Что это значит в переводе на наш современный язык? Это значит следующее. Если муж не в состоянии произвести со здоровой женой ребенка, то пусть отдаст ее соседу-«бракопомощнику», такому, который, по его мнению, может создать ребенка. Если и эта связь останется бесплодной, то пусть он сделает этот эксперимент со вторым и даже с третьим. А если и это бесполезно, то пусть ей помогут тысячи чертей, то есть тогда помочь могут только сверхъестественные силы. Муж сделал все, что требовал от него его долг. Его долг! Ибо иметь детей, быть возможно более плодовитой производительницей потомства – такова первая и главнейшая обязанность крестьянки. Такое воззрение, такая половая мораль всецело обусловлены крестьянским хозяйством, материальными интересами крестьянина. Ни для какого другого класса дети не являются таким важным капиталом, как для крестьянина, так как они представляют самые дешевые и необходимые рабочие руки. Вместе с тем дети – единственные рабочие руки, на которые он в экономически неразвитые эпохи может рассчитывать, единственные, которыми он может обзавестись при малой доходности его производства, и потому законность их для него вопрос второстепенный. Главное, чтобы жена производила на свет детей. Если брак остается бесплодным, то жена обязана по очереди отдаться всем тем, которые, по мнению мужа, могут помочь ему обзавестись детьми. Как видно, индивидуальная любовь здесь совершенно отсутствует, важна только половая способность мужчины, а жена рассматривается исключительно как детопроизводительная сила, которая в случае надобности может быть отдана в распоряжение то одного, то другого.
Важность детей для крестьянского хозяйства даже и в наше время объясняет в конечном счете и более мягкое отношение крестьян к прелюбодеянию. Крестьянин еще и теперь охотнее всякого другого закрывает глаза, если его жена выбирает ему заместителя в лице крепкого батрака или соседа, чтобы дать мужу необходимых детей.
На том же экономическом базисе основывается уже ранее упомянутый обычай «пробных ночей», встречающийся в разных местностях под разными названиями. «Годен ли он (или она) к любви», то есть можно ли рассчитывать на потомство, – такая проба санкционируется крестьянской моралью как законная.
Характерные аналогичные случаи можно встретить как массовое явление у всех неплодовитых рас. Так как потомство и для них самый ценный капитал, то «бракопомощник» у этих рас, так сказать, типичная фигура, и ввиду важности вопроса его деятельность рассматривается обыкновенно как привилегия святых или пророков. Такой расой являются, например, эскимосы. У них также охотно обращаются за помощью к высшему духу через посредство пророков. В своем описании путешествия к Северному полюсу Фритьоф Нансен приводит ценные данные, доказывающие вместе с тем, что он прекрасно понял саму сущность этого явления. Нансен говорит:
«Седьмая заповедь чаще других нарушается гренландцами…
Целомудрие у них не в особенном почете… Многие (на западном берегу) не считают позором для девушки иметь детей. В бытность нашу в Готгаабе по соседству жили две девушки, отнюдь не скрывающие свою беременность. Они почти гордились этим доказательством того, что ими не пренебрегали. Относительно восточного берега Гольм также утверждает, что никто не считает позорным для незамужней иметь детей».
Эгеде рассказывает, что женщины считают для себя большой честью и счастьем вступить в связь с angekok’om, как у них называются ученые и пророки, и прибавляет: «…многие мужья сами ничего против этого не имеют и платят angekok’y за то, что он спит с их женами, особенно если они сами бездетны.
Эскимосские жены пользуются, как видно, гораздо большей свободой, чем жены германцев. Причина, вероятно, коренится в том, что, если у германцев сохранение наследства, рода и родословной всегда играло большую роль, все это для эскимоса имеет очень малое значение, так как он почти ничего не имеет, что мог бы передать в наследство, и для него важнее всего иметь детей…»
Уже достаточно исчерпывающе выяснено и доказано, что проституция как массовое явление коренится в социальных условиях, находит свои побудительные мотивы в экономическом базисе общества. Мы можем поэтому освободить себя от необходимости приводить здесь характерные документы, которые вновь подтвердили бы это положение. Рассматривать проституцию как массовое явление, главным образом как патологическую проблему, как проблему прирожденной проститутки – такой метод объяснения может прельщать разве хвастливых полуневежд. Этот сорт сексуальных психологов доказывает только в большинстве случаев, что они не имеют никакого представления о проституции как социальном явлении и потому произвольно смешивают самые противоположные явления. Приведенные до сих пор примеры прямой связи между половой жизнью, нравственными нормами и материальными интересами могут служить типическими иллюстрациями. На примере санкционированной в XVII веке законом бигамии видно, что экономические потребности, раз они очень ярко сказываются, способны устранить даже наиболее важный постулат всей половой морали, основное требование морали – единобрачие.
Материальные интересы действуют как в важном, так и в мелочах. В этом нетрудно убедиться, если снять с явлений тот покров, в котором они появляются перед нами и становятся доступными нашему сознанию. Доказательством может служить следующий пример. В XVI веке цехи обусловливали прием новых учеников удостоверением «свободного и честного происхождения». Ученик должен был доказать, что он родился в законном браке. В десятке описаний цехового быта или городского величия XVI века можно по этому поводу прочесть патетическое славословие на тему о том, что в подобных постановлениях сказывалось «гордое нравственное самосознание, отличавшее честное ремесленное сословие». Подобные указы квалифицируются как «последствие повышенного и потому живого нравственного чувства», восхваляются как «благородный плод внесенного в мир реформацией нравственного обновления». И тому подобное. Мы позволим себе возразить: все это ерунда. Мы постараемся сейчас доказать это. Если внимательнее присмотреться к церковному устройству этих веков, если искать в Laden (цеховые объединения. – Ред.) принципов, руководивших творцами при формулировке цеховых законов, то мы вскроем какие угодно причины, но только не «нравственное обновление» и не «нравственное сознание».
Что касается интересующего нас здесь указа, то ясно, что это нравственное требование базировалось не на морали, а исключительно на кошельке. Если цехи в XVI веке обусловливали прием учеников «свободным и честным происхождением», если в некоторых городах они прямо требовали соответствующих удостоверений, то это делалось не для того, чтобы нравственно поднять свое сословие, а для того, чтобы обезопасить исключительность цехов. Таким способом хотели избавиться от пролетарских элементов, которые в начале XVI века массами стекались в города, где прежде всего хотели научиться какому-нибудь ремеслу. Этим путем хотели далее устранить грозно разраставшуюся конкуренцию – только поэтому люди вдруг стали нравственными и косвенно провозгласили святость брака как основу «честности». И в самом деле, трудно было придумать более устойчивую плотину против грозившей конкуренции! Удостоверить свое законное происхождение было в те времена задачей очень сложной и тем более трудной, чем отдаленнее была местность, откуда вышел человек. Теми же материальными интересами руководились деловитые и умные цеховые мастера, когда «нравственное чувство» подсказало им объявить целый ряд ремесел «бесчестными». Всем тем, кто происходил от них, доступ к «честному ремеслу» был также запрещен, подобно тому как эти ремесла были лишены присвоенных «честным» профессиям хозяйственных привилегий. А все это – экономические причины. Если мастера употребляли вышеприведенные слова о нравственном долге цехов без задней мысли, то это ничего не меняет, а доказывает только, что борьба, которую они вели, и интересы, которые они отстаивали, сознавались ими не в их чистом виде, а в переносном смысле морали.
