Вернувшись на квартиру старухи Извековой, я заставил себя успокоиться и попытаться понять полноту картины мира на сегодняшний день, но, сколько бы я ни силился, как ни напрягал мозги, ответ никак не приходил, лишь разрозненные куски мозаики человеческих судеб будоражили мое воображение… Я взял трубку и позвонил. Слышал лишь монотонные бесконечные гудки… Странно, но именно это меня успокоило, и я прилег на диван, подложив руки под голову. Чтобы вновь не заснуть и не проспать главное, я вспомнил, что не вполне досказал историю Иосифа Иосифовича Бродского, внука Алевтины Воронцовой и Арсения Иратова, к которому волею судеб был прикреплен, но еще и подумал, что сейчас-то она, история, уже не имеет значения, сюжет побочный, мало кому нужный, но воспоминания уже проявлялись, воспламеняя мозги, постепенно становясь явью, и я был не властен над ними.

Валерий Эстин больше не встречался с Иосифом, хотя молодого человека привезли в его личное поместье под Тверью и разместили в гостевом доме. Эстин, как и всякий большой шахматист, интересовался всем, что выходило за рамки обыкновенного человеческого понимания. Экстрасенсы, телепаты, левитирующие, видящие будущее и т. д. – они помогали ему выигрывать в шахматы, как он считал, а впоследствии Эстин создал институт паранормальных явлений. Выглядит смешно, но доход миллионный… Комиссованным солдатом занимался исключительно Митя Шварц.

– Знаешь, зачем тебя из школы сержантов забрали?

– Нет, – ответил Иосиф.

– Узнаешь, но поговорим об этом через пару дней. Ты пока отъедайся, смотри кино и выспись… Там телефон, звони матери сколько хочешь.

– Нельзя, чтобы она сюда приехала?

– Нет, тем более что она занимается обстановкой новой квартиры…

– Ладно.

Молодого человека не беспокоили три дня, он преотлично выспался и насмотрелся голливудских фильмов, благо дом был набит превосходной аппаратурой. Ел вволю, смотрел и спал без сновидений. Лишь один раз ему приснилась картинка с мертвым Тапкиным, лежащим в гробу. Он тотчас проснулся и увидел над собой лицо Мити Шварца.

– Ты видел Тапкина? – спросил он, точно зная ответ.

– Видел.

– Как ты узнал, что у него аневризма?

Иосиф уселся в постели, потянулся и зевнул:

– Я не знал.

– Но ты же…

– Я предугадал.

– Предугадать – почти то же самое, что знать! – надавливал Митя.

– Почти, – согласился Иосиф. – Вы картинку мне внушили?

– С чего ты взял?

– Это первый сон в моей жизни.

– Что, даже голые девки не снятся?

– Нет.

– Ты, часом, не гей?

– Нет.

– Странно. Всем людям снятся сны. Видимо, ты их просто не помнишь.

– Тапкина вспомнил… Кстати, – попросил Иосиф, – не могли бы вы принести мои книги?

– Нет проблем… Ты интересуешься иудаизмом?

– Трудно сказать…

– У нас есть неподалеку синагога. Хочешь сходить?

– Можно… Так это вы внушили мне Тапкина?

– Считай, что я… Слушай, иди умойся, ну и все там. Я жду тебя на первом этаже в столовой.

Пока Иосиф, стоя под горячим душем, смывал из сознания образ мертвого сослуживца, Митя Шварц зачем-то заглянул в сумку Иосифа, порылся в ней, затем подошел к кровати и заглянул под подушку. Даже наволочку, как служебный пес, обнюхал…

Они сидели за круглым обеденным столом, Иосиф завтракал свежим творогом с лесными ягодами, щедро поливая блюдо сгущенным молоком, – и наслаждался… Митя уже давно позавтракал, сейчас пил кофе, размешав в непроглядной темноте напитка пять ложек белого сахара, и смотрел искоса на молодого подопечного:

– У нас колбаса преотличная. Сами делаем! Попробуешь?

– Нет, спасибо. Я не ем мясо с молоком.

– Ты соблюдающий? – удивился Митя. – Кашрут?

– Нет…

– Что же не мешаешь?

– Желудок не принимает… Я, пожалуй, еще и сырники съем, если вы не против.

