- Не зачет, промолвил Никонов, задумчиво, глядя на своего старшину.

- Я привычный, пожал плечами Дроздов, вы же меня знаете.

- Ладно, тяжело вздохнул Никонов. А понос? улыбнулся он.

- У двоих, Мирзоев, и Вятич, опустив глаза, сказал старшина.

- И что, никак? улыбнулся Никонов. Командир должен лечить, или что?

- В медсанчасти сказали, оставят, и в госпиталь отправят, вот. Какое-то подозрение на болезнь, или как ее... почесав за ухом, морщился Дроздов.

- Значит так, моментально став серьезным, сказал Никонов. Делай что хочешь, кушай таблетки вместе с ними, пей зеленку, но личный состав, должен быть здоров, и все! Ясно? Сан. инструктору скажи Шарову, пусть таблеток с собой прихватит, если вдруг.... засранцы! К начальнику связи зайду, аккумуляторы получишь, никуда не денутся. День рождение сам понимаешь, и где... Да?

- Так точно, товарищ старший лейтенант! Разрешите идти?

-Давай быстрее Миша, тяжело вздохнул Никонов. Прекращай эту "срачку", и готовься серьезно.

- Есть, козырнул Дроздов, лихо повернулся через левое плечо, и, согнув руки в локтях, побежал.

- Первые неприятности, негромко произнес Никонов, и, свернув на право, пошел к общежитию.

" И все же чего-то не хватает, не учел, забыл, мучился в раздумьях Никонов по дороге. Но что? Вроде все привычно, как всегда, понятно. Район новый, ну и что, где нам только не приходилось работать, не новость. Облет прошел нормально, все расставил, по карте уточнил, источники воды, площадки высадки, запасные пути отхода, даже три варианта. Не могу успокоиться говорил сам себе Никонов. Что?" Он быстро поднялся по ступенькам в барак. И, войдя в комнату, увидел лежащим на кровати Крутикова. По экрану телевизора отплясывали какие-то певицы, на столе стоял чайник, и пустой стакан. Крутиков, взглянув на товарища, пригляделся, и сказал:

- У тебя такой вид, будто ты в баню, пошел, а тазика нет, усмехнулся Крутиков.

- Как догадался, сев за стол, сказал Никонов, расстегивая бушлат.

, озабоченность на лице, проступает, не стереть, тихонько засмеялся Крутиков.

- За то ты, "ржешь" опять, не надоело, покачал головой Максим.

- Да брось ты, сел на кровати Крутиков. Я бы с тобой с удовольствием сходил, честно говорю.

- Сходим Коля, сходим, только в другой раз, задумчиво промолвил Никонов. Что же я забыл?

- Что, "чуйка", спросил Крутиков.

- Понимаешь, почесал затылок Никонов, у меня такое ощущение внутри, будто автоматы дали, а патроны забыли. И как идти? Что делать?

- Ты о чем? удивленно спросил Крутиков, взглянув на часы. Ой, мне пора, спохватился он, поднялся, одной рукой, сгреб с тумбочки бушлат и шапку, и уже в дверях сказал, не оборачиваясь:

- То, что забыл, само придет, вспомнишь.

- Ну да, тяжело вздохнул Никонов. Вспомню, прошептал он.

- Разрешите, раздался бодрый голос.

- Разрешаю, громко ответил Никонов, сидя спиной к двери. Когда ты Коля, дурачиться, перестанешь, покачал головой Никонов.

- Лейтенант Сайчахфаров, временно прикомандирован к вашей группе. Никонов медленно поднял голову, и увидел напротив себя, улыбающегося, небольшого роста, парня с тонкими, восточными, чертами лица, в новеньком, зимнем обмундировании.

- А это, наш друг, советник Сардар, указывая за спину Никонова, сказал лейтенант. Он предоставит свою посильную помощь, улыбался лейтенант.

- Да, поднялся Никонов, мне начальник штаба сказал о вас. Ну, что вы, проходите, несколько смутился Никонов, убрав пакет со стола. Может чай заварить?

- Спасибо, ответил лейтенант. Нам обед сюда принесут, сегодня вкусный плов, так сказали, посмотрел на Сардара, молодой лейтенант. Тот, кивнул головой, и, сложив руки на коленях, молча, сидел на стуле.

- Что же, собравшись с мыслями, произнес Никонов. Тогда, давайте обсудим поступившие вопросы, пока обед принесут, улыбнулся Никонов, взглянув на советника.

- Давайте, кивнул лейтенант.

"Подозрительный он какой-то, посмотрев на афганца, подумал Никонов. Хорошо, что информация, которую он дает нам, только отвлекающий маневр, и совсем не имеет отношение, к нашему заданию, только он об этом, конечно даже не догадывается. Очень хорошо. Они все стучат, и об этом знают. Мы сейчас даже разведку "на себя" практически не проводим, так что, пусть товарищи думают, что мы отправляемся в Пули Хумри, и то ладно. А лейтенант ничего, исполнительный такой, сразу видно, еще не нюхал автомат, такие, правильные, нормально. Итак, в Чихсарай, ночью, на посадке, прибудет офицер особого отдела. С ним, будет тот самый человек, который опознает нашего агента. Тьфу ты, черт, сказал про себя Никонов, даже не изменив задумчивого выражения лица. Вот что я хотел вспомнить! Прав Крутиков, само вспомнится. Теперь все, голова в норме, проблем нет, думаю о работе. А этот советник хитрый, по роже видно, сладкую жизнь, очень любит. Ну и хер с ним! "

1187 год. Иерусалимское королевство. Где то в окрестностях Тверии.

