— Эй, Волчара! — закричали такие же полуобнаженные парни, собравшиеся вокруг футбольного мяча.
Иван смутился, проклиная этого долбанного Волчару! Он даже не догадывался, как его спутнице нравится Волчара, какой эффект на нее производит его сила и репутация среди друзей.
— Какая крошка, — подал голос Димон, самый распутный из их компании. — Она с тобой, или можно пригласить на свидание?
Ирина сильнее сжала его шею, пряча лицо. Она же калека, какие ей свидания! Так неловко и неприятно от своей убогости как женщины.
— Закрой рот, — рыкнул на него Волков, и вся компания резко притихла, точно шакалы, опуская глаза.
Мишка что-то шепнул на ухо Димону, и тот чертыхнулся про себя. Надо бы хоть иногда держать язык за зубами.
— Поболеешь за меня? — спросил Иван, усаживая девушку на пенек. Рядом с ней устроилась на земле Собака.
Она кивнула и чмокнула его в щеку. Невозможно сдержать себя. Она стала поступать как маленькая девочка! Хочет целовать его — целует. А ведь знает, что это неправильно. Знает, что он не выказывал к ней романтической симпатии. Но так хотелось ощутить те волшебные искорки в пальцах, когда его щетина колет ее губы…
Волков бросил на нее короткий взгляд, по которому нельзя было понять, осуждает ли он ее за фривольное поведение или требует добавки, и убежал на поле. Игра началась, и Ирина не успевала следить за бегающими туда-сюда фигурами. Собака тявкала, приподнимаясь на лапах, словно понимая правила и смысл игры.
Идиллия! Девушка улыбалась, иногда трепля животное за шерстку, и думала о том, как она была в Бразилии на чемпионате мира по футболу. Сам футбол ее никогда не интересовал, но ее тогдашний молодой человек потащил туда своих друзей, ну и ее прихватил. Однако тот чемпионат не сравнится с тем, что она видела сейчас. Настоящий задор, настоящая мощь, азарт, даже ее пенек удобнее бразильских трибун.
В ее ногу что-то ударилось, и Ирина увидела мяч у своей ноги. Жаль, не сможет подать его ударом ноги.
— Я нечаянно! — крикнул кто-то из ребят, опасливо косясь на Волкова, как бы не получить по шапке.
— Принесешь им мяч, а, Собака? — прошептала Ирина на ухо животному и подала ему мяч.
Собака схватила зубами мяч и, размахивая хвостом на своей волне, принесла его на поле. Парни похвалили ее и отпустили обратно. Ирина обняла ее, целуя в лоб. Какое умное животное! Через какое-то время вся местность огласилась дикими взрывами криков и улюлюканья.
— Мы победили! — подбежал к ней, вереща, Волков и подхватил на руки. — Мы их сделали!
Девушка смеялась и обнимала его, не обращая внимания на пот, катившийся градом по телу молодого человека. Даже с волос срывались капли пота и падали на лицо.
— Фу, какой я мокрый, — сказал он и понес ее к дому. — От твоего платья вообще уже ничего не осталось. Твой отец привезет меня в лес и будет пытать, чтобы узнать, что я такого делал с тобой.
— Когда он увидит мои счастливые глаза, поверь, он одарит тебя чистейшим золотом, — ответила Ирина, чувствуя в себе бушующий океан радости. Волны поднимались, затопляя ее блаженством с головой, и отходили, давая вдохнуть воздуха. — Я не шучу!
— Я тебя сейчас отвезу в дом, а сам отойду на некоторое время. Если сама справишься в кухне, можешь разогреть нам обед. Скоро уже за тобой приедут.
Она кивнула, раздосадованная тем, как быстро пролетело время. Пусть бы стрелки часов замедлили ход по всему земному шару, чтобы она смогла подольше побыть с ее Волчарой! Хорошо, что Ваня не знает, что она уже про себя так его называет, считая своим. Ее ручной волк. Эти мысли заставляли в ее душе расправлять крылья целые стаи птичек и щебетать, напевая радостный мотив.
Волков ушел, а девушка осталась одна в доме. В одной из комнат жила его бабушка, но Ирина не решалась заехать к ней. Она нашла кухню и обосновалась там, выискивая еду, чтобы накормить Ваню. Готовить она сама никогда и не умела, все слуги да слуги. Теперь, оказавшись в обществе небезразличного ей мужчины, стало стыдно за свою неприспособленность к хозяйствованию.
— Ванюша, внучек! — раздался слабый женский голос.
—Это не Ваня. Меня зовут Ира, я у него в гостях, — представилась девушка, въезжая в комнату бабушки.
