Литмир - Электронная Библиотека

— Мари, представь себе: эта милая девочка хотела всего-навсего прокатиться в синей тыкве, превратившейся в «Бьюик»…

— Я терпеть тебя не могу… Ненавижу твой взгляд на женщин, девушек, девочек… Ненавижу твое хвастовство и бесконечное вранье… — Маридона была на грани нервного срыва!

По-прежнему сидя за рулем неподвижной машины, я повернулся к ней и медленно произнес твердым и четким голосом:

— Хочу тебя предупредить, старушка, если ты им скажешь… если ты заведешь разговор о девчонке из дома напротив, я тебя… я убью нас четверых. Ты слышишь? Следующий раз поворот руля может стать роковым… Неужели тебя заразили эти двое? И все же ты не Алекс, а я не Шам! Не путай нас с ними! Я буду лгать, но ты не посмеешь называть меня лжецом. Я хочу, чтобы ты тоже продолжала лгать, и я не буду говорить, что ты лгунья. Я хочу быть свободным в своих поступках и делать любые «гадости», все, что мне заблагорассудится, но я не позволю моей жене называть эти «гадости» «гадостями», в особенности же я запрещаю моей жене принимать себя за ненормальную вроде Алекс, которая довольствуется общением с таким чокнутым типом, как Шам! — помолчав, я добавил: — если мне до сих пор не удалось ее трахнуть, так это только из-за тебя! Вспомни, ты обещала мне помочь…

Мне стыдно признаться, но я был готов расплакаться, словно маленький мальчик. И, конечно, Мариетта только того и ждала.

Она притянула меня к себе и принялась укачивать:

— Ля-ля-ля, мой малыш…

Какой ужас! Мне противно писать об этом, но разве не к такому поведению приводит супружество? Что сталось с той свободой, что была у нас до встречи с Алекс и Шамом? Я чувствовал себя слабым, растерянным и опустошенным. Мариетта, играя роль заботливой мамочки, начинала играть первую скрипку в нашей семье. И меня устраивало такое положение дел!

— Послушай меня, Дени. Будь по твоему, на этот раз я отдам тебе Алекс. Давай-ка подберем их и закончим наши препирательства.

Дорога была ровной, как стрела, по сторонам — ни деревьев, ни домов. Далеко впереди я видел неторопливо шагавших Шама и Алекс. Вернувшись на дорогу, я быстро нагнал их и поехал рядом. Мариетта протянула руку и, дружески положив ее на плечо Шама, заговорила:

— Ну, будет, не сердитесь… Нам не удается ладить друг с другом так, как это получается у вас…

Шам резко остановился, и я тут же нажал на тормоз. Оперевшись обеими руками о дверцу машины, Шам склонился над нами. За все время нашего знакомства я никогда не видел его таким взбешенным. Он был бледен, как полотно, и выглядел осунувшимся, отчего на его лице отчетливо проступили скулы. Черные глаза глубоко запали в темных провалах глазниц.

— Послушай, Мари, — заговорил он неожиданно низким и хрипловатым голосом, — и ты, Дени. Послушайте, что я скажу… Я сожалею… мы сожалеем, что согласились на эту совместную поездку. Собственно, я с самого начала знал, что мы делаем ошибку… Алекс тоже так считает…

— Ну, перестань, Шам, — перебила его Мариетта нежным голоском, — довольно сердиться, извини нас. Я понимаю, нет ничего хуже семейных разборок… при посторонних… в присутствии другой пары… Мы с Дени просим у вас прощения. Заверяю вас: больше такое не повторится. Поедемте дальше, нас ждет Синеситта… Алекс, Шам, ну же! Не сердитесь на нас… Давайте, давайте, садитесь в машину… Ну, пожалуйста, ради меня…

Она вышла из машины, почти силком обняла каждого и, откинув спинку переднего сиденья, пригласила их занять свои места позади нас. Алекс и Шам в замешательстве медлили, переглядываясь друг с другом. Следует признать: в случае необходимости Мари прекрасно умела признавать свою неправоту. Я просто диву давался, наблюдая, как она — такая гордая и неприступная — вдруг становилась смиренной и смущенной. С ней это иногда случалось во время съемок фильма, когда она по той или иной причине выходила за рамки своих привилегий звезды, особенно в общении с рабочими сцены. По правде говоря, ей нравилось создавать такие ситуации, при которых возникала необходимость сбить лишнюю спесь с той Маридоны, что начинала мнить себя пупом земли. Она умела опускаться на должный уровень скромности, выглядеть удивительно любезной, необычайно послушной и понятливой. А в общении со мной ей приходилось быть кроткой и покладистой. Думаю, она просто любила чувствовать себя способной превращаться из злобной мегеры в нормального человека. Да, она обожала выглядеть такой обезоруживающе мягкой и смирной. И в тот день, стоя перед Алекс и Шамом на залитой солнцем проселочной дороге, она превзошла себя по части кротости и смирения. Она расцеловала Алекс, обняла Шама и, приложив к их губам тонкий пальчик, уселась на свое место рядом со мной. Обернувшись, она воскликнула, словно пытаясь упредить Шама, который продолжал хранить молчание:

— Нет, нет! Больше ни слова! Тема закрыта. И не надо никаких объяснений!

