«..кто мы такие…»

Кто мы такие?

Во что превратить?

Юхан закрывает глаза. Вздыхает. Какая редкостная сволочь, похоже, этот Куртзон.

«Я не такой. Ведь правда, я не такой?

Пора позвонить Малин. Пересказать ей все, что я обнаружил. Надеюсь, это ей поможет».

Она как раз расплатилась по счету в мясном ресторане, когда раздается звонок Юхана.

Малин внимательно выслушивает его, запоминает, благодарит и, прежде чем положить трубку, узнает обстановку на месте: полное затишье на всех фронтах, ничего нового.

Юхан Якобсон проявляет любопытство, спрашивает, как Форс вышла на Куртзона, и она рассказывает. Юхан бормочет что-то по поводу заботы о собственных детях и кладет трубку.

Малин пересказывает Заку все, что узнала от Юхана.

– Богач, – произносит Зак. – Теперь это слово наполнилось новым смыслом.

Похоже, на него произвело сильное впечатление состояние семьи Куртзонов, хотя самому ему не так уж и далеко до больших денег. Его сын Мартин – хоккеист-миллионер. Но не миллиардер. Далеко до того. И тем более не тысячу раз.

«Человеку не нужно так много денег», – думает Малин, поднимаясь из-за стола и оглядывая полупустой зал.

Однако алчность – самый страшный вирус, который может поразить человека, и тот, кто имеет много, всегда хочет еще больше. Она видела много примеров этому.

«Так та истина, за которой мы гоняемся, скрывается в этих деньгах? – думает Малин. – Это ли имеет в виду Куртзон?»

И тут Зак говорит:

– Очень интересно было бы повидать представителей этого семейства. Как ты думаешь, Юсеф Куртзон знал о существовании близнецов?

Зак начисто лишен того инстинктивного уважения и преклонения, которые испытывает она сама перед такими людьми и их властью.

– Не знаю, – отвечает Малин. – А что? Ты думаешь, это важно?

– Нет, но все же очень странно, что она хотела скрыть свою беременность от семьи. Похоже, она боялась их как чумы.

– Нам придется снова позвонить Юхану. Узнать, не сможет ли он все-таки разыскать адреса кого-нибудь из Куртзонов. Лучше бы Юсефины. Хотя у нее, похоже, адреса нет.

Тут телефон Малин издает сигнал. Пришло эсэмэс-сообщение. От Оттилии Стенлунд.

«Проверьте Евангелическую миссию у Шлюза».

– Что это было?

– По поводу Юсефины Марлоу. Оттилия Стенлунд полагает, что она может ошиваться возле Евангелической миссии у Шлюза.

Малин.

Ты приближаешься к Юсефине.

Знает ли она о том, что с нами случилось?

Она в печали, в скорби?

Она напугана так же, как мы?

Придите сюда, наши мама и папа, вы ведь наши настоящие родители, не так ли?

Отец, мать, придите сюда, в наш космос!

Они снова плачут, Малин, те, другие дети, зло подбирается к ним. Оно в бешенстве. И ящерицы, которые хотят их съесть.

Ты должна торопиться, Малин.

Поторопись, спаси их!

А иначе будет поздно.

Заку и Малин удается найти парковочное место возле лифта Катарины.

Тем временем часы показывают половину четвертого, и Малин смотрит в сторону круглого здания, которое венчает Шлюз, словно обрубленный, брошенный пень, видит, как Городской музей тщетно пытается занять достойное место среди урбанистической неразберихи, как выцветшие афиши выставки «Город будущего» с наивной претенциозностью украшают фасад.

«Кого волнует будущее?» – думают, кажется, идущие мимо прохожие.

Она переводит взгляд на центральную часть города.

Машины, толпящиеся на мосту Шеппсбрун, кажется, хотели бы вырваться на прогулочную набережную, где стоят на якоре старые, покрытые пятнами ржавчины баржи и выкрашенный серой краской военный корабль.

Над заливом разносятся вопли ужаса из «Грёна Лунд»[12], паромы неспешно плывут на Юргорден и обратно. Воздух перенасыщен выхлопными газами и пыльцой; запах дизельного топлива вызывает у Малин воспоминание о самогонке, которую она пила в подростковые годы, – ей скорее вспоминается сладостное состояние опьянения, чем жуткие часы, проведенные потом в обнимку с унитазом.

