Притча о закваске в тесте, с другой стороны, более похожа на сравнение. Все, что говорится о закваске, о сеятеле и о горчичном зерне всегда было правдой относительно закваски, сева и горчичных зерен. Такие “притчи” больше похожи на иллюстрации, взятые из повседневной жизни и использованные Иисусом.
Высказывания типа “Вы – соль земли” отличаются и от того и от другого. Они называются иногда параболическими (притчевыми) высказываниями, но на самом деле это – метафоры и подобия. Иногда они кажется, действуют подобно сравнениям, но их смысл – причина, по которой они были рассказаны – совершенно другой.
Следует отметить, что в некоторых случаях, особенно, например, в притче о злых виноградарях (Мк. 12,1-11; Мф. 21,33-44; Лк. 20,9-18), сама притча может быть очень близкой к аллегории, где многие детали в рассказе придуманы для того, чтобы обозначить нечто другое (как в неправильном толковании Августином притчи о милосердном самарянине). Но притчи – это не аллегории – даже если нам иногда кажется, что в них есть аллегорические черты. Причина, и в этом мы уверены, в различных функциях.
Поскольку притчи не все одинаковы, нельзя (и не стоит) вырабатывать правила, общие для всех них. То, о чем мы говорим здесь – для притч в истинном смысле этого слова, но многое применимо также и к другим типам.
Как действуют притчи
Самый лучший ключ к пониманию того, что такое притчи – в их функции. В отличие от большинства притчевых, высказываний, например смоквы с чертополоха, рассказы притч не иллюстрируют прозаическое учение Иисуса красочными словами. Не служат они и средством раскрытия истины, хотя к концу это так и происходит. Притчи-рассказы служат скорее средством вызывания некой реакции со стороны слушателя. Перефразируя слова Марталла Мак Люэна, притча – сама по себе послание. Она рассказывается, чтобы адресоваться к слушателям и захватить их, заставить их задуматься над своими поступками и как-то отреагировать на Иисуса и Его проповедование.
Именно это ”вызывание реакции” приводит нас к дилемме в толковании их. Поскольку толковать притчу – это иногда значит разрушить ее оригинальное значение. Это то же самое, что толковать шутку. Сам смысл шутки и то, что делает ее смешной, заключается в том, что слушатель воспринимает ее непосредственно, когда ее рассказывают. Она смешна для слушателя именно потому, что слушатель “захвачен” ею. Но шутка может “захватить” его только в том случае, если он понимает смысл шутки. Если вам приходится объяснять смысл, она больше не захватывает слушателя и, следовательно, не в состоянии вызвать тот же смех. Когда шутка объяснена, она может быть прекрасно понята и все еще быть смешна (по крайней мере понятно, что нужно смеятся), но она теряет свой эффект. Она больше не функционирует так как раньше.
То же и с притчами. Они были рассказаны, и мы можем предположить, что большинство слушателей непосредственно осознавали смысл и улавливали его, или он захватывал их. Для нас же притчи – написаны. Мы можем или не можем сразу же уловить смысл, поэтому они никогда не будут действовать на нас так же, как для первых слушателей. Но с помощью толкования мы можем понять, что они улавливали, или чтобы мы уловили, будь мы там. И это именно то, что нам нужно делать в экзегезе. Герменевтическая задача лежит за этим: Как нам заново уловить энергию, силу притч в наше время и в нашем окружении?
Экзегеза притч
Нахождение точек соотношения
Давайте вернемся к нашей аналогии с шуткой. Две вещи, которые захватывают слушающего шутку и добиваются реакции смеха – те же, что захватывали и слушателей притч Иисуса, а именно их знание того, о чем говорится (точки соотношения), и неожиданный поворот рассказа, с которыми может отождествляться слушающий во время рассказывания истории. Если их пропустить в шутке, то не будет неожиданного поворота, ибо знакомые моменты создают обычные ожидания. Если их пропустить в притче, то сила и смысл того, о чем говорил Иисус, тоже будут пропущены.