В итоге, инцидент не вышел за рамки, очерченные для него Маридоной. Но что-то все же сломалось. Иллюзии кончились. А вместе с ними пришел конец ночевкам в маленьких сельских гостиницах, гулянкам и импровизированным купаниям. Мариетта развернула на коленях мишленовскую карту Франции, и ее палец уткнулся в Виши. Она решила, что нам нужен дворец. И, в самом деле, в каком-то старом дворце она выбрала огромный номер с двумя спальнями и просторным салоном между ними, украшенным позолотой и тяжелыми темно-красными шторами. Все это великолепие выходило на красивую цветущую террасу ухоженного парка. Как ни странно, оказавшись посреди этой устаревшей и вместе с тем успокаивающей обстановки, мы вдруг почувствовали, как к нам постепенно возвращается хорошее ироничное настроение. Между нами четверыми снова возникло чувство юношеского единства. Возбужденная обстановкой, Мариетта решила, что мы должны соответствовать месту, в котором находимся. Чтобы создать в салоне уютную, теплую атмосферу, она велела всем «принарядиться» и навести «красоту». Мари заставила Алекс переодеться в киношную красотку, предложив ей одно из своих платьев, и сама последовала ее примеру — у нее в багаже хватало замечательных нарядов.

— И вы тоже, господа, отправляйтесь-ка приводить себя в порядок, — заявила она, выталкивая нас в другую комнату, где я вывалил из чемоданов на кровать свои костюмы и заставил Шама выбрать для себя что-нибудь подходящее. К счастью, мы были одного роста, и он без труда влез в темный костюм, к которому я добавил белую рубашку с оборками на груди. Должен сказать, что этот наряд удивительно шел ему и вместе с тем заставлял отказаться от обычной, слегка развязной, манеры поведения. Я, в свою очередь, надел светлый костюм с темной рубашкой, продолжая играть на контрасте наших образов.

В момент встречи, когда мы собрались в салоне, всем стало ясно, что мы в самом деле «очень красивы»; эту красоту я назвал бы журнальной — вполне тривиально и не так банально, как кинематографической.

Я никогда не видел и даже не представлял себе Алекс в том виде, в котором она появилась перед нами: затянутая в черный бархат, подчеркивающий наготу тела; две узкие полоски лифа, прикрывающие груди, скрещивались, утончаясь, и сходились на шее, оставляя нагой спину до самого низа, до границ пристойности. Ее наряд дополняли босоножки на очень высоких каблуках, отчего она выглядела удивительно хрупкой. При виде ее белых плеч и груди, голых рук и выглядывающих из-под тяжелого бархата «идеальных» лодыжек у любого мужчины могло возникнуть только одно желание: схватить полоски лифа, поддерживающего грудь, и рвануть их стороны, с треском разрывая платье сверху донизу, как того жаждет ненасытная первобытная натура каждого мужчины, загнанная в глубины подсознания за тысячелетия эволюции… Как раз об этом, если мне не изменяет память, писал Бальзак в своей «Лилии»[64]: молодой рассказчик, потеряв от любви голову, внезапно бросился «пожирать поцелуями» — прилюдно! — обнаженные плечи мадам де Морсо…

Но это еще не все! Рядом с Алекс, обняв ее за талию, шла несравненная Маридона. Вдохновленная великолепием подруги, — или же отождествляя себя с ней, — она выглядела не менее потрясающе. В своем красном платье с полупрозрачными газовыми вставками она выглядела полуголой, и этот эффект еще больше усиливали бесчисленные разрезы, отделанные красными кружевами. Руки так и чесались разодрать в клочья легкую шелковую паутину, чтобы довести до конца задумку модельера. Моя женушка была просто невероятно привлекательной… обе наши дамы были потрясающе привлекательны и сексапильны… и я смею думать, что, несмотря на исключительную любовь Шама к Алекс, он не мог не заметить неотразимости Мари и не почувствовать желания обладать ею. Я был бы счастлив уступить ему мою Мари тут же, немедленно! Больше того, я готов был предложить ему наслаждаться ею сколь угодно долго, даже не рассчитывая получить взамен Алекс, — так мне хотелось увидеть «грехопадение» этого дуралея, ставшего мне близким и дорогим! Вот до чего я дошел, я — тот самый дон Жуан, каким обрисовал себя в самом начале этих дружеских хроник. Я хотел только одного: чтобы он — Шам — вел себя нор-маль-но. Чтобы он не противился естественной тяге к нагому телу, видневшемуся сквозь разрезы и отверстия великолепного платья, которое не столько скрывало, сколько выставляло напоказ красивое, гладкое и ко всему готовое тело моей Маридоны. Впрочем, бросив на меня многозначительный взгляд, она дала понять, что на сей раз Шаму не удастся избежать подготовленной западни.

42
{"b":"551926","o":1}