— Ира, добрый день, — встретил ее у двери Волков.

— Привет, — остолбенела она. — Какими судьбами?

Девушка повернулась к нему спиной и стала открывать дверь. Ох уж эти вспотевшие ладони! И он стоит за спиной. День сюрпризов, чтоб его.

— Привез твои художественные принадлежности. Ты забыла их тогда у нас в машине.

— Проходи, не стой на пороге.

Иван разулся и прошел в кухню, надеясь не задержаться здесь дольше, чем на пять вежливых минут.

— У тебя есть котенок? — поинтересовался он, встречая Джордана и беря его на руки. — Милаш.

От этого зрелища у нее кровь начала окисляться. Ее возможное счастливое прошлое, от которого она сбежала как дезертир, и настоящее, в которое она вложила все свое одиночество. Господи, сил нет никаких. Чтобы не сорваться, нужно успокоиться. Сигарета задымилась в руках Вересовой, она достала пепельницу.

— Ты куришь?!

— Да, меня больше не волнует мнение окружающих. Красиво это или нет, пусть разбираются с красотой своей жизни.

Она вовремя замолчала, хотя так и рвались слова: «Моя слишком уродлива».

— Почему Светы сегодня не было?

— Она болеет. Кашель.

— Осенью это частое явление.

Волков кивнул. Они ощущали себя чужими донельзя людьми: просто учительница и отец ученицы. Прошлого нет, и не было. Или каждый делал вид, что это так.

— Что с тобой произошло, Ира? — все-таки решил задать мучивший его вопрос.

— Ничего хорошего, как можешь видеть. Спасибо, что занес вещи. Нет лишних денег покупать новые.

Взгляд Ивана выражал крайнюю степень изумления. Слышать такое от Иры было, как минимум, непривычно. Молчание между ними говорило о том, что ему пора. Никто не хотел лезть в дебри истории. Она развела их по разным сторонам, пусть так и будет.

Когда Волков был у выхода, ею овладел неожиданный приступ искренности. Захотелось сказать именно ему эти слова. Ни стенам, ни котенку, ни подушке посреди ночи — ему.

— На улицах новой России можно было купить что угодно. Ящик израильских апельсинов, американский телевизор, женские ласки. Возможности повсюду – умей лишь копнуть и воспользоваться. Сметливые и талантливые пользовались. — Она сглотнула. — Теперь я знаю, о чем эти слова.

Вересова подтолкнула застывшего мужчину к выходу и закрыла дверь. Да, она помнила цитату из «Жатвы» наизусть. Порой авторы великолепных книг в точности отражают наши сокровенные мысли. Может, и правда люди не такие уж разные, как им хочется думать? И мучает их одно и то же. И жизнь им подкидывает одни и те же испытания. Просто нам самим удобнее думать, что мы невероятно далеки, чтобы не встречаться глазами, не принимать участия в чужой жизни. Люди сами строят между собой барьеры, которые не могут преодолеть. И виной всему страх быть непринятым или заваленным ответственностью за другого.

4

Если знаешь, где искать, то найдешь скелет в любом шкафу.

Чак Паланик «Бойцовский клуб»

Дождь устал затягивать свою нетленку, подпевая ветру и хмурым тучам. Бессолнечный, ненастный, словно хмельной от прошедших дождей день реял за окнами недорогого кафе в центре Москвы. Теперь только такие были ей по карману, но и в них выбираться хотелось все реже и реже.

Пристанища массового скопления людей стали для нее камерами пыток без окон и дверей. Людей слишком много вокруг, и кажется, что каждый из них так и норовит заглянуть в твою душу, докопаться тонкими иголками до правды, вытянуть ее из тебя просто так, забавы ради. Но каждый раз думая так, она забывала о самом главном: людям уже давно плевать друг на друга.

— Здравствуйте, вы уже выбрали, что будете заказывать? — к столику подошла молодая девушка-официантка.

Сделав заказ в виде легкого ланча, Ирина расслабленно откинулась на спинку стула. Осталось дождаться Таньку и выстоять встречу с ней. Она знает, что без боя этот разговор ей не дастся. Без боя с самой собой. Похоже, что мы первые, с кем нам приходится бороться каждый день и каждый час на пути к чему-то светлому и высокому в этой жизни. Человек свой первый и самый страшный враг.

За соседними столиками в основном располагалась молодежь. Себя к молодому поколению она уже давно не относила. И дело не в возрасте — в жизненном опыте. Порой жизнь делает из двадцатилетних сопляков матерых знатоков жизни, экспертов во всем, что касается ее темной стороны. Хочешь не хочешь, а курс жизненного обучения идет непрерывно и совершенно бесплатно. Если, конечно, не считать шрамов на память.

Телефоны в руках, планшеты, ноутбуки — и глаза обязательно вниз, впиваются в сенсорный экран, поглощают вредное излучение, пальцы бегают по невидимым кнопкам до ощущения усталости в кисти. Это двадцать первый век. Мы сидим друг от друга на расстоянии вытянутой руки, но рукам нет возможности соприкоснуться — они заняты высокими технологиями в компактных корпусах и стильных чехлах. Человеку отныне не нужны тюрьмы, он и так себя в них заточает ежечасно.

— Хэй, Иринка! — в кафе ворвалось весеннее солнышко Танькиных веснушек и желтого зонта. Девушки обнялись. — Ты сильно изменилась. Но в лучшую сторону.

— Ты это определила по внешнему виду? Не верь. Я волосы крашу, — улыбнулась Вересова, пытаясь понять, все же рада она видеть давнюю знакомую или нет.

— Цвет твоих волос не имеет значения. А вот блеск глаз — да. Он хотя бы чуть-чуть появился.

Вересова вздохнула и вернулась на свое место, наблюдая за тем, как целый хоровод цветов пронесся перед ее глазами. Лиловое кашемировое пальто с большими пуговицами цвета фуксии было дополнено тонким баклажановым шарфиком и пурпурным беретиком. Иногда так утомляет разбираться во всех цветах и оттенках. Приходится волей-неволей видеть мир цветным, а не черно-белым, как хотелось бы.

— Один твой лимонно-желтый зонт заставляет настроение подниматься, — произнесла Ирина, смотря на этот зонт, как на нечто дикое или диковинное.

В ее новом гардеробе преобладали в основном темные и холодные тона. Такой медный, густой желтый цвет вообще не водился среди ее одежды и аксессуаров. Зонты почти все черные или темно-синие, из головных уборов только обычная черная шапка на зиму, ремни, шарфы... Скука смертная.

Что уж тут говорить, бывает и так, что жизнь, выбрасывая нас на неизведанные берега, отнимает прежнее зрение, чтобы мы могли начать все с начала. Иначе говоря, делает нас дальтониками. Способность учиться видеть разные цвета после падения, как и мужество снова встать на ноги, зависит только от нас. От силы воли. От храбрости. От стойкости. Но не от мифического художника, который однажды расщедрившись, вернет весь спектр красок в нашу жизнь.

— Боже, эти потрясающие пирожные толкают меня на грех, — пробормотала Татьяна, втягивая носом аромат тирамису. — А еще чаек, и... грехопадения не избежать.

— Это ты о чем, грешница? — повела бровью Ирина.

Ей было смешно слышать о грехах и расплате за них от таких невинных миловидных девочек вроде Тани. Уж кто знал о грехах не меньше адских церберов, так это она сама.

— О своей фигуре. Видишь? — Она покрутилась перед подругой верхней частью туловища. — Это просто ужасно.

— Вопрос остался тот же: «Ты о чем?».

— О том, что я, выражаясь толерантно, толстушка. Кость широкая, — искренне рассмеялась девушка и принялась за пирожное. — На самом деле не могу отказаться от вкусной еды.

Вот у людей проблемы. Пара лишних килограммов. Ей бы так. У нее тоже есть пара-тройка лишних кило, только на душе. И почему нельзя так же сходить в какой-нибудь спортзал и скинуть с сердца всю боль и тоску? Прокачать его, как мышцы живота, высушить, не оставить ничего лишнего? Почему человек рожден емкостью, все в себя вбирающей, но очень редко отдающей назад?

— Перестань. Жизнь не вертится вокруг фигуры или еще чего-то там. Дураки те, кто живут глазами, а не сердцем. Глаза, как это ни парадоксально, слепы. Их обмануть проще простого.