- Ба! - Возчик вдруг заметил на пороге странную фигуру, облаченную в длинный белоснежный балахон, сшитый наподобие наволочки. - Да ведь это Лиф! Тебе чего тут понадобилось?
- Да вот, пришел узнать, нельзя ли и мне посмотреть на свадьбу, хи-хи, - робко вымолвил Лиф.
^- Ну что ты, Лиф, - с укором заговорил возчик, - ведь ты и сам знаешь, сегодня ты здесь совсем лишний.
- Постыдился бы, Томас Лиф! - сказал старик Уильям.
- Да я знаю, что я бестолковый, только я подумал, коли умоюсь да надену чистый балахон и рубаху, то, может, мне тоже можно будет прийти, - весь дрожа, проговорил Лиф и, опечаленный, повернулся к двери.
- Бедняга! - сказал возчик, обращаясь к Джеффри. - А может, пусть идет вместе с нами? Вид у него неказистый, да и голова плохо варит, но в тюрьме он ни разу не сидел и вреда от него никакого.
Лиф благодарно взглянул на вступившегося за него возчика, а затем, боязливо, на Джеффри, - как на него подействуют эти похвалы.
- Ну да пусть его идет, - решил Джеффри. - Так и быть уж. Лиф, милости просим!
И Лиф остался.
Теперь все уже были готовы выйти из дому, и процессия стала строиться в таком порядке: Фэнси с отцом, Дик и Сьюзен Дьюи, Нэт Колком и Вашти Снифф, Тед Вейвуд и Мерси Онми, Джимми и Бесси Дьюи. Все эти лица должны были присутствовать в церкви, и все они были одеты как полагается. Затем следовал возчик с миссис Дьюи, а позади всех - мистер и миссис Пенни; возчик привлекал всеобщее внимание перчатками громадного размера - одиннадцать и три четверти, - которые выглядели на его загорелых руках особенно нелепо и издали казались побеленными боксерскими перчатками; это свидетельство респектабельности украшало его особу впервые в жизни (и то по настоятельной просьбе Фэнси).
- Подружки должны бы идти все вместе, - предложила Фэнси.
- Что? В мое время молодые люди всегда шли с девушками под ручку! возразил удивленный Джеффри.
- И в мое тоже! - сказал возчик.
- И в наше! - подхватили мистер и миссис Пенни.
- Сроду не слыхал, чтоб женщина шла с женщиной! - сказал дед Уильям, который оставался дома вместе с дедом Джеймсом и миссис Дэй.
- Как будет угодно тебе и всей компании, моя радость! - сказал Дик, который, собираясь утвердить свои права на Фэнси, по-видимому, был готов с величайшим удовольствием отказаться от всех прочих прав.
И решать этот вопрос предоставили Фэнси.
- Хорошо, пускай все будет так, как было при венчании мамы, - сказала она, и пары двинулись вперед, под сенью деревьев, каждый кавалер со своей дамой.
- Интересно бы знать, о чем она сейчас думает больше - о Дике или о своем свадебном наряде? - заметил дед Джеймс деду Уильяму, когда все ушли.
- Такова уж женская натура, - отвечал дедушка Уильям. - Вспомни, что говорил пророк Иеремия: "Разве может девушка позабыть свои украшения, а невеста - свой свадебный убор?"
И вот, пройдя под сумрачными стройными елями, похожими на колонны кафедрального собора, через ореховую рощу, пестреющую первоцветами и дикими гиацинтами, под яркой молодой листвой развесистых буков, они вышли на дорогу, которая как раз в этом месте спускалась с холма к деревне, где находилась церковь, и через четверть часа Фэнси стала уже миссис Ричард Дьюи, хотя, к своему удивлению, чувствовала себя все той же прежней Фэнси Дэй.
Обратно шли кружным путем, тропками через поля: смех и болтовня не умолкали, особенно развеселились, когда подошли к проходу через зеленую изгородь. Дик вдруг увидел вдали, на поле брюквы темное пятно.
- Да ведь это Енох! - сказал он Фэнси. - То-то я утром заметил, что его не видно. Почему ж это он от вас ушел?
- Он выпил слишком много сидра, ему ударило в голову, и его посадили в колодки. Отцу пришлось нанять па несколько дней другого человека, и больше Енох к нему не вернулся.
- Уж сегодня-то можно бы позвать его к нам. Подумаешь, посидел разок в колодках. Ведь сегодня наша свадьба.
Свадебной процессии дали команду остановиться.
- Е-но-о-ох! - крикнул что было мочи Дик.
- Я-а-а! - откликнулся издали Енох.
- Узнаешь, кто-о я?
- Не-е-ет!
- Дик Дьюи-и-и!
- А-а-а!
- Только что женился-а-а!
- А-а-а!
- Это моя жена Фэнси-и! (Тут он приподнял Фэнси и показал ее Еноху, словно букет цветов.)
- А-а-а!
- Приходи вечером на свадьбу-у-у!
- Не могу-у-у!
- Отчего-о-о-о?
- Я у них больше не работаю-у-у!
- Не очень-то красиво со стороны мистера Еноха, - заметил Дик, когда они двинулись дальше.
- Не надо на него сердиться, - сказал Джеффри, - он сейчас не в себе: поутру он всегда такой. А как выпьет галлон сидра или эля, либо пинту-другую меда, так опять человеком делается и вести себя может не хуже всякого другого.
II
ПОД ДЕРЕВОМ ЗЕЛЕНЫМ
На том месте, где кончалась усадьба Джеффри Дэя и начинался лес, стояло старое-престарое дерево, не очень высокое, но с необычайно развесистой кроной. Не одна сотня птиц появилась на свет в гуще ветвей одного только этого дерева; полчища зайцев и кроликов из года в год обгладывали его кору; причудливые наросты моха вылезли из трещин на его ветвях; бесчисленные семейства кротов и земляных червей копошились между его корнями. Под сенью этого дерева расстилалась заботливо ухоженная лужайка, которая предназначалась для прогулок цыплят и фазанчиков, чьи мамаши сидели в клетках, установленных здесь же, на зеленой лужайке.
Сейчас все эти клетки были убраны, и, по мере того, как день клонился к вечеру, гости собирались на лужайке, где до самой ночи, ни на минуту не переставая, шли танцы, слышалась музыка и пение. Все было крайне благопристойно благодаря сдерживающему влиянию Фэнси, которая к тому же строго наказала своему отцу и свекору в разговоре не обращаться к гостям на "ты", потому что на современный вкус это звучит оскорбительно, а осушив стакан, не вытирать рот рукой, - Фэнси заявила, что этот самый старинный из местных обычаев окончательно отмирает в высших слоях общества.
Кроме своих местных музыкантов, из деревушки Тантрум-Кленгли, жители которой искони славились искусством игры на ударных инструментах, пригласили большого мастера игры на тамбурине. Этих важных гостей поместили на небольшом возвышении, сооруженном из уложенных на бочонки досок. Пока шли танцы, гости постарше сидели под деревом, у самого ствола, защищенные столами от каблуков танцоров, хотя молодежь не без сожаления уступила старикам это место - им не хватало простора для пируэтов. Старички и старушки, для которых дни веселых плясок давно миновали, рассказывали под сенью дерева занимательнейшие истории, а в перерывах смотрели из своего убежища на то приближавшиеся, то удалявшиеся пары, подобно зрителям, наблюдающим с берега морское сражение, а потом снова принимались рассказывать свои истории. Плясуны, в перерывах между фигурами бросавшие взгляды на старичков, сидевших под деревом, могли догадаться - музыка и шум голосов не позволяли ничего расслышать, - что речь шла о чем-то весьма занимательном, до того красноречиво разводил рассказчик руками, прищелкивал пальцами и поджимал губы, завораживая своим взглядом слушателей никак не меньше, чем на целых четверть минуты; и порой на физиономиях слушавших отражалось такое, что иной танцор был не прочь оказаться поближе к дереву, чтобы узнать, о чем же это там рассказывают.