Под ними проезжают красные автобусы, серо-голубой поезд проносится в сторону пригорода, минуя причал, где круизное судно «Викинг лайн» ожидает, пока его заполнят пьяницы и пенсионеры.

Малин и Зак спускаются вниз, на набережную, останавливаются у будки охранника перед въездом в гараж, и Малин, обращаясь к молодому тощему парню, спрашивает:

– Где-то здесь должна находиться Евангелическая миссия – вы не знаете, где?

Охранник смотрит на нее, уставившись, потом ухмыляется и отвечает сердито:

– Послушай, это тебе не справочное бюро. Исчезни.

Зак инстинктивно делает шаг назад, а потом два вперед, и Малин понимает, за кого их принял охранник. «Мы что, вправду смахиваем на бомжей? Но даже если б мы и были бомжами, все равно этот тип не смеет разговаривать с нами подобным образом, так что давай, Форс, доиграй до конца!»

– Я просто спросила. И ты не имеешь права…

Она замечает, что Зак обо всем догадался – он стоит у нее за спиной, ждет развития событий.

– Исчезните. Иначе я вызову подкрепление и вас заберут, – отвечает охранник. – Нечего вам здесь болтаться.

– Я…

– А потом вас упекут в кутузку, так что лучше убирайтесь сами.

– Ах ты тварь! – произносит Малин и прижимает палец к стеклу будки. – Сидишь тут в своей жалкой униформе, как крыса в клетке, и думаешь, что ты…

Охранник протягивает руку к телефону, но тут Малин кричит:

– А теперь послушай меня, и очень внимательно!

Зак становится рядом с ней, прикладывает к стеклу свое полицейское удостоверение, и Малин видит, как у охранника отвисает челюсть, губы беззвучно шевелятся, как у выброшенной на берег рыбы, а глаза бегают, устремляются куда-то на воду за их спинами.

– Как ты, сволочь, обращаешься с людьми? – рычит Малин. – Ты должен относиться к ним с уважением. Ты понял? Кто бы сюда ни пришел!

– Где. Находится. Евангелическая миссия. – Голос Зака звучит жестко, хрипло и грубо, как умеет говорить только он.

Долбаный охранник!

Минуту спустя они стоят перед скромной входной дверью Евангелической миссии в начале Стадсгатан. Над головой гудят гигантские кондиционеры и вытяжки, установленные на бетонную крышу, а запах бензина и мусора достигает предела.

Несколько наркоманов кучкой сидят у лестницы, пялясь на Малин и Зака, потом один из них выкрикивает, обнажая беззубый рот:

– Ага, вот и полицейские к нам в гости пожаловали!

Женщина среднего возраста, с прекрасной фигурой, по имени Мадлен Адельчерн, одетая в белую блузку и синие джинсы, ведет их по ночлежке. Желтый линолеум матово блестит в свете ламп дневного света, темнокожие уборщики вовсю намывают пустые спальни. В столовой какой-то мужчина убирает остатки обеда.

– С обеда до восьми вечера у нас закрыто, – поясняет Мадлен Адельчерн, проводя их в свой маленький кабинет, где окна, ведущие в узкую шахту, забраны решетками.

– Наши посетители могут поужинать у нас, затем мы предоставляем им спальные места, если они в трезвом виде, – в порядке живой очереди. Каждую ночь у нас полный аншлаг.

Мадлен Адельчерн садится за крошечный письменный стол и словно ощущает недоумение Малин по поводу того, что такая женщина, как она, может делать в таком месте, в этом кабинете.

Стульев для посетителей тут нет, так что они с Заком остаются стоять.

– Я вижу, что вы удивлены, – произносит Мадлен Адельчерн. – Я из так называемой приличной семьи. У нас есть деньги. Но нет ничего более пустого, чем деньги. По образованию я социальный работник, и здесь я чувствую, что могу принести реальную пользу, работая с людьми, которым пришлось в жизни тяжелее, чем мне. Все просто. За счет денег можно набить брюхо, но не утешить душу.