— А, да, он про вас говорил. Милая, а где Ваня?
— Я не знаю… Он куда-то ушел, сказал, здесь его подождать. Вам что-то нужно? Я могу сделать. Вы не смотрите на коляску, я все могу!
Старуха улыбнулась, рассматривая сквозь щелки глаз эту девушку. Хорошая. Борется, не опускает руки.
— Принеси тогда из предбанника связку хвороста, холодно моим старым костям, печку затопим.
Ирина выехала из дома и направилась к бане с непостижимым рвением. Наконец-то можно оказаться полезной! Ей уже долгое время не доверяли что-либо делать, она начала превращаться в овощ. В предбаннике было трудновато разворачиваться на коляске, и колесики то и дело норовили застрять в дощатом полу.
Она перевернула там все вверх дном, но не нашла никакого хвороста. Вот незадача! Но нет, уйти с пустыми руками, когда ей доверили важное дело, она не сможет! Может, в самой бане посмотреть? Вдруг там что-то будет?
— Дурацкая коляска, — ругала ее Ирина, когда та застревала по пути.
От двери бани исходило тепло, но это не остановило ее. Городская девушка с Рублевки не привыкла к таким древним способам принятия душа и была уверена, что там пусто, а где-то в доме найдется нормальная ванная комната. Ирина дернула тяжелую дверь и, проехав чуть-чуть вперед, застряла в расщелине между досками.
— Кто там, черт возьми! — недовольно произнес Волков и обернулся, вставая как вкопанный.
Девушка побледнела до предсмертной белизны, увидев его. Голый.
— Ба-буш-ка, — по слогам промямлила она и покраснела, точно рак, задержавшись глазами на его гениталиях.
Видимо, горячая вода так подействовала, но его достоинство эрекцией было направлено прямо на нее. Какого адского труда ей стоило отвести глаза от его члена! Ирина дергала коляску и готова была уже заплакать от своей оплошности.
— Что бабушка? — спросил, как ни в чем не бывало, Волков и подошел к ней.
Он вытащил застрявшее колесико и выкатил коляску из жаркой бани. Девушка развернулась к нему и держала взгляд строго на уровне его лица, аж глаза заболели, так хотелось скосить их вниз. Ей определенно понравилось то, что она там увидела.
— Извини, но тут нечем прикрыться. Думаю, мы оба взрослые люди и видели все эти непристойности на картинках, поэтому ни у кого не случится сердечного удара. Так что там с бабушкой?
— Она просила принести связку хвороста.
Ее голос немного дрожал, как она ни пыталась взять себя в руки.
— Я перенес его в другое место. Скажи ей, что я помоюсь и все сделаю. Ты можешь отдыхать, ничего делать не нужно. Хорошо?
Ирина кивнула головой, про себя уже догорев дотла от смятения и замешательства. Иван развернулся обратно в баню, а девушка сжала до боли кулаки, выдыхая. Она буквально держала себя за руки, чтобы не повернуть голову и не посмотреть на него сзади. Аполлон. Идеальная мужская фигура, обещающая жаркие ночи и дни, полные силы.
И она… Калека. Ничем не может его больше привлечь. Невыплаканные слезы затянули удавку на шее Ирины, и, понурив голову, она поехала в дом. Нечего и мечтать об Аполлоне: она не Афродита.
5
Изменение — это процесс, который происходит, если боль от того, что ты остаёшься тем же, превышает боль от того, что ты изменяешься.
Филипп Берг
Легкая позолота конца сентября большими любопытными глазами смотрела в окно. Ирина отвечала ей таким же интересом в карих, цвета крепкого какао, глазах. Этот сентябрь был наполнен чувственным ожиданием, невесомым духом романтики, предвкушением чего-то остро-сладкого. Так она ощущала то, что каждый раз поднималось в ее душе при мыслях о Ване.
«О Волчаре», — тут же поправила себя девушка.
От этого Волчары у нее кровь стыла в жилах, но в самом хорошем из возможных смыслов. Это необъяснимая магия, которая появилась еще до их с Волковым рождения, задолго до появления первых мужчины и женщины. Сначала возникло неодолимое притяжение, сверхмагнетизм полов, сумасшедшая тяга мужского к женскому, и наоборот. Волчара звучал грозно и в то же время так успокаивающе и умиротворяюще. Словно у нее появился клыкастый, могучий защитник. И защищал он ее в первую очередь от нее же самой, не давая потопить себя в мутном, вязком болоте зарождающихся комплексов и пожирающего душу одиночества.
