— …Извините, гражданка!

Она остановилась. Вдох-выдох. Обернулась назад. Один из стариков, сидевших под дверью в архив, ковылял за ней следом по коридору:

— Вы меня, конечно, простите, — он пошамкал ртом, и что-то отвратительно скрипнуло, будто он жевал землю. — Я не то что подслушивал. Просто очень хорошая слышимость. Деревянные переборки. Так что я, гражданка, услышал ваш разговор про евреев, — старик хихикнул и снова хрустнул зубами. — И что вы хотите в Израиль. И про деда вашего репрессированного. Я хотел поделиться с вами соображением. Если вам интересно.

— Извините, но я очень спешу, — Маша отвернулась и пошла по коридору, ускоряя шаг.

— Ген предательства! — визгливо крикнул старик ей вслед. — У меня такое соображение — в тебе сидит ген предательства! Твой дед был врагом народа! И ты враг народа!

Маша остановилась. Медленно повернула лицо к старику. Почувствовала, как поднимается в ней ледяная и черная, как будто бы не ее, как будто бы чья-то чужая, древняя, бесплодная, как мерзлая земля, злоба.

— У тебя грязный рот, — тихо прошипела она. — Но ты скоро иначе заговоришь.

— Это угроза? — старик противно скрипнул зубами.

— Нет. Это правда.

Она вышла из загса на улицу, задыхаясь. В лицо подуло сыростью и мертвой листвой. Попыталась опять успокоиться. Попыталась представить себя в теплом песке — но песок забивался в глаза и ноздри. В ушах гудело. Перед глазами плавали серые точки. Как песчинки, — подумала она. — Как грязные, липкие комья песка.

Гул в ушах становился все громче — как будто кто-то врубил для нее одной воздушную тревогу. Она осторожно прислонилась к заплеванной бетонной стене — переждать. Достала из кармана мобильный, думала позвонить Диме — он бы мог приехать за ней сюда на машине, — но взяла себя в руки. Да, наверное, он бы за ней приехал. Он отвез бы ее догмой — и туг же слинял. Он ведь сам честно сказал, что ему с ней в последнее время жутко. Эти приступы. Он не хочет видеть ее такой. Он не медик и не знает, что предпринять. Он не хочет быть рядом. Ее отец в свое время точно так же не захотел быть рядом с ее матерью. Да что таго отец — она сама не захотела быть с ней рядом. Нужно к ней съездить. В конце концов, ведь мама не виновата в своей болезни. И даже в том, что передала ее Маше. Это просто генетика. «Ген предательства!» — каркнул в мозгу стариковский голос.

Маша убрала мобильный, закрыла глаза и попыталась думать про синий зонтик на пляже. Осенний ветер продувал насквозь одежду, кожу и кости, он дул прямо в сердце. Ее зонтик покосился от ветра. Где-то там, далеко, было вечное лето и гуманная медицина. А она была здесь. С нарастающими день ото дня симптомами. И по-прежнему без визы на ПМЖ. Без права на возвращение.

Многофункциональный центр предоставления госуслуг на Якиманке был похож на поддельный дворец. Псевдомраморные лестницы, псевдохрустальные люстры, псевдоримские колонны. Высоченные потолки. Просторные коридоры. Огромные, абсолютно пустые залы. По крайней мере, по выходным в МФЦ было пусто. Маша специально пришла за выпиской из домовой книги в субботу, чтобы не сидеть в очереди.

Но сидеть все равно пришлось. Три субботние бабульки, сиротливыми воробушками ютившиеся за тремя прозрачными окошками в бесконечного ряду прозрачных окошек, встрепенулись и снялись с мест как раз в тот момент, когда Маша подошла со свидетельствами о рождении и паспортом.

— Извините, мы на обед, — жизнерадостно пояснила самая бодрая из бабулек-воробушков. — Нам же тоже нужно когда-то кушать, правда? Вас-то много, — она махнула пухлой ладошкой в сторону абсолютно пустого помещения, в котором ни единой живой души, кроме Маши, не было. — А здоровье у нас одно. Вы согласны, что нам тоже можно покушать?

— Да, конечно, — кивнула Маша; Воробушек говорила и выглядела беззлобно. — Кушайте на здоровье.

