уверен, вам удалось прийти к взаимопониманию. – В его голосе слышалась насмешка, будто он заранее просчитал и предвидел нашу реакцию.
– Да, мы готовы, – со все возрастающей неприязнью подтвердил я его догадку.
– Что ж, – неизвестный удовлетворенно потер руки, – тогда, как говорили в старых сказках, слушай и запоминай.
– Внимаю, – в тон ему отозвался я.
– Вы должны вылететь четырнадцатого, – сказал он, и я машинально отметил, что это будет через два дня, – в то же время, на том же вертолете, в том же составе, с тем же имуществом, в точности повторяя тот злополучный маршрут. Экипировка, вооружение – все как в тот раз, без всяких исключений. И самое главное – ничего лишнего. Ничего из этого мира! – Пауза, и он снова повторил уже с нажимом: – Ничего из этого мира! Надеюсь, понятно?
Я согласно кивнул и вежливо поблагодарил незнакомца:
– Спасибо!
– Прилетишь домой, тогда и блага раздаривать будешь, – открыто усмехнулся незнакомец, и его фигура начала блекнуть. – Удачи! – пожелал он, и его голос потонул в завываниях ветра.
Я проснулся, за стенами палатки бушевала песчаная буря. И первая мысль: насколько реально было появление незнакомца? Сон или явь? Явь или сон? Или нечто среднее? Не разобраться. Но все во мне склонялось к материальному существованию незнакомца. И откровенно говоря, он меня разочаровал. Я ожидал нечто типа: «Встань на пенек, повернись вокруг себя на каблуках три раза, плюнь через плечо…» Оказалось, ничего подобного и почти ничего нового. Немного подумать, и я бы сам догадался, что как сделать. Что ж, будем считать, инструкции получены. Теперь следует рассказать об этом ребятам и сообщить вертолетчикам. Проблем быть не должно. ВПШГ[12] для группы я выбью, тут с этим как-то проще. А не выбью – пусть летуны вертолет угоняют. В конце концов, у кого жена красавица да искусница, у меня? У меня, само собой, тоже, но я-то женой не хвастаюсь, это все Дружинин заливает. Значит, ему больше всех и надо. Я взглянул на часы: десять вечера, уже почти все спят, поднимать людей, чтобы сообщить новость, которая не требует спешки, не имело смысла. Завтра, все завтра… Я закрыл глаза и провалился в сон. За окном продолжал выть ветер, крупный песок яростно бился о стены, тьма казалась непроглядной.
Утром, едва проснулся, меня вызвали к командиру роты. Затем мы – я, командир роты и еще два группника – сходили в штаб, где нас оповестили о приходе очередного БР. Как выяснилось, на завтра намечалась очередная задача, но я нисколечко не огорчился – она шла в масть, донельзя лучше соответствуя нашим планам. И, покинув штаб, я сразу же отправился к нашим вертолетчикам. Ветер стих, и о бушевавшей в ночи стихии теперь напоминал лишь слой принесенного ветром песка да согнутый, как от удара, пожарный щит.
Как выяснилось, вертолетчики еще спали. И причина тому была известна: получив свой очередной выговор, командир экипажа решил таким образом выразить свой протест. Как говорится, забил и положил. Забил, естественно, гвоздь, а положил болт – большой и толстый.
Я без зазрения совести вошел в палатку и громко гаркнул:
– Подъем, авиация, спецназ пришел! – несмотря на разницу в званиях (Дружинин Виктор Демьянович как-никак давно ходил в майорах, а Кисляков – в капитанах), общались мы по-простому.
