«Бокалов шампанского и цветка в петлицах не хватает этому соболезнующему цирку богачей», — с отвращением подумал Иван.

— Ваня, пройдем в кухню. Мама позже к нам присоединится, — голос Ирины пробился к нему сквозь толпу, и она потянула его в сторону кухни.

— Что здесь творится? Какая-то благотворительность посреди ночи?

Девушка налила себе полный стакан воды и с ним села за стол. Слава богу, хоть тут можно было уединиться от этого роя стервятников, слетевшихся поклевать еще не успевшую остыть печень отца.

— Я не знаю, — натянуто улыбнулась она. — Это дело рук матери. Я не в курсе ее затей.

— Но ты же понимаешь, что это не нормально, Ира? Это омерзительно.

— Что именно, Вань? — повысила голос Ирина; ее лицо было изможденной фреской красивой когда-то женщины. — Что они хотят поддержать нашу семью в час утраты?

— Ты прекрасно осознаешь, что поддержка, если и будет, то сугубо материальная и с рассчитанной заранее выгодой. Твоя мать позвонила нам около часа назад, а все эти господа уже здесь! У вас что, есть тревожная кнопка для таких ситуаций?

Накалившуюся обстановку разрядил приход Оксаны Дмитриевны, которая имитировала всхлипы и слезы, но Волков видел, как сияло свежим макияжем ее лицо, а глаза сверкали запеченными тенями темно-синего цвета.

«Идеал скорбящей жены и неутешной матери…» — никак не мог успокоиться он; желание унести из этого ужасного дома ноги с каждой минутой все возрастало.

— Мам, кто все эти люди? Ваня говорит, что их нахождение здесь сейчас мерзко, — произнесла девушка и утонула в объятиях матери.

— Много он понимает, — отмахнулась от него Оксана Дмитриевна, — в наших традициях. Он же из другого общества.

— И знаете, очень этому рад, — вставил Иван. — Думаю, что ваш муж сейчас закрывает лицо ладонью на небе, чтобы не видеть этого.

— Как ты смеешь, щенок безродный, говорить такие вещи в моем доме?! — прошипела она, и Волков отшатнулся, явственно увидев ядовитую гадюку.

— Мама! — вскрикнула Ирина.

— Лучше быть безродным щенком с гордо поднятой головой, чем каким-нибудь тибетским мастифом, ставшим безголосым слугой своей низменности.

На этих словах бесполезная перепалка с матерью Иры прекратилась, и Волков вышел из кухни. Он слонялся среди этих безликих костюмов, говорящих одним голосом на одни и те же темы. Он больше ни ногой не ступит в этот проклятый дом денежной похоти и несдержанности!

Через какое-то время он увидел выходящую из дверей кухни Оксану Дмитриевну с Ирой под руку. Передав дочь служанке, она подошла к Волкову.

— А куда повели Иру? Нам уже домой пора. Я привезу ее завтра, если нужно.

— Ира уже дома, мальчик мой. Дай ей прийти в себя, бедняжке, а то давишь своей пятерней ей на горло, совсем уже запудрил мозги девчонке! А ей много, что ли, надо? Красивое мужское тело, и больше ничего не волнует!

— Спасибо за комплимент моему телу, смею предположить, вы бы сами от такого не отказались, по мужу-то не очень горюете, — съязвил Волков, чувствуя паленый запах своего сгоревшего дотла самообладания.

Его речь была прервана пощечиной. Стерпит, иного выхода нет. Женщины знают, что рукоприкладство с их стороны — вещь допустимая и пользуются этим без зазрения совести.

— Вон из этого дома, хам! — крикнула она. — И чтобы я даже не видела твой виляющий хвостик возле моей дочери!

Уже скатился до звания собаки. Тоже можно пережить.

— Я никуда без Иры не пойду, — стоял на своем Иван. — Давайте спросим ее мнения?

Оксана Дмитриевна подала кому-то знак рукой, и Волкова подхватили под мышки охранники. Он бы мог затеять драку и выйти из нее победителем. Звание КМС по боксу он не за красивые глаза получил. Но есть ли смысл оставаться там, откуда тебя упорно выпинывают?

