В пути ему стало холодно: во всем мире похолодало, когда его дочь заточили в замке. Видит, сидит в беседке красавица и плачет из-за того, что ее арфа расстроилась. Для настройки он дал ей свой золотой ключик, а она ему другой, чуть побольше. В корнях одного дерева нашелся сундук, к которому подошел ключ арфистки, а в нем лежал другой, еще больше. Этим ключом вдовец отпер замок, но не тот, где томилось в неволе его дитя, а другой. В верхней комнате самой высокой башни лежал на столе еще один ключ.

Отец все шел и шел, не зная, сколько месяцев или лет миновало. Придя к морю, он сел в лодку, поднял парус и доплыл до самого края света. Там сидел человек, нарядно одетый. Свесив ноги за край, он охлопывал себя и выворачивал карманы своего фрака.

«Экая досада, – сказал он. – Я потерял ключ от мира и не могу завести механизм. Теперь ни солнце, ни луна со звездами не взойдут больше, и мир погрузится в вечную ночь и холод».

Вдовец, понявший в своих странствиях, что ключи терять не годится, достал тот, что нашел в башне замка.

«Ну надо же, – сказал незнакомец. – Давай-ка его сюда».

Растянулся он на земле, не боясь запачкать нарядный костюм, опустил руку за край и ну заводить. Послышался громкий скрежет, а незнакомец сказал вдовцу, не прерывая своей работы: «Он у меня в заднем кармане, вытащи сам».

Отец девочки достал последний ключ, вернулся на свою лодку и обратно поплыл.

На удивление скоро он приплыл к волшебному замку, где ведьма давным-давно заперла его дочь. Серебряный замок, сверкая на солнце, парил высоко над землей, и идти к нему надо было по узкой серебряной лесенке, которая шаталась от ветра.

Но вдовец дошел и вставил свой ключ в скважину чугунных ворот. Как только он повернул его, врата распахнулись, а за ними, будто только его и ждала, стояла прекрасная молодая женщина. Она была ростом с него и, как видно, научилась у ведьмы многому: волшебная сила так и шла от нее.

Но вдовец сразу узнал свою дочь.

«Красавица, это я, твой отец, – сказал он. – Я пришел, чтобы забрать тебя домой».

«Какой ты мне отец, – ответила женщина. – Мой батюшка молодой, а ты старый». И рассмеялась скрипучим ведьминским смехом.

«Я правда твой отец, – настаивал он. – Просто я искал тебя очень долго».

«Мне все равно, – сказала красавица. – Ты освободил меня, и я благодарна тебе за это».

Она поцеловала его в щеку, вручила ему новый золотой ключ и улетела прочь вместе с ветром.

«Постой!» – закричал отец, но она уже пропала вдали. Посмотрел он ей вслед, сел и заплакал.

Больше он не видел ее, а ключ хранил при себе. Какая дверь и какой спрятанный за ней клад могли ему быть дороже прощального дара дочери?

Проснулся Квентин от крика впередсмотрящего: тот, как в вагоне метро, объявлял о земле. Надев поверх пижамы тяжелый плащ, Квентин вышел на палубу.

Всю ночь ему снились вдовец с дочерью, ведьма и золотые ключи. Сказка эта не давала ему покоя: он полагал, что конец у нее неправильный. Почему отец не объяснил дочери все как есть? Что там было непонятного? Стоило им поговорить как разумным людям, и все бы закончилось хорошо. Герои сказок почему-то никогда не рассуждают, как разумные люди.

Серые тучи нависали над самой грот-мачтой. Квентин прищурился и разглядел в тумане обетованный остров: до него было еще пара добрых часов.

Бингл на фордеке делал утреннюю зарядку. Общение с ним, весьма ограниченное, вызвало у Квентина подозрение, что лучший в Филлори боец на мечах страдает клинической депрессией. Бингл никогда не смеялся, даже не улыбался. Оба меча в кожаных ножнах он сложил на палубу и разогревался, действуя одними руками. Это чем-то походило на упражнения для пальцев, которые Квентин проделывал в Брекбиллсе.

Интересно, как люди становятся чемпионами вроде Бингла. Искателю приключений следовало бы рассмотреть этот вопрос как следует. А что? Колдун опасен вдвойне, если он к тому же первоклассный боец. Не обязательно даже стремиться к высотам Бингла, надо лишь немного повысить уровень.

– Доброе утро, Бингл.

– Доброе утро, ваше высочество. – «Величеством» он Квентина не называл никогда, приберегая этот титул для верховного короля.

– Извини, что прерываю…

Бингл вообще-то не прерывался – можно было не извиняться. Квентин поднялся к нему по короткому трапу. Бингл сплел кисти рук вместе и вывернул так, что Квентин поморщился.

– Не мог бы ты мне дать пару уроков фехтования? Я уже учился, но не сильно продвинулся.

– Мне будет легче защищать вас, если вы сможете защищаться сами, – не меняя выражения лица, сказал Бингл.

– Я тоже так думаю.

Бингл тщательно расплел пальцы и оглядел короля с головы до ног. Потом нагнулся и одним плавным движением выхватил из ножен меч на поясе Квентина; Квентин, пожалуй, успел бы ему помешать, но клясться в этом не стал бы. Бингл обозрел меч, проверил, насколько он острый, прикинул на вес, задумался и сказал:

– Я дам вам другой клинок.

– А этот чем плох?

– Он хорош, но не годится для начинающего.

Квентин испугался, что Бингл сейчас сделает какую-то гадость – например, кинет меч за борт, – но тот лишь положил его на палубу рядом со своими клинками.

Сходив вниз, боец принес учебное оружие: короткую тяжелую железяку, всю в масле, тупую, почти черную, без каких-либо украшений. Лезвие вместе с рукоятью было выковано из одной заготовки – столь примитивных изделий Квентин в Филлори не видел ни разу. Весил меч раза в полтора больше прежнего, а отсутствие ножен не позволяло блеснуть искусством скоростного выхватывания.

– Держите его прямо перед собой – вот так. – Бингл выпрямил руку Квентина в локте и вытянул параллельно палубе. Квентину показалось, что ее сейчас сведет судорогой. – Сколько сможете.

Квентин ждал дальнейших указаний, но Бингл преспокойно вернулся к разминке. Рука затекла, заболела, загорелась огнем. Он продержался минуты две, после чего Бингл велел ему переменить руки.

– Что это за стиль? – спросил Квентин.

– Наличие разных стилей – широко распространенное заблуждение.

– Понял.

– Принципы, которые никогда не меняются – это сила, баланс, упор и инерция. Из них-то и складывается стиль.

Квентин полагал, что разбирается в физике несколько лучше Бингла, но не стал возражать.

Вместо того чтобы практиковать какую-то одну технику, объяснил Бингл, он овладел всеми видами боевых искусств, которые применяет в зависимости от места и обстоятельств. Объединенная метатехника, если угодно. Он долго странствовал по Филлори и другим землям, выискивая монахов-воинов в горных монастырях и уличных бойцов в городских трущобах, прежде чем стал тем, кого Квентин видит перед собой: ходячей энциклопедией боя на мечах. Сколько клятв он за это время нарушил и скольким женщинам изменил, о том лучше не поминать.

Квентин, меняя руки, вспоминал о своей прежней жизни в качестве полупрофессионального фокусника. Закладка основ – всегда самое трудное, поэтому охотников постигать какое-либо искусство никогда не бывает много. Так уж устроен мир: любая наука оказывается не просто труднее, чем ты ожидал, а выходит за рамки всех твоих ожиданий. Чтобы отвлечься, он наблюдал за Бинглом, который теперь крался по палубе, выписывая мечом в воздухе знаки конъюнкции, кельтские узлы и другие причудливые фигуры.

С моря полз моросящий туман, но остров Крайний был уже хорошо виден: скоро они причалят к нему. «Хватит с меня, – решил Квентин. – Надо хоть пижаму сменить на что-то другое, прежде чем отправляться на поиски золотого ключа».

– Все, Бингл, я спекся. – Квентин положил учебный меч на палубу к двум другим. Руки взмыли в воздух, как невесомые.

Боец кивнул, не нарушая своего ритма.

– Когда сможете держать его по полчаса и правой, и левой – скажите мне. – Пройдясь по палубе колесом, он неминуемо должен был свалиться с фордека, но как-то погасил инерцию в последний момент, вонзил меч между ребер воображаемого противника, вытащил и вытер клинок о штанину.