Такой красивый и изысканный, богатый и достопочтенный город - пал! Тысячи воинов Саладина, разрывали на "куски", остатки, защитников города. Смрад и дым от пожаров, застилали синее небо, город, стонал. Двое крестьян, недалеко от стен города, в можжевеловой рощице собирали тела убитых крестоносцев. Но почему они так покорно, с уважением, делают это? Потому что смерть только одна, и ей не важно, кто тот несчастный, что обретает покой в земле, она слепа, глуха, и безвольна - она должное! Не надобно, думать, и говорить, рассудок самая тонкая материя, не надо смеяться, надо грустить, и лишь потому, что она - мистерия! Та самая, что плетением своим, изгибами ломанными, так печально и безвозвратно, вкрапляется в жизнь их, чередуя, веселый хохот, с горем потерь и презрения. Жизнь есть дар, а кто отдал его, кто подарил? Быть может каждый, что услышал голос своего Бога, и отдал ее, безвозвратно, во имя его и спасение свое. Лишь оттого он ощущает под ногами твердь, что мысль в нем бьется, вера словно столп, и не сломить, той веры, даже в преисподней, не выпалить огнем. Кто празднует победу, тот счастья, радости вкушает! А тот, кто сломлен, рыдает и молчит, или слова произносит отчаянья, или молитвы читает, и просит... У него, и только у него, самого вершителя и Бога! спаси, убереги, отдай, и не позволь мне сердцем рваться, твою скрижаль несу в себе, Спаси меня, и сохрани, мой бог! А какого? Победа словно меч, над головою занесенный, он тверд, силен, блестит на солнце. А поражение гонимо, оно словно тепло в душе, уходит, с ним идут и силы, оставляя тело, но веру... Никогда! А слезы пусть текут, они как горький крик, и с ними вытекает ... ранимая душа, и злость, и мыслей ряд, и сердце, угасает... Возрадуйтесь, толпою оголтелой идите и убейте тех, кто не захотел или не смог, стать той же веры, какую вам принес Пророк. Теперь, отныне, вы всесильны, и боль совсем не потревожит вас, пусть носят ее, все остальные, не надо прощать, того, кто против ... Они пришли на вашу землю, хотели Бога вам вселить, вы не смогли, он вам не дорог, а как по иному, может быть... Все страсти в небе разгорелись, и искры свет, озарил окрестности. В ней жалость, и тоска, в ней, боль, и покаяние, в ней то, что смертью, ОН назвал! Ее не может быть, не существует, во времени не бывает пустоты, сегодня он смотрел на небо, и плакал, пустыми глазами, от горя и печали... А завтра - будешь плакать, ТЫ! Если кто не уверует в Аллаха и Его Посланника, то ведь мы приготовили неверующим Пламя. Аллаху принадлежит власть над небесами и землей. Она прощает, кого пожелает, и причиняет мучения, кому пожелает. Аллах - прощающий, милосердный. Когда вы отправитесь за трофеями, что бы взять их, оставшиеся позади, скажут - " Дайте нам, последовать за вами". Они хотят изменить слова Аллаха. Скажи: "Вы не последуете за нами". Так сказал Аллах прежде! Тогда они скажут: " Нет, вы завидуете нам". Но они мало что смыслят. Скажи бедуинам, оставшимся позади: "Вас еще призовут воевать против людей, обладающих суровой мощью. Вы сразитесь с ними, или же они, обратятся в ислам. Если вы подчинитесь, то Аллах, дарует вам прекрасную награду. Если же вы отвернетесь, то Аллах причинит вам, мучительные страдания. ( Из Аль - Фатх. Победа). И плакало небо кровавыми слезами, и осыпались головы, ни в чем не повинные, а вместе с ними, умирали рыцари Христа, что не могли принять в свое сердце иного! Умирали с именем его на устах! Свято верили, и знали, ОН спасет их, и защитит! Во имя Его, во имя Господа! Которые из них и пошатнулись в вере своей, ибо слабостью такой оплетены, как деньги, роскошь, и вино... красивая одежда, и рабы... Тогда сказали им, победители,- и вы способны Бога нашего полюбить. Вы только отрекитесь, от Христа, и жизнь даруем вам, и прелести земные. Сомнение одолело их души, что пребывали в печали, и кровь стояла перед глазами, крики, и страх, что мерзко крался, из преисподней, просто в сердце. Как дальше жить, и с чем? Во имя Его? А где же мощь Его, и силы, усомнились которые, что устали меч в руках держать. Где ОН, тот защитник, нашей веры? Услышал ли? Страх, червяком противным, склизким, прополз по телу, и занес, ту малую, но искру , "без надежды", что заставляет, усомнится, и пожалеть себя... А жалость, уж не лучший лекарь, она способна погубить, да только и не видно глазу, как? Где прежние милости твои, вопрошают несчастные? И ответ сами дают себе,- на поругание нас отдал, на уныние, на смерть жестокую... А хочется ведь жить! Смотреть на солнце, воду пить. вино, и бога своего боготворить! А Он? Во время скорби и несчастья, спасет ли он? Так усомнились души их нетвердые, и согласились рыцари, жизнь свою сохранить. Которые из них... Не все... Их горстка, мало... они извергли Бога своего! Один великий, одержал победу, и стала та виктория, ослепительно кровавой, а воины, черными всадниками, несущими неверующим - смерть. Два человека, там, в райских садах, блуждали словно слепые. Один из них и правда слеп, другой ослеп увидев рай. И не один из них не смог, сказать друг другу, добрые слова,- лишь потому, что оба, считали себя всемогущими,- СВЯТЫМИ!