***

Дымчатое, тихое утро постучало в окно комнаты Ирины. А она не спала. Уже который день подряд. Ее душа была словно огрета раскаленным железом: сон пропал; сны превратились в белые полотна без картинок; глаза застилала пелена слез. Оказалось, что пережить смерть отца не так-то и легко, и быть сильной не хочется. Хочется только одного — вернуться в детство, когда у него еще было на нее время.

Действительность состоит из вечных потерь и эпитафий. Люди исчезают из нашей жизни, словно заклепки на некачественном пальто. Мы идем, делаем шаг за шагом вперед, в бесконечную неизвестность, а заклепки одна за другой остаются позади. Все теряется, отваливается, сдается под гнетом времени и обстоятельств. И самое страшное — это не потерять любимого человека, а понять в конце его пути, что у тебя никогда не было времени, чтобы сказать ему «люблю», «скучаю», «не уходи, побудь еще чуть-чуть со мной». Но однажды у каждого без исключения (это непреложный закон Вселенной) наступает в жизни момент, когда произносить эти слова становится слишком поздно.

Вот и Ирина тоже давилась всеми непроизнесенными признаниями в любви отцу. Как мало было его в ее жизни. Да и у нее не находилось времени для простых бесед или прогулок по парку. Кому нужны прогулки, когда светское общество не ждет, когда бурлят второсортные, несвежие сплетни, а ты обязан подхватить их и обглодать, как собака кость? Иначе выбьешься из стройного безликого ряда…

— Прости, Бах, но сегодня я хочу послушать слова, — сказала себе под нос она и включила Кристину Агилеру «Hurt».

За шторами дрожит неуверенная заря, словно боясь разразиться на глухом небосводе и испепелить тьму ночи своим светом. Скоро уже морозец конца ноября перейдет в полноценный мороз декабря и умертвит природу. Хорошо бы и ее чувства тоже…

Ваня ни разу не звонил и не заезжал, ему нет дела до нее. Быстро же испарилось его желание быть с ней в любые невзгоды. Гордость не позволяла нажать кнопку вызова и позвонить ему первой, она даже не брала телефон в руки. Много чести – звонить ему первой, когда он бросил ее наедине с таким страшным горем! Обида на Волкова терзала ее поколоченную до синяков и кровоподтеков ударами судьбы душу.

Девушка поднялась с кровати, на которой уже отпечатался силуэт ее тела, ведь почти сутки напролет она валялась на постели и сходила с ума, ожидая двух вещей: папа вдруг зайдет в комнату и скажет, что его похороны были розыгрышем, или Ваня позвонит.

— Доброе утро, госпожа Вересова, — приветствовала ее кухарка, удивленная таким вопиющим нарушением условностей.

Обычно приемы пищи происходили в столовой за уже накрытым столом по заранее предоставленному на кухню меню…

— Прошу вас, Лидия Антоновна, не нужно этого. Ну какая из меня госпожа? Я просто родилась в правильном месте, но госпожой меня это не сделало. И слава богу.

Женщина улыбнулась ей и поставила на стол чашку дымящегося предвкушением бодрого утра чая и блюдце с вишневым пирогом. Только слепой не заметил бы осунувшегося, умаянного, исхудавшего лица этой молодой девочки. Смерть всех нас делает взрослее и мудрее. Увы, от уроков жизни никуда не деться.

— Не убивайтесь так сильно; Господь ведает, что творит.

— И, пожалуйста, ко мне на «ты» и только по имени – Ира, — улыбнулась Ирина, сконфуженная общением напрямую с кухаркой и какой-то каламбурной церемониальностью.

— Хорошо, Ира, — согласилась Лидия Антоновна и села к ней за стол, за что бы барыня Оксана Дмитриевна давно бы уж ее покарала. — У меня тоже муж уже десять лет как покинул наш мир; и слез я лила целое море, но со всем можно справиться, все проходит, только на сердечке твоем оставляет шрамы.

— У отца был рак, — поддалась откровенному порыву Вересова и рассказала незнакомому человеку правду, — а он никому не сказал. Вроде матери только, когда в больницу лег, то есть перед самым концом. Не понимаю, почему он так сделал, почему не дал нам побыть с ним в последние дни.

— Ах! Эта напасть окаянная! Никому от нее нет спасенья, — всплеснула руками пожилая женщина и покачала головой. — Все-таки нет ничего могущественнее смерти. Любовь и ту можно купить, подменить суррогатом, а смерть… Нет, ничто не будет сильнее ее.