— Вот спасибо! — Воробушек обрадовалась так искренне, как будто без Машиного одобрения удалиться на обед не смогла бы. — Вы пока заявление туг заполните. И посидите вон там, в зале, на стульчике. А выписку из домовой книги я вам прямо сегодня, если хотите, сделаю. Вот сначала только покушаю. А потом пойду искать в книге. Вы располагаете временем?

…Маша села на стульчик в зале. Во дворце МФЦ время тянулось медленно и торжественно, словно вынуждено было соответствовать масштабам пространства. Высоте потолков и колонн, длине лестниц, сотням квадратных метров, с театральной щедростью освещенных гигантской люстрой с висюльками.

Маше вдруг подумалось, что в этом сияющем, необитаемом, застывшем пространстве ей, возможно, удастся наконец-то сосредоточиться и собраться с мыслями. Систематизировать имевшуюся у нее в голове информацию. Она вытащила блокнот и впервые за многие дни улыбнулась. Настроение было хорошее. Голова не болела.

Значит, что она знает о деде. Только то, что рассказывала бабуля. Но и это ведь не так мало. Она записала: «факты». Подчеркнула двумя жирными линиями. Поставила цифру «один».

1. Йомдин Абрам Львович, 1912 или 1913 года рождения, национальность — еврей. Место рождения — г. Мстиславль Могилевской области, Белоруссия (уже сделала запрос о выдаче св-ва о рожд. в Минский архив, жду реакции)

2. Профессия — врач-хирург (сделать запрос в Боткинскую больницу!)

3. 15 мая 1940 года — брак с бабулей

4. Война. Прошел войну военным врачом (где получить документ об этом?)

5. После войны — попытки завести детей. Бесплодие у бабули или у деда (к делу не относится, но вдруг где-то остались результаты медицинских анализов с указанием национальности? Или тогда не было таких медицинских анализов?)

6. 1952 — арест. «Дело врачей», 10 лет без права переписки (больше месяца назад сделала запрос в ФСБ и прокуратуру, позавчера — крайний срок ответа. Где ответ? Звонить, писать им)

7. 1952 — побег, (точная дата? как узнать подробности об этом деле? Или тоже будет в ответе из ФСБ?)

8. 6 октября 1952 года — зачатие моей мамы)))

…С зачатием было смешно. Бабушка говорила, что абсолютно точно знает дату, потому что дедушка, сбежав из лагеря, пришел к ней на Якгьманку ровно на одну ночь. Он позвонил в дверь около полуночи. Обнял ее и повел в постель. В ту ночь они почти не разговаривали. Они занимались любовью. И впервые за столько лет неудачных попыток ей удалось зачать. Он ушел до рассвета. И больше они никогда не виделись. Бабушка говорила, что он сначала долго скрывался и не выходил с ней на связь, чтобы не ставить ее под удар. Потом, когда его оправдали, он, по ее словам, уехал в Израиль навсегда.

Тут возникает большой вопрос. Почему дедушка не встретился с бабушкой в тот свой приезд в Москву, когда он гостил у них с мамой? Ведь бабушка тогда еще была жива. Она жила в двух станциях метро. Почему он к ней не пришел? Стыд? Раскаяние? Обида? Разлюбил? Имел другую жену в Израиле? Не хотел видеть бабулю старой? Бабули уже нет, ее не спросить. А от матери толку не добиться. Очень жалко. Прямо ужасно жалко. Все же зря он к ней не зашел…

9. Дедушка где-то скрывается

10. 5 марта 1953 — смерть Сталина. У дедушки появляется шанс на оправдание

11. 7 июля 1953 г. — родилась мама

…Со свидетельством о рождении матери и прочерком в графе «отец» ей, слава богу, все стало ясно. Конечно, дедушка не явился в загс. Он ведь был в бегах. Не совсем понятно, зачем бабуля подделала ту «нотариальную копию» с заполненной графой. Может быть, для мамы? Чтобы она не чувствовала себя безотцовщиной? Или, может быть, к примеру, для школы, чтобы ее не травили?

12. 1957 — дедушка реабилитирован (точные данные об этом должны быть в ответе ФСБ и прокуратуры!)

13. Дедушка уезжает в Израиль (как выяснить точную информацию, дату и т. д.? в израильском консульстве отказались отвечать. Сделала запрос в Сохнут)

14. 23 сентября 1978 — родилась я

15. начало 1980-х (1982 или 1983 год?) — дедушка приезжает в гости к нам в Москву (сколько он пробыл? Приезжал і раз или несколько?)