Вдруг его кто-то хвать палкой по спине… Мирон больше от испуга, чем от боли, так и вздрогнул весь; глядь, стоит перед ним (как сам Мирон после рассказывал), стоит барин, чуть ли не генерал: в сером мундире со светлыми пуговицами, с красной оторочкой но швам, с черным ремнем через плечо… стоит, кричит, ругает его словами домашними, какие Мирон зачастую в деревне слыхал, и спрашивает: «куда те чорт несет на середку?.. не видишь, что по стороне ехать надобно, чурбан осиновый!»

Схватил свою лошаденку Мирон, отвел к стороне и думает: ну, первая встреча плоха… спасибо правда добрый барин папался, собственноручно колотит, а не то, что бы велел на конюшню свесть!

Подвигаясь далее, увидел Мирон башню высокую, и не вынес искушения, нужды нет что люди смотрят, остановился-таки, дивуется… подшел поближе, постучал по ней… экая штука, видно глиняная, вишь как крепко стоит!.. И уставился смотреть на самый верьх: больше всего его диво берет, как это на самой верхушке железка воткнута, а на железке-то еще железка, да еще так устроена, что висит да от ветру повертывается то туда, то сюда. – Как это угораздило, думает Мирон, такую штуку воткнуть туда?.. ведь это не колдовством же сделали!.. э, э! смекнул-догадываюсь, видно нагнули да и воткнули, нельзя же иначе.

Когда он глядел на башню да мерекал себе на уме про железку, откуда ни возьмися, пырь солдат-Яшка, ловкий, оборотливый, толк Мирона по загорбку… «чего борода зеваешь? а?.. для чего смотришь на башню, говори скорей?..»

Мирон снял шапку, смотрит на солдата, не знает что и вымолвить, боится правду сказать, кто его знает, может-кавалер и осердится… а кавалер-таки допытывается:

«Что же не отвечаешь, а? чего смотрел?»

– Да я так, ничего; я считал сколько-мол ворон там сидит.

«Ну чтож, многоль начел?»

– Да штук с пяток.

«Давай же по гривне за штуку, да скорее, мне некогда: вон там еще народ стоит, надо и с тех собирать!»

Мирон проворно вынул кошель и отсчитал служивому полтину целую. Солдат взявши деньги пошел куда ему надобно; а Мирон улыбается и говорит про себя: экой я штука, и кавалера надул: ворон-то до сотни было, а я сказал, что-мол их пяток всего!

Потом отправился далее и уже не останавливался, не то, говорит, пожалуй опять придется платить; да нападется еще не такой простяк, как тот служивый, пожалуй и полтиной не отделаешься.

Ехал – ехал по городу и конца не видать… думает наш Мирон, что надо же ведь остановиться где нибудь; а гдеж остановиться, чай на базаре, как и у нас в соседнем селе… Осмелился и спросилт. одного прохожого: – что, господин честной, где тут базар?..

«Какