Может, наше необщение даже помогло мне в чём-то: пришлось находить источники радости и тепла в чём-то ещё, в превую очередь в себе и других близких людях. Я часто срываюсь, но всё же в последнее время отношения с мамой получше, такими темпами, мы сможем, наверное, вернуть полное взаимопонимание и доверие. Хотя.... Не знаю, посмотрим.

Я почти не пью. Ну, то есть как. Я отлила себе грамм двести коньяка (а не надо сообщать дочери-алкоголичке, что у тебя есть тайник: включив воображение, или, грубо говоря, облазив все возможные места, я нашла коньяк в том же месте, где сама в последний год припрятываю запасы - в шкафу с одеждой). В воскресенье отправилась гулять в чёрных одеждах (облигающие брюки и такая же кофта с прозрачными длинными рукавами, кожаными вставками и цепями), на каблуках, с крестом на шее, с серебряными кольцами, аккуратными серёжками и тёмно подведёнными глазами. На меня смотрели странно или с интересом. Особенно, когда я спокойно, с доброй улыбкой попивала детское молоко, выходя из метро на Невский. Ну, Питер знаменит странной интеллигенцией. А перед самой прогулкой выпила коньячка, закусила успокоительным (не сразу, конечно) и в более-менее спокойном настрое пошла. Купила билеты на концерт, отправилась в прогулку за китайской едой, по пути пыталась вновь позвонить Андрею, но номер по прежнему молчит, видимо, "новый владелец" игнорит старые контакты. Думаю, может его задолбать, чтобы он дал мне какой-нибудь другой номер, хоть друга какого-нибудь, хоть домашний с карты, чтобы я уж вышла на брата. От этого настроение упало, стояла минут десять на набережной и смотрела в воду. Пробудили от забвения туристы на катерах, пришлось очнуться, чтобы народ не пугать серым видом. Пока дошла, прошла мимо улиц на пять и вернулась всё-таки к кафе, ноги стёрла так, что думала, что до дома живой не дойду. Доползу, может, но не дойду. Отдыхала с Обломовым в ожидании еды, и ко мне подсадили музыкантика. Ушла, походочка, всё как надо, только вот больно до жути. Простите, режим бреет своё - мозг, кажется, уже спит. Допишу и пойду. Да... Вот уж мне было бы странно встретить кого-то знакомого. ТАКОЙ меня не знает никто. Вообще никто. Ни мама, ни Таня. Я такая только с собой. Ну, домой я всё-таки дошла, так что конец истории без сюжета и смысла хороший. И вновь: спокойной ночи, приятных мне снов, поскольку я не знаю, собираетесь ли спать вы. До новых встреч. Пожелайте мне, пожалуйста, сквозь время, чтобы она позвонила, ладно?

Я почти привыкла жить без неё. Я продумывала недавно - буквально день назад - как моё время проходит без неё, вспоминала, чем я жила эти три с половиной недели с момента не то, что встречи, (не виделись мы уже месяц), а просто общения, той размолвки. Я ездила на фестиваль чая со второй Настей, я сходила на рок-концерт, совершила две прогулки по городу, записалась на курсы в университет, посетила их, пришла и окончательно забросила театралку, начала жить по режиму, мы организовали занятия английским у Маши дома, отпраздновали день рождения той же Насти, я получила редкую двойку по алгебре и редкие пятёрки по физике, немного стала понимать химию, на информатике мы с Машей "звёзды" - пока всё что-то повторяют, мы клепаем программы (ну, с помощью магии, конечно). Мы с мамой получили визы в США, немного наладили отношения (то есть я стала реже срываться). Я опять забываю пить таблетки. Я много улыбаюсь, но мне всё равно больно без неё. Моя "любимая" группа расстраивает меня глупым материалом и переменами. Я чуть не утопила свой телефон. Я скачиваю кучу новой музыки для него. Я стала слушать музыку в лицее и метро. Я читаю книжки в телефоне, фотографируя определённое количество страниц. Я нарисовала два портрета, один не вышел. Прочла "Обломова", кажется, у меня появилось ещё одно новое произведение в списке любимых. Я дочитала фик, с которым боролась очень долго. Он оказался совсем не плохим, даже наоборот. Я почти не ем. Я начала пить молоко, хотя не не принимала его с полутора лет. Я уже вторую неделю ем на завтрак одно и тоже. Я похудела, на мне даже джинсы смотрятся мешковато, а свободные брюки превращают меня в клоунессу. Мне нужно прочесть ненавистные "Мёртвые души" и нарисовать рисунок для Маши. Нужно выкинуть яблоко, которое уже вторую неделю валяется у тумбы. А ещё у меня уже пару недель хранится коньяк, а его так и не выпила - признак того, что истерик по Тане не было. Последний раз я пила перед вышеописанной прогулкой, то есть, полторы недели назад, да и то - полглотка. Почти половину "запаса" извела на кофе с коньяком. Вот и всё.

Жизнь не останавливается, но проблема в том, что я привыкла всё делить с ней: рассказывать, говорить, описывать. Поездка на Кавказ теряется в моих мыслях, отходит на двадцатый план, кажется нереальной, просто потому, что я не разделила это время с ней. Тот же отдых в Болгарии памятен лучше, подробнее, реальнее - хотя разве можно сравнить те две недели в гнилом обществе с волшебной атмосферой гор? Разве те воспоминания я ценю и хочу сохранить более? Но без неё они меркнут. Меркнет университет, забываются концерты, дни сливаются в один, а усталость накапливается больше и больше. Без неё меня не существует. Её невозможно вырезать из меня, из моей жизни, моих мыслей, моих чувств и воспоминаний, это не любовь, это больше, чем дружба, это было жизнью, деленной на двоих, не просто как два пазла - соединил, разъединил - а как нечто целостное, что-то, что разрушив однажды, разорвав, уже не сможешь слепить по прежнему - будет не так, будет не то. Её не заменить в моей памяти, я не хочу проводить жизнь без неё, мне не нужен кто-то лучший, чем она, мне не нужен идеальный друг, любовь всей жизни, не нужен никто, мне хватит её одной на всю жизнь. А ей, видимо, нет.

Жить вместе. Путешествовать. Делить знания и впечатления. Пусть не всегда быть рядом физически, но иметь одну душу, быть двумя частями единого. Вот, наверное, идеальный, счастливый конец для меня. Ещё бы вечную молодость прибавить к этому всему и вечность: для меня, неё и мамы.

Я так жалею, что подарила ей два её портрета. Один из них - реалистичный, - не жалко, а вот второй.... Я хотела поэксперементировать с цветами для оригинала и мы с мамой стали печатать копии портрета, но они упорно выходили не так. Один из них был распечатан на плотной бумаге, то есть, в целом, бумага стала непригодной для рисования, но на ней отчётливо отпечатался портрет. Я оставила несколько этих неудачных копий себе, раскрасила волосы на оригинале просто так - как я всегда поступаю, без изначальной идеи. Потом я просто обвела рваными линиями тот портрет на плотной бумаге, разрисовала разными цветами не только волосы, но и глаза, губы. Вышло ярко и очень тепло. Я почти влюбилась в эту версию оригинала и хотела оставить её себе. Но как-то потом показала ей, она забирать не стала, но на день рождения я подарила их обоих. И до сих пор жалею об этом.

...

Даже в моём доме всё напоминает о ней. Я не просто так говорю "в доме", а не "в квартире". Она фотографировалась и дурачилась у шлагбаума и специального зеркала, мы заходили в магазинчик, танцевали на улочке под музыку White Night под наблюдением мальчика, который сколько-то лет был в меня влюблён, который совершенно не знал подобную мою сторону. Во дворе мы...тоже что-то делали. Она любит набирать код в моём подъезде, помнит его наизусть и радуется, если получается с первого раза. Мы катались на роликах в этом дворе. Недалеко от нашего двора мы курили на детской площадке пару лет назад. В одиннадцать мы вместе пробовали сигареты на лестничной площадке, а затем на балконе родительской спальни. А уж сколько раз я спускалась на первый этаж, встречая её в дверях. Дурачились в лифте... В моей комнате нет места, которое бы не хранило воспоминание о ней. Тут, у стены, она всегда оставляет свой рюкзак, в "книжном" шкафу стоят фотографии Брайана, подаренные мне ею, там же стоит фото, купленное при ней после совместного похода на концерт. На пианино тоже подаренный ей снимок-плакат - мои любимые Aerosmith. Само пианино хранит память о ней. Непосредственно сейчас на нём лежит напоминание о том, что мы так и не виделись с лета: съестной сувенир с Кавказа. Тренажёр, с которого мы прыгали, шторы, на фоне которых устроили фотосессию, турник, который знал её прикосновения. На тумбе среди дисков лежат купленные совместно с ней, во время прогулок, подаренные ею. На магнитофоне сидит Влада-Таша, моя панда, купленная в Порте Авентура в Испании, она в поездке была "нашей", на прощание обнимались все втроём. Там же телефон, хранящий переписки и фотографии. В шкафу вещи, которые она надевала, мерила, в которых спала или которые просто вызывают у меня личные ассоциации с ней. Под столом сундучок с воспоминаниями, в котором, среди прочего, привезённый ею браслет и наверняка что-то ещё. Под ним среди дисков игра, подаренная ею. Рисунки-наброски, некоторые из которых она точно видела. Фломастеры, карандаши, ручки - то, чем я рисую. В тумбе в секретном конверте, хранящим мои перерисовки слишком откровенных для общих папок работ, лежит фото, подаренное ею с вышеупомянутыми тремя - фото Брайана и Джастина из одного моего любимого квировского сериала. Там же детские "личные дневники". В выдвижном ящике лежат её открытки, последняя выше прочих, я перечитываю её, делая себе ещё больнее - ведь там извинения и слова обо мне. Ещё какие-то мелочи... В высокой стопке тетрадей хранятся записи и даже рисунки, посвящённые ей, там же тетрадь с нашими высказываниями, тут же и блокнот, но с записями времён White Night. Первая коробка воспоминаний. Статуэтка, не подаренная ей ещё год назад. В коробке браслет, привезённый ею с надписью Best Friends. За стойкой её подарок - подставка под телефон. На книжной полке уж десятка два игрушек из киндер-сюрпризов, которые я стала собирать после того, как она оставила мне свою игрушку, которая стала второй в этой своеобразной коллекции. Книги, о которых я ей говорила, подвеска на дверь с близнецами от неё. Ещё один так и не подаренный ей сувенир...