Annotation
Воспроизводится по изданию: Орден куртуазных маньеристов. Отстойник вечности. Избранная проза: — М.: Издательский Дом «Букмэн», 1996. — 591 с.
АНДРЕЙ ДОБРЫНИН
ПИСЬМО 1
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
ПИСЬМО 2
1
2
3
4
5
6
7
8
9
ПИСЬМО 3
1
2
3
4
5
6
7
ПИСЬМО 4
1
2
3
4
ПИСЬМО 5
1
2
АНДРЕЙ ДОБРЫНИН
ЗАПИСКИ ОБОЛЬСТИТЕЛЯ
роман
Иди же с миром и знай: не буду с тобою снова искать сближенья.
Уж так я создан: в беде любовной терпеть не стану уничиженья.
Абу Нувас
Если ж стерпел униженье — без носа достоин остаться,
Меньший позор быть с отрезанным носом, чем так унижаться.
Ибн Абд Раббихи
ПИСЬМО 1
1
Здравствуйте, друг мой! Нынче утром принесли мне Ваше письмо. В этот момент я сидел за завтраком и как раз намеревался съесть яйцо всмятку, а затем приняться за поджаренные хлебцы. Отсюда Вы можете заключить, что получение Вашего письма не доставило мне особого удовольствия. Посудите сами: ранее мы с Вами не имели обыкновения обмениваться депешами, так как живем в одном городе, имеем телефоны и можем при необходимости быстро связаться друг с другом без посредничества почты. Увидев фамилию на конверте и даже обратный адрес, предполагающий получение ответа, я тут же решил, что в Вашей жизни произошло какое–то экстраординарное событие, а я страх как не люблю всяких неожиданностей, нарушающих покой, необходимый мне для творческих занятий. К тому же ясно, что если человек боится посторонних ушей и не доверяет устной речи, то событие, приключившееся с ним, отнюдь не приятного свойства. Поэтому мое душевное равновесие в это утро благодаря Вам было поколеблено. Вскрыв конверт, я принялся читать Ваше послание (крайне многословное, замечу в скобках, и написанное необычайно скверным почерком). Какова же была моя досада, когда я понял, что речь идет не о долге чести и не о творческом кризисе, а всего лишь о неудаче в любви! Разве можно, друг мой, пугать занятых людей из–за таких пустяков! Досада в моей душе смешивалась с облегчением, ибо я все же дорожу Вами и потому был рад, что речь не идет о подлинных несчастьях. А то ведь Вы, к примеру, могли по молодости связаться с какими–нибудь смутьянами и бунтовщиками, врагами порядка, которых нынче так много развелось и которые всегда готовы обольстить неопытную жертву своими посулами и заставить ее писать шифровки и подметные письма. Бойтесь их, друг мой.
Вы, разумеется, знаете, что человек я весьма занятой. В силу этого я вынужден вести размеренный образ жизни и расписывать свой день буквально по минутам. Стало быть, Вы не вправе рассчитывать на ответ. Кроме того, мне известно, что человек, позволивший любовному недугу овладеть своим разумом, не склонен внимать здравым советам, которые я мог бы преподать. Тем не менее я все же берусь за перо. Что же заставляет меня отвечать Вам?
2
Дело в том, что Ваше письмо разбудило в моей душе дотоле дремавшие воспоминания о невозвратных днях юности. Нотка отчаяния, звучащая в нем (хотя подчас и насколько назойливо), напомнила мне мои собственные страдания из–за женщин, и я понял, в чем Ваша главная беда. Вы, как некогда и я, встречаете стрелы Амура с открытой грудью, без надежных доспехов, и жестокий мальчишка, начисто лишенный благородства, разит Вас играючи при всяком удобном и неудобном случае. Проще говоря, Вы, как когда–то и я, не создали для себя никаких правил поведения в делах любовных и не имеете твердой точки зрения на этот предмет, с каждой женщиной начиная все сначала. Правда, в отличие от Вас, я в Ваши годы уже принялся составлять для себя свой неписаный «любовный кодекс», дабы руководствоваться впредь не душевными порывами, которые редко ведут нас к добру, а правилами, основанными на собственном горьком опыте. Этот кодекс я с давних пор ношу в себе и поступаю в соответствии с ним, — теперь же, видимо, настал момент использовать его для того, чтобы поучить своего заблудшего ближнего уму–разуму. Впрочем, я не обманываюсь относительно Вашей способности воспринимать в теперешнем возбужденном состоянии уроки здравого смысла. Я даже еще не решил, стоит ли отсылать Вам то, что я сейчас напишу. Возможно, это будет не письмо, а перенесенный на бумагу разговор человека с самим собой, поскольку в Вас я вижу себя прежнего, — записки человека, которому случалось успешно домогаться женской любви, записки обольстителя.
