От моря и окружающего леса веет холодом, но, как всегда, он не может закрепиться здесь – на острове всегда немного теплее, чем в других местах, свой особый микроклимат.

Леопольд снова смотрит на берег, где они держат варанов, и внезапно мысль о них придает ему спокойствие. Отец знает, что у них здесь эти животные, что им удалось их сохранить, хотя все новорожденные детеныши умирали через пару недель.

Внезапно Леопольд слышит шипение варанов – слышит, как они колотятся в свои загородки.

Его охватывает страх.

А вдруг они вырвутся? Начнут ползать по лесу, поднимутся на террасу дома и нападут?

Но они не могут выбраться из клеток.

Или могут?

Леопольд отгоняет мысли о варанах, смотрит на своего брата Хенри, который лежит на диване, бездумно пьет колу, и зовет его к себе.

Брат нехотя поднимается.

Они идут в кухню, и там, возле роскошной стеклокерамической плиты от Гаггенау, Леопольд рассказывает Хенри, что он нашел в Интернете, и добавляет:

– Сейчас мы уберем их и свалим отсюда.

Поначалу Хенри пугается ледяной холодности в тоне брата, но потом понимает, что брат прав, его предложение – единственный логический выход. Убить детей. Закопать их или отдать варанам, пусть плотоядные звери сделают свое дело – двое маленьких детей легко могут исчезнуть без следа. Или взорвать их – это просто, так просто…

Когда они в последний раз спускались к ним, дети кричали от страха.

Словно пытались заглушить страх.

Или надавить на них.

И он, и Леопольд ощущали ранее приступы ярости. Что эти дети о себе вообразили? Что они могут заставить братьев Куртзон дать слабину, проявить милосердие? Что? Что заставляет их так думать? Они не понимают, что мы суровы и эффективны?

От них надо срочно отделаться.

И все же Хенри произносит:

– А нам обязательно нужно их убивать?

Лицо Леопольда искажается гримасой, в глазах появляется то решительное выражение, которое всегда возникает, когда он в чем-то глубоко уверен, а уверен он бывает часто, куда чаще, чем сам Хенри, хотя иногда становится вдруг воплощением сомнения.

– У тебя есть предложения получше? – спрашивает Леопольд. – Конечно же, они могут пригодиться в качестве заложников, но живыми они будут нам большой обузой.

– Но надо ли убивать детей? Наша игра, похоже, все равно проиграна.

– Мы должны доиграть ее до конца, – отвечает Леопольд. – Ты хочешь сидеть в тюрьме тридцать лет?

– Нет, нет! Вся идея с самого начала была неудачная, – говорит Хенри и видит, как в глазах брата закипает злость.

– Мы знали, что делали, когда похитили их на Пхукете и привезли сюда на чартерном самолете. Не так ли? – кричит он. – Это не была неудачная идея. Или надо было от всего отказаться? И ты прекрасно знал, что делаешь, когда усыпил детей перед полетом и когда заплатил пилоту.

Хенри молчит. Затем произносит:

– А теперь – теперь мы ничего не получим.

– Но мы можем доказать отцу, что не слабаки, – отвечает Леопольд.

И в этот момент, когда их должна была бы охватить паника, наступает спокойствие – как в тех историях, которые он слышал о гибели «Титаника», когда пассажиры спокойно шли навстречу своей судьбе, и корабль пошел ко дну без особой паники на борту.

Или катастрофа «Эстонии». О ней тоже рассказывали подобные истории.

– Мы можем оставить их в живых, – говорит Хенри. – Отпустим их. Покинем дом, а их кто-нибудь найдет. Им три года и шесть лет, мы не можем их убить.

– Мы должны.

– Зачем?

– Чтобы показать нашу власть. Нашу силу. Чтобы ее увидел весь мир.

Хенри смотрит на своего брата, видит несгибаемую уверенность в его глазах – в его рассуждениях есть своя суровая правда.

Никто еще не убегал из темной тесной комнаты.

Никто, побывав там, не может больше поднять глаза и увидеть небо.

Вместо этого – жажда, страсть чего-то другого.

– И куда мы потом отправимся? – спрашивает Хенри.

– Мы исчезнем. Дадим часовому механизму отсчитать время до конца. Уничтожим все свидетельства того, что мы тут были.

– А куда мы поедем?

– Поплывем на катере в Эстонию. Нам надо всего лишь переплыть Балтийское море, запаса горючего хватит на больший отрезок. А потом сядем на самолет в Южную Америку. Или в Азию. Мир велик. С деньгами, которые у нас в чемодане, мы долго продержимся.

– Окей, сделаем, как ты говоришь.

– Отлично. Но прежде всего мы должны убить детей, – шепчет Леопольд.

– А не достаточно того, что они погибнут во время взрыва?

– Нет, мы должны это сделать, ты должен это сделать, чтобы быть уверенными, что они умерли. Детей в кладовке надо уничтожить, и мы должны сделать это сами.

В конце концов Хенри кивает.

Он снова поднимает и опускает голову, и они поднимаются этажом выше, в неиспользуемую четвертую спальню, открывают шкаф, вынимают пистолеты и автомат.

Стоят с оружием в руках в спальне в сумеречном свете.

Смотрят друг на друга.

У них ничего нет, кроме друг друга.

Они срослись друг с другом.

Они обнимаются – и чувствуют, как кровь в их жилах сливается в единую кровеносную систему и как сомнения и решимость, любовь и ненависть, добро и зло, алчность и щедрость сплавляются в единое качество без названия, которое стремительно растекается по их телам и душам.

Братья размыкают объятия, спускаются на самый нижний этаж дома, наполовину скрытый под землей, находящийся в скале, возле крутого уступа которой построен дом.

Они открывают дверь за дверью по пути в ту комнату, где заперты дети.

Они слышат тиканье.

С этим надо разобраться.

Поначалу они очень шумели, эти дети. Несмотря на мелки, которые им дали.

«Но нам удалось заставить их замолчать, – думает Леопольд. – Во всяком случае, почти. Они почувствовали наш гнев».

Сейчас там, внутри, тихо. Они даже не плачут. Похоже, у них в легких не осталось крика – только немой страх.

Братья снимают оружие с предохранителя.

И открывают последнюю дверь.

Ту, что ведет в темную комнату.

Ту дверь, которая ведет к детям.

Слышится лишь слабое гудение мотора.

Они миновали Норртелье и теперь въезжают прямо в глубокие леса, покрывающие побережье. В ночи деревья кажутся привидениями, ухмыляются, глядя на Малин, хотя она и не видит их лиц.

Зак за рулем. Собран и целеустремлен. Конни Нюгрен отправился домой. Они не захотели брать его с собой – поначалу он протестовал, но потом сдался. Маловероятно, что братья и дети находятся на острове к северу от Норртелье – скорее всего, дом выпал из реестров из-за банальной административной ошибки.

«Хочу довести это до конца, – подумала Малин. – Я должна это сделать. А если вдруг окажется, что братья скрываются там с детьми, то лучше, если нас будет мало, – так больше шансов незаметно пробраться туда под покровом ночи. Ведь так?»

Похоже, Зак придерживается того же мнения.

Малин закрывает глаза.

«Взрыв на площади подбросил меня в воздух, – думает она. – Ударная волна уносит меня далеко в шведскую тьму; поначалу все расширилось, распространилось, а теперь снова сгущается.

Куда мы сейчас направляемся? Там ли братья, там ли дети?»

Но она убеждена – Йоксо Мирович говорил правду о детях.

Отчаяние в его глазах не могло быть наигранным. Да и запись подлинная.

«Папа… папа…»

На самом же деле Елена и Марко могут находиться в любой точке мира. Может быть, в Таиланде? Спрятаны где-то там. Или убиты – еще несколько дней назад…

Времени было так мало, что они не успели найти никаких электронных следов братьев – ни переписки по электронной почте, ни разговоров по мобильному, ни кредитных карточек, выданных на их имя, которые были бы где-то использованы. Ничегошеньки.

Постарайся уснуть, Малин. Используй этот час в дороге. Тебе понадобятся силы.