Митю Шварца все больше злил этот парень, обрастающий после комиссовки черными, блестящими, как вороненая сталь, волосами, статный красавец с глазами старого мудреца. У самого математика IQ также зашкаливал, он продвинулся в математическом анализе новых квантовых теорий, но сам про себя отчетливо понимал, что он не Эйнштейн, совсем не гений и не красавец. И этот его новый подопечный тоже не выдающийся, но что-то Эстин в нем разглядел, как и в Мите в свое время, велел работать с юношей, но мягко, без всяких психологических штучек, на которые тот был мастер.

Из радиоприемника неслась в лето песня Никитиных с веселым припевом «Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллу, Бричмуллою», а математику Мите слышалось: «Брит мила[1], брит миле, брит милой…»

– Тьфу!

– Все в порядке? – улыбнулся Иосиф.

– Не люблю эту песню!.. Кстати, ты наверняка понимаешь, что тебя не просто сюда привезли, откосив от долга перед Отечеством?

– Понимаю, – кивнул Иосиф, утерев губы салфеткой. – Но не в шахматы же играть?

– Только в свободное время.

– Я слушаю…

Испытывающего к гостю неприязнь математика не отпускало ощущение, что не он здесь всем управляет, а новенький. От этого Митю кидало в жар.

– И все же, зачем я вам нужен?

– А ты не торопись. Когда надо, скажут!

– Я же уже не в армии?

– Нет.

– Почему же вы разговариваете со мной, словно я собственность ваша?

– В армию можно вернуться хоть сегодня! – еле сдерживал эмоции Шварц.

– Я комиссован.

– Переаттестуют.

– Не получится.

– Почему?

– Найдут аритмию… А меня еще в МФТИ приняли. Так что отсрочка на пять лет.

Митя такой информации не имел, а это серьезное упущение, за которое можно было получить серьезное наказание. Еще Митя вспомнил девушку Олю, в которую был влюблен уже семь лет, и взаимно, но она уродилась дочерью генерала ФСБ, и отец ее, Фотий Прыткий, не жаловал кудрявых и носастых. Влюбленным крайне редко удавалось встречаться, и тогда они с шекспировской неистовостью обладали друг другом. Но почти всегда их находили люди Прыткого, и все заканчивалось мордобитием и Ольгиными истериками… Шварц подумал о возможности шантажировать новой квартирой, в которой живет его мать, но воздержался до поры.

А тем временем радиоприемник продолжал радовать рожденных в СССР радостным припевом: «Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллу, Бричмуллою»…

– Когда успел?

– Так я же у матери два дня был. Съездил в институт, отдал документы. Я же с золотой медалью школу окончил. Автоматом зачислили!

– На какой факультет? – Математик обливался потом, думая о том, что скажет Эстину. Брит мила, бля!

– Квантовой механики… – Иосиф вышел из-за стола и сделал несколько гимнастических упражнений, разминаясь. – Вы, Митя, нервный и зависимый. Я скажу Эстину, что документы в институт еще из армии послал. Так что вы успокойте себя каким-то образом. Наказания не последует.

Математик вздрогнул, вскинул голову и почему-то стал нюхать воздух вокруг:

– Телепат, что ли?

– Это те, кто мысли читает?

– Как это я не унюхал…

– У вас повышенная чувствительность носовых рецепторов. Вы как собака. Это редкость! Но я не телепат.

– Кто же? – казалось, математик залает по-собачьи.

– Просто человек, умеющий читать книги. Я уже давно о вас прочитал, еще в армии… Вот Эстин не нашел вам применения, наверное не догадался. А вы можете с таким-то расчудесным носом находить трюфели. Кстати, черные экземпляры ценятся на вес золота.

– Со свиньей меня сравниваешь?

– А лучше прямо в тайгу – и женьшень рыть. Зачем вам Эстин?

– Слушай, ты!

– Митя, зачем нам ссориться? – улыбнулся Иосиф. – Ничего хорошего из этого не выйдет, я не пленник ваш, а вы не мой надзиратель. Давайте полюбовно? Спрашивайте что угодно, а я буду давать ответы, но не на все вопросы. И Эстин будет доволен, и вы при зарплате! Кстати, вам не удастся жениться на Ольге Фотиевне Прыткой, как бы вам этого ни хотелось.

– Все-таки телепат?

– Я же сказал, что нет! Повторяю, все мои знания – из книги.