То, что мы подразумеваем под “точкой соотношения”, лучше всего можно проиллюстрировать на притче Иисуса, записанной в полном оригинальном контексте (Лк. 7,40-42). В этом контексте Иисус был приглашен на обед неким фарисеем по имени Симон. Но приглашение не расценивалось как почетное посещение знаменитого раввина. Не проявление даже обычного радушия и знаков гостеприимства по отношению к Иисусу было нацелено на некоторого вида унижение. И когда городская блудница появляется среди обедающих и ставит себя в глупое положение, обливая ноги Иисуса слезами и отирая их волосами, это лишь подкрепляет фарисеев. Иисус не мог быть пророком и оставить это публичное оскорбление не осужденным.
Зная их мысли, Иисус рассказал своему хозяину простую историю. Два человека должны были деньги заимодавцу. Один был должен пятьсот динариев (динарий был платой за день работы), другой пятьдесят. Ни один не мог заплатить, и он простил обоим. Смысл: Кто, по-вашему, более возлюбит заимодавца?
Рассказ этот не нуждался в толковании, хотя Иисус и продолжал доводить его смысл до каждого со всей силой. Здесь три точки соотношения, три знакомых момента заимодавец и два должника. Отождествление появляются сразу же. Бог – это заимодавец, городская блудница и Симон – два должника. Притча – это выражение суждения, вызывающее реакцию Симона. Он едва ли пропустил или не понял смысл. Когда притча закончилась, он оказался в очень неловком положении. Такова сила притчи.
Следует отметить, что и эта женщина слышала притчу. И она тоже отождествлялась с историей, как она рассказывалась. Но то, что она слышала, – не осуждение Иисусом, а Его, а значит и Божие, принятие ее.
Хорошо запомните: это не аллегория, это – притча. Истинная аллегория – это рассказ, где каждый элемент нечто чуждое самому рассказу. Аллегория дает смысл пяти сотням динариев, пятидесяти динариям, так же как и любой другой детали, которую вы можете отыскать.
И далее, что особенно важно, смысл притчи не в ссылке на знакомые моменты, как это было бы с истинной аллегорией. Ссылка на что-то (точки соотношения), – это лишь та часть рассказа, втягивающая в него слушателя, с моментами которой он или она могут отождествляться тем или иным способом. Смысл притчи – в предполагаемой реакции. В этой притче – это осуждение Симона и его друзей, либо приятие и прощение женщины.
Отождествление слушателями персонажей притч.
В приведенном выше примере мы также отметили значение отождествления слушателями (аудиторией), потому что смысл притчи связан с тем, как ее услышали изначально. Относительно многих притч, их слушатели названы в самом Евангелии. В таких случаях задача толкования – это сочетание трех вещей:
(1) сидеть и слушать притчу снова и снова;
(2) отождествить персонажи притч, приведенные Иисусом на что-то конкретное, как это делали бы первые слушатели;
(3) попытаться определить, к чему первые слушатели приравняли рассказ и, следовательно, что они услышали.
Давайте попробуем это на двух хорошо известных притчах: о милосердном самарянине (Лк. 10,25-37) и о блудном сыне (Лк. 15,11-32). Притча о милосердном самарянине рассказывается эксперту в Законе (законнику), который, желая оправдать себя, говорит Лука, спросил: “А кто мой ближний?” Если читать притчу снова и снова, вы заметите, что она не отвечает на заданный вопрос. Но в более повествовательном тоне она показывает самооправдание законника. Он знает, что Закон говорит о любви к ближнему как к самому себе и готов определить “ближнего” в терминах, чтобы продемонстрировать свое благочестивое послушание Закону.
В этой притче только две ссылки (важных момента), человек в канаве и самарянин, хотя и другие детали помогают созданию эффекта. Следует особенно отметить две вещи:
(1) Двое прошедших мимо – священники, религиозная структура, противостоящая раввинам и фарисеям, которые являются экспертами Закона.
(2) Раздача милостыни бедным было очень важным моментом для фарисеев. Именно так они любили ближних как себя.