3
Начну с того симптома временного помешательства, который, будучи обнаружен мною в Вашем письме, внушил мне наибольшее беспокойство. Я говорю о горькой обиде, пропитавшей все Ваши фразы и присущей незаурядным людям, не оцененным по достоинству современниками. В данном случае справедливой оценки Вы ждете от женщины — предмета Вашей страсти. Такая оценка должна, видимо, выразиться в том, что Ваша дама предастся Вам душой и телом. Этого, однако, не происходит, отсюда и горечь, пропитавшая насквозь Ваше весьма объемистое послание. Более того, Вы, стиснув зубы, сознаетесь, что вышеуказанная дерзкая особа скорее всего предпочитает Вам другого молодого человека — по Вашим словам, куда менее достойного, чему я охотно верю. И все же я настоятельно прошу Вас немедленно выкинуть из головы опасное заблуждение, будто благосклонность женщины прямо пропорциональна достоинствам ухаживающего за ней мужчины. Запомните, друг мой: связь тут настолько слабая и косвенная, что полезнее сделать вывод об отсутствии всякой связи. Верно то, что женщины будут восхищаться Вашим умом, талантом, благородством; не спорю с тем, что эти качества будут порой помогать Вам добиваться у них успеха, но верно также и то, что женщины сплошь и рядом выбирают кавалеров, которые наделены указанными свойствами в весьма скромной дозе и которых часто иначе как самцами и не назовешь. Тем не менее поэтические создания, до сих пор, кажется, внушающие Вам почтительный трепет, прекрасно с этими самцами уживаются, умудряются находить с ними общие интересы и темы для разговора и, что самое страшное, рожают от них детей, обеспечивая тем самым непрерывное воспроизводство человеческой глупости. Женщина и наивысшим достоинствам чаще всего предпочтет ничтожество: во–первых, потому, что на его фоне неизмеримо вырастает ее собственная маленькая личность и это вселяет в ее душу сладкое ощущение собственной значимости; во–вторых, ничтожность спутника жизни создает душевный комфорт, ибо такого человека можно обманывать, не испытывая при этом особых угрызений совести; в-третьих, ничтожество означает покой и, при известной хитрости, верный достаток, тогда как талант — всегда движение, а значит — неуверенность и беспокойство для женщины, ибо смысла этого движения она не понимает. Наконец, ничтожество в глубине души знает свою скромную цену, и потому оно терпеливо и непритязательно. Подлинная же личность не склонна сносить унижения даже от любимого существа, а ведь многим прелестным барышням возможность унижать своего ближнего доставляет не меньшее наслаждение, чем грубому солдафону, посылающему подчиненных драить плац зубными щетками. Настоящий человек внушает женщинам смутные опасения как потенциальный бунтовщик. Потому–то они так ценят в мужчинах верность, надежность и щедрость, — подчеркиваю, не любят, а ценят, — ведь именно эти мужские достоинства приносят им наибольшие выгоды и к тому же успешно сочетаются у своих носителей с тупостью и отсутствием воображения. Любят же наши дамы только то, что боятся утратить. Никто не пользуется у них большим успехом, чем сладкоречивые ветреные обманщики, непостоянство которых общеизвестно: однажды уступив им, жертвы обольщения готовы на все, чтобы их удержать. Поэтому не слушайте женщин, когда они превозносят верных, надежных и щедрых кавалеров: женщины охотно пользуются этими похвальными свойствами, но не слишком охотно их вознаграждают.
