Сегодня днем в больничный покой доставили мальчика со странной лихорадкой, лишившей его способности логически рассуждать, позже быстро развивающееся заболевание привело к серьезным нарушениям речи и пробелам в памяти, ребенок не мог узнать собственную сестру, когда ее подвели к нему, лежащему за стеклянной перегородкой в капсуле. Лицо его было бледным, покрытым мелкими блестящими капельками пота. Он часто дышал, делая краткие и прерывистые вдохи, жалуясь на постоянные боли в груди в области сердца и ключиц, а глаза были пустыми, будто прикрытые черной вуалью. Его десны кровоточили, кутикула на ногтях стала багрянее кораллов, отвергая мертвые клетки из тела. И даже сыворотка Аэтернис, спасшая и продлившая жизни людей, восстанавливая разрушенные ткани и синтез, молекулярную структуру, не могла побороть незнакомую медикам химическую формулу. О происшествии тут же дожили в центральное управление, приславшее через час целый арсенал исследователей и ученых, работающих над новыми препаратами, и появление новой болезни, какой бы она ни была, ставила под угрозу всех. Она пугала своей смертностью и скоротечностью, синтетическая биология, на которой основывалось и жило новое поколение человечество, оказалось бессильным против нового оружия, выдвинутого природой.
Жизнь мальчика утекала, и когда было бесполезно что-либо предпринимать, один их докторов положил руку на стекло, отделявшее молодое и часто бившееся сердце от слабого утихающего стука, на холодном стекле, остался отпечаток теплой руки живого человека, с длинными узкими полосами жизни.
- Слишком поздно, - сказал один, снимая белую кислородную маску с золотыми лотосами по краям и набирая на появившейся в воздухе электронной клавиатуре пароль, отсвечивающий фиолетовым при касании пальцев. Капсула открылась, и ресницы ребенка распахнулись под узнаваемым дуновением чистого ночного воздуха из широко распахнутого окна его одинокой комнаты. Лаборатория находилась на самом верхнем тридцать третьем этаже, и через ртутное покрывало проглядывались отблески красного огня праздника. Ладонь помощника легла на сырой лоб и мягко провела по спутавшимся липким черным волосам - нерв под правым глазом мальчика дернулся и он выдохнул, с удовольствием и печалью расставаясь со свежестью своих родных краев, любимой земли и воспоминаниями.
- Первой жертвой смерти стало невинное дитя, - произнесла женщина с длинной золотой кудрявой косой, закрепленной сфероидным украшением из чистых рубинов на последнем из узелков. Она была спокойной внешне, но внутри нее зажглась искра суеверия - одного из жутчайших пороков человека. За целый день более не поступало новых сообщений о схожих случаях, но все может повториться завтра. И новая проблема была серьезной угрозой для нормального и успешного проведения Турнира. Представителям не должно отвлекаться на время состязаний участников на внешние проблемы, главной их задачей было избрание достойного кандидата на пост нового Рефери, и более ничто не должно было помешать им столь важному решению. Но такое было впервые, и это пугало, как и всякая неизвестность, впервые открывшаяся глазам человека. Мальчик по всем физиологическим критериям был здоров, в крови не были найдены признаки клеток, расположенных к сверхчеловеческим способностям, что вновь доказывало его полную причастность к китайской национальности. Кровь с "золотой" ДНК встречалась чаще у людей европейского происхождения, потому как именно на территории Евразии происходили военные действия Третьей Мировой, где проводились экспериментальные проекты, позволившее встать человечеству на новый уровень развития, сделать глобальный шаг в своей природе, эволюционировать. Но люди со временем стали забывать о важнейшем законе устройства мироздания, что за каждый новый скачок вперед, природа будет отвечать в стократ за причиненный ущерб и за достигнутую власть, которой людям никогда не будет достаточно в полной мере, чтобы утолить свою бесконечную жадность.
Все ушли, оставили одного маленького мальчика, сгоревшего в страхе перед смертью, и стоящей за ней неизвестностью в большой комнате, воздух которой был напоен безутешной скорбью. И гнев от этого одиночества, оставления в беспомощности были его последними мыслями. В сознании отчетливо звучало желание продолжить жить - глотать воздух, чувствовать вкус, ощущать боль и плакать, радоваться и наслаждаться, он просто хотел жить. Неважно как, и смысл находился в каждом мгновении, которое раньше показалось бы печальным или маловажным, не столь значимым. Ничто не волновало его в тот момент - ни боль, ни отверженность, ни горе его сестры - ее холодные и соленые слезы, что падали на его лицо на набережной, и вкус морской волны на кончике языка. Мир постепенно сужался, таял, как таит снег на горячих ладонях, растворялся, как растворяется рассветная дымка. Тяжело и легко опустилась его грудь, когда он сделал вдох, словно протягивая руку к невидимому тросу, а при выдохе он упал в пропасть, устремился навстречу черному и безликому небу, проваливаясь в глубину темнеющих вод океана, туда, где не достигнут глаз лучи предрассветного солнца; где губы не разомкнутся, дабы глотнуть свежего воздуха. Последний вздох, сродни игре скрипки, полету лепестка, уносимому ночным ветром и опускавшемуся свету луны, ласкающего кроны деревьев. Тишина, что заставляет леденеть кровь и останавливать сердца - страх. Осознание опасности и привносимые возможные варианты еще не наступившего будущего делают людей глупыми и податливыми паники, и появляется бесконтрольный хаос, заполненный отчаянием. И среди гуляющего между людей страха, немногие разумные неспособны выбраться из толпы обезумивших, и предвидя неизбежность, становятся частью безумия.
Первыми сломались его кости, они хрустели так, как могучие мужские руки бы ломали тонкие древесные ветки, чтобы подкинуть их в костер возле ночлега, кожа стала мрамарно-белой, как у трупа, и даже серо-пурпурные синяки под глазами не были видны за неестественной белизной, как чешуйчатое брюхо питона. Из чуть приоткрытого рта потекла густая черная кровь, образующая небольшую лужицу возле левого плеча, суставы лопались, как мыльные пузыри, а тело каменело. Если приглядеться, подойти еще ближе, присмотреться, как кудрявые черные локоны падали на лоб, оттеняя лицо, то можно было бы подумать, что он просто спит. И так было, его часть души уснула вечным мертвым сном, тогда как вторая ее половина просыпалась, терзая мощными лапами чудовища дверцу клетки, и они поддались. Его глаза распахнулись, и он сделал глубокий вздох, силясь дотянуться руками до горла и стянуть зажившие его тиски, но пальцы не шевелились, а руки, сколько бы разум не приказывал им подняться, не слушался приказаний. Перевернувшись на бок, мальчик сплевывал кровь на чистейшие белые половицы, цепляясь пальцами за края капсулы, сжав их настолько сильно, что разбившиеся осколки впились ему в ладони. Глаза метались от одного предмета к другому, кутикула кровоточила, зубы и десны болели, словно у него резались клыки. Он слышал треск собственного позвоночника, и сила невидимых зубцов располосовала ему внутренности, как когти игривого черного кота, играющего с собственной жертвой, разрубив ее пополам. Мысли и воспоминания путались и смешивались одни с другими, и жажда, бесконечная и неутолимая развязала ему гортань, чтобы он мог закричать от дикой и непереносимой боли. Если бы он мог, он бы так и кричал это слово - больно. Вены горели, плавились, кровь затвердевала, а по коже поплелись гнойные узоры, многочисленными ободками, разрисовавшими его кожный покров. Агония не прекращалась, а с каждой секундой нарастала все больше. Он находился в померкшем пространстве, где существовал только мрак, глубокий, одичалый и бездонный, но если сделать шаг, то пальцы коснуться стеклянной преграды, сквозь которую просвечивались черты знакомого лица. В этом мире пасмурно и зыбко, и отчаяние обнимает тебя, раскачивая на бесшумных морских волнах, как нежные руки матери. Прикосновение холода смертельно, но оно присутствует невидимым призраком за твоей спиной, смотрим в зеркальное отражение самого себя.
