Альфонс шевельнулся.

– Сегодня мне следовало бы пожелать, – тяжело вздохнул он, – чтобы отец никогда не пересек пролив и никогда не увидел Лондон.

Он прервался и принялся быстро пить, несколько раз прикладываясь к стакану.

– В Лондоне он встретил твою матушку, – сказала девушка, наполняя его стакан из бутылки виски, которую она достала из кармана в дверце машины. Очевидно, она не хотела дать ему возможности прервать рассказ – может быть, ей было интересно, а может, не желала снова выслушивать болтовню про предчувствия и надеялась, что он устанет от откровенничанья и от выпитого спиртного.

Он ответил с нарастающим сарказмом:

– Если бы это была просто моя мать! Мой отец переплыл пролив, чтобы заполучить гемофилию. – Он хлебнул еще. – Это было 5 июня 1905 года, – хрипло сказал он, держа стакан так осторожно, как будто это была какая-нибудь рептилия. – В тот день мой отец пересек пролив и приехал в Англию. И в тот день все началось…

Он выпил еще и поставил стакан на поднос перед приборной доской.

– Все знали, – сказал он, – что отец искал себе невесту. В Лондоне сделали все возможное, чтобы показать ему самых красивых принцесс английского двора. Две английские королевские яхты ждали у французского побережья, чтобы отвезти его в Портсмут… Они были увешаны флагами, как для праздника. Корабли назывались «Виктория» и «Альберт»¹ – это были имена английской королевы и ее супруга принца, умерших четыре года назад. Английский кронпринц, принц Уэльский, ожидал моего отца в Портсмуте и отправился вместе с ним в Лондон. Там их встретил Эдуард VII, старший сын королевы Виктории, который правил Англией с 1901 года. Он приветствовал моего отца под ликование и музыку на вокзале, который опять-таки назывался «Виктория». Виктория – снова и снова! Тогда никто не догадывался или не хотел догадываться, что Виктория, прославленная королева, которая, сама того не зная, сделала Англию великой, была носительницей гемофилии.

Бабушка позднее рассказывала мне, что тогда король Эдуард выбрал трех принцесс, которых следовало представить моему отцу. Эдуард надеялся, что одна из них ему понравится, «воспламенит его сердце» – так красиво и романтично говорили в те времена. Но отцу было девятнадцать лет, и его вкус не совпадал со вкусом английского короля.

Если бы отец выбрал одну из тех трех принцесс – меня бы здесь сейчас не было. Но в тот вечер, когда в Букингемском дворце состоялся семейный обед и знакомство с принцессами, взгляд моего отца упал на молодую светловолосую девушку. Ей было не больше восемнадцати. И никому в Лондоне не приходило в голову выбрать ее в качестве претендентки на сердце испанского короля. За столом она сидела на самом дальнем краю. Ее звали Виктория Евгения Баттенбергская². Она была единственной дочерью принцессы Беатрисы, младшей дочери королевы Виктории, и немецкого принца Генриха Баттенберга. Ее называли просто Эна. И в тот вечер еще никто не подозревал, что мой отец с первого взгляда влюбился в Эну. Только она сама заметила, что он то и дело смотрел в ее сторону и скучал, разговаривая с другими претендентками.

На следующий вечер на большом государственном банкете тоже никто еще ничего не заметил. Но мой отец не был бы Дон Жуаном, которым его тогда считали, если бы ему не удалось побеседовать с Эной тет-а-тет между двумя приемами. Он увидел ее в парке. Он был поражен. Но и она влюбилась в него. Британский король Эдуард всю жизнь имел слабость к поощрению любовных связей и браков. Ему потребовалось несколько дней, чтобы понять, что отец, так сказать, влюбился не в ту, в кого следовало. Но поняв это, он приложил все усилия, чтобы возвести на испанский трон Эну, а не тех претенденток, которых он выбрал сначала.

Это была высокая политика. Влюбленный отец вернулся в Испанию и сказал моей бабушке, что встретил великую любовь своей жизни. Но когда бабушка услышала ее имя – Виктория Баттенбергская, – она пришла в ужас.

– Альфонс, – сказала она, – понимаешь ли ты, что ты намерен сделать?

– Да, – ответил ничего не подозревающий отец, – я хочу жениться на принцессе Эне… Почему ты так напугана? – Его лицо помрачнело. – У тебя есть какие-то возражения?

Она попросила отца перейти в ее покои.

– Я боюсь за тебя и за будущее, – сказала она. – Ты еще ничего не слышал о тайне Баттенбергов и о их болезни?

– Нет, – ответил отец. – Эна красивая и здоровая. Если кто-нибудь и болен, так это мы, а не Эна. Посмотри на ее портреты, ты увидишь, какая она…

– Я бы очень хотела верить тебе… – Бабушку охватили растерянность и отчаяние. – Но у Баттенбергов родятся больные дети. Их дети погибают еще младенцами. У них слишком тонкая кожа. Они слабые. У них кровотечения…

– Этому я не верю, – сказал отец.

– Но я знаю это… Два брата принцессы, на которой ты хочешь жениться, больны. Неужели в Англии ты ничего об этом не слышал?..

– Нет, – ответил отец, – я ничего об этом не слышал. Да и что из того? В нашем роду одна болезнь сменялась другой. Никому из наших предков это не мешало жениться и выходить замуж. Я люблю принцессу Эну. Я хочу жениться на ней, и я на ней женюсь…

Бабушка заплакала.

– Если у тебя появятся дети с болезнью Баттенбергов, испанский народ увидит в этом Божий приговор против тебя, начнутся новые восстания…

– Я в это не верю, – повторил отец. Но бабушка была права в том, что касалось нашего будущего. Неправа она была лишь в том, что являлось источником пугавшей ее болезни. В те времена, когда о гемофилии говорили по секрету, украдкой, ее действительно называли болезнью Баттенбергов. Но за этим скрывалась ложь. В Англии из почтения к великой королеве Виктории не хотели признавать правду и потому распространили слух, будто источником гемофилии, которой страдали некоторые потомки королевы, были немцы, Баттенберги. Это не так. Баттенберги были совершенно здоровы. Отец Эны погиб в морской битве (в действительности Генрих Баттенбергский умер на войне от малярии. – Прим. пер.) во время англо-ашантийской войны, будучи морским офицером. И никто не знал правду лучше самой королевы Виктории, так как она видела, как страдал и умер от гемофилии ее младший сын – принц Великобритании Леопольд³. Она родила его в 1853 году. Лондонский двор утаил от всего мира тот факт, что с детских лет у Леопольда были гематомы и кишечное кровотечение, его передавали от одного врача к другому, постоянно делали ванны, перевозили из одного климата в другой. Он пережил то же, что и я. Мне тоже долгое время говорили, что перемена климата или свежий воздух могут мне помочь. Когда в 1884 году Леопольд умер от кровоизлияния в мозг, которое невозможно было остановить, ему был тридцать один год. За пределами королевского двора никто не знал, отчего он умер. Но Виктория, его мать, причину знала. Она не узнала лишь о проявлении гемофилии среди потомков Леопольда – этой болезнью страдал его внук Рупрехт, виконт Трематон, который умер от кровоизлияния во Франции в 1928 году, десять лет назад.

Виктория знала и о том, что ее вторая дочь – принцесса Великобритании Алиса, в 1862 году вышедшая замуж за Людвига Гессенского и переехавшая в Германию, в Дармштадт, – родила сына-гемофилика, который прожил лишь три года. Его звали принц Фридрих. Хотя в Дармштадте предприняли все возможное, чтобы скрыть страшную болезнь, перед которой врачи были бессильны, королева Виктория точно знала, что ее маленький внук Фридрих упал во время игры и умер от кровотечения – его не удалось остановить. Она знала, что гемофилия не унаследована от Баттенбергов, – некоторые из ее собственных детей носили эту болезнь в себе и передавали потомкам.

Беатриса была любимой дочерью королевы Виктории. Может быть, потому, что она была самой младшей, а младшие дети обычно самые любимые. Когда в 1884 году Генрих Баттенберг приехал из Германии и попросил руки Беатрисы, еще никто не говорил о болезни Баттенбергов. Лишь когда появились на свет дети Баттенберга – Эна, Леопольд и Мориц, – несчастье стало столь очевидным, что скрывать его было уже невозможно. Здоровым родился лишь Александр. Леопольд прожил всего тридцать три года⁴. Он, как и я, претерпевал один несчастный случай за другим, переходил из больницы в больницу, жил от одного переливания крови до следующего. Он был офицером, но участвовать в Первой мировой войне не мог. Его убило бы малейшее напряжение. Но несмотря на это, он не ушел от нашей судьбы. В 1922 году у него обнаружили воспаление слепой кишки, от которого обычные люди уже не умирают. Но его врач, доктор Хоуитт, стоял беспомощным у постели больного. Он подозревал, что операция, которая спасла бы любого другого, для Леопольда означала верную смерть. Леопольд мог умереть из-за потери крови при операции. Его отправили в одну из больниц Лондона только после того, как образовавшийся вокруг червеобразного отростка гнойник прорвался в брюшную полость, температура стала расти и началось смертельное воспаление брюшины. Ему сделали операцию, чтобы хотя бы дать выход гною и облегчить последние часы больного. Его отвезли в Кенсингтонский дворец, где он и умер темной ночью 22 апреля 1922 года, медленно истекая кровью.