Но вот дядиной служанке понадобилось зачем-то выйти во двор. Узнав о подвиге чересчур ретивого бульдога, служанка побежала за хозяином, и только по приказанию последнего пес, хотя и с недовольным ворчанием, выпустил на свободу паяльщиков.
За такое усердие своего четвероногого сторожа дяде пришлось заплатить довольно дорого: паяльщики хотя и ничего не сделали в доме, но потребовали плату за зря потраченное время и за страх. Вместе с тем они отказались снова прийти к нам в дом.
Кончилась вся история тем, что дядя обзавелся всем необходимым для паяния и в нужных случаях стал сам производить эту операцию.
Из всех наших домашних бульдог невзлюбил дядину кухарку, что, впрочем, было нисколько неудивительно, так как эта женщина обладала крайне неприятной наружностью и строптивым характером. Пес никогда не бросался на нее, но молча преследовал ее и всегда старался наделать ей как можно больше неприятностей, хотя больше смешных, чем вредных.
Однажды он устроил с ней такую штуку: выпустил ее из дому, а вернуться домой не дал, продержав часа два в осаде на заднем дворе.
Не помню, каким путем освободилась кухарка, но после этого случая дядя проникся убеждением, что нужно наконец отучить пса от излишнего усердия и заставить его знать собачьи права и обязанности более благопристойные. Не зная, как приступить к этому делу, дядя посоветовался с одним из своих приятелей, отлично изучившим собачьи характер и повадки и умевшим обращаться с самыми упрямыми псами.
— О, бульдога нетрудно воспитать и даже перевоспитать, — ответил приятель, выслушав сетования дяди.
— Но как же приступить к этому? — осведомился дядя.
— Заприте бульдога в комнату, по возможности пустую, и останьтесь там сами, — продолжал приятель.
— Ну, а потом? — полюбопытствовал заинтересованный дядя.
— Поместите его в самой середине комнаты, опуститесь перед ним на четвереньки и старайтесь привести его в раздражение…
— Но…
— Да, именно сначала в раздражение, а затем понемногу доведите его до состояния бешенства…
— Гм… — задумчиво произнес дядя. — Ну, а дальше?
— Ну, он, разумеется, бросится на вас… — хладнокровно пояснял его приятель.
— Спасибо! — вскричал дядя. — Но ведь это…
— Это и будет самым удобным моментом, чтобы воздействовать на него в желательном смысле, — договорил его собеседник. — Он непременно будет стараться схватить вас за горло, а вы должны не допускать его до этого и успеть вовремя ударить по носу, да посильнее, так чтобы он упал.
— Хорошо, я начинаю понимать вашу мысль…
— Очень рад, мой друг… Понятно, пес тотчас же вскочит и снова набросится на вас. Но вы повторите прежний маневр. Эта игра должна продолжаться до тех пор, пока бульдог не выбьется из сил. Тогда он окажется кротким, как овечка, и вы будете иметь полную возможность внушить ему какие угодно правила поведения. Говорю это по собственному опыту, — заключил приятель.
— Та-ак… А других способов… более удобных для перевоспитания бульдогов разве нет? — спросил дядя.
— Может быть, и есть, но я не знаю их, — сознался его приятель. — Во всяком случае, этот способ меня лично всегда приводил к самым блестящим результатам, почему я так убедительно и рекомендую вам его.
— Не смею сомневаться, — сухо проговорил дядя. — Но раз вы так хорошо освоились с этим приемом, то отчего бы вам во имя нашей многолетней дружбы не помочь мне в этом деле?.. Мы можем предоставить в ваше распоряжение отдельную комнату, где никто не стал бы вам мешать.
Приятель сильно смутился и поспешил проститься с дядей, заявив, что сейчас ему некогда заняться перевоспитанием собаки, но что на днях он непременно явится и займется этим делом. Дядя, конечно, так и не дождался своего приятеля, и их дружбе с тех пор наступил конец.
Мясник, с которым дядя также посоветовался, нашел, что метод дядиного приятеля не совсем удобный и слишком рискованный, и предложил другой, но его мнению, более рациональный.
— Возьмите подлиннее цепь, — советовал мясник, — приладьте ее покрепче к ошейнику собаки и отправляйтесь с ней каждый вечер на дальнюю прогулку куда-нибудь за город. Но ни на минутку не спускайте собаки с цепи, даже на просторе; пусть она все время идет возле вас на цепи. Проделайте это месяца два подряд, и тогда, ручаюсь вам, ваш бульдог будет шелковый. Как только он начнет рваться с цепи, вы его притяните поближе к себе. Ему это сначала будет очень неприятно, но с течением времени, когда он убедится, что все его протесты бесполезны, в особенности, если вы по временам хорошенько вытянете его плеткой, то он поневоле переломит себя, лишится своей воли и покорится вашей.
— Да, это очень может быть, — заметил дядя. — Но мне кажется, что ваш способ скорее подействует на самого меня, нежели на моего бульдога. Ведь если я, в свои пятьдесят шесть лет и при своей солидности, должен буду каждый день делать длинные прогулки, то через месяц от меня останется одна тень… Нет, это будет не совсем удобно… Впрочем, благодарю вас за совет. Пожалуй, я последую ему. Быть может, это и мне принесет пользу, — добавил он после некоторого раздумья.
По своей добросовестности, которою он смело мог поспорить со своим бульдогом, дядя каждый вечер стал выходить с псом на двухчасовую прогулку. И, несмотря на то что бульдог все время был на цепи и дядя умерял его порывы к свободе, пес возвращался домой еще более свежим, резвым и предприимчивым, чем уходил, а дядя едва держался на ногах от усталости, пыхтел как паровоз, весь обливался потом и требовал себе скорее бренди с закуской.
Из отрывистых слов дяди, произносимых им в промежутках между двумя рюмками с подлежащею закускою, выяснилось, что он никакими силами не мог удержать своего хвостатого спутника от порывов нестись по полю в погоне за коровами, телятами, лошадьми, барашками и прочими «иноплеменниками». Боясь упустить его, если ослабить цепь, или задушить, если чересчур натянуть ее, дядя сам должен был бегать вместе с ним.
К концу второй недели такого усиленного движения дядя потерял в весе фунтов двадцать и заметно посвежел.
Но в один прекрасный день наступил, так сказать, кризис. Было воскресенье. Погода стояла хорошая. Гуляющих по улицам нашего предместья и стремившихся за город собралось очень много. Дядя, как всегда, водил своего бульдога в ближайшее поле. Вот тут-то и произошел кризис. Быстро вертясь вокруг своего хозяина, бульдог опутал его ноги цепью, а потом и самого себя. Как ни старался дядя раскрутить цепь, она все больше закручивалась, так что ему оставалось только одно: сесть прямо на землю и в таком положении освобождать себя и собаку от уз. Но оказалось, что и этого нельзя сделать, потому что стальные звенья в нескольких местах так сцепились одно с другим, что не было возможности отцепить их, не освободив сперва другого конца цепи, прикрепленного к кольцу ошейника. И дядя снял с этого кольца цепь.
Почувствовав себя на свободе, бульдог вихрем понесся вслед за парою гусей, пасшихся неподалеку на краю пруда. Вместо того чтобы броситься в воду, куда бульдог едва ли последовал бы за ними, — он не любил воды, — глупые птицы с громкими криками направились домой, несясь на своих тяжелых крыльях так близко над землей, что резвая собака имела полное основание надеяться, что ей удастся поймать за хвост хоть одну из них.
Дом, где жили гуси, находился возле самого предместья, и им удалось благополучно проскользнуть во двор.
Бульдог не особенно огорчился этой неудачей и тотчас же пустился в погоню за комнатной собачкой, которая с визгом удирала от него, стараясь скрыться в первую попавшуюся открытую дверь или подворотню. По пути он сбил с ног пару маленьких ребятишек, возившихся на улице в песке. Ребятишки подняли отчаянный рев, на который выбежали взрослые.
Между тем бульдог мчался вдоль домов ураганом. Дядя бежал за ним со спутанной цепью в руках, свистел ему, кричал, называл его на все лады, — ничто не помогало. Пес гнал перед собой все живое и наделал страшного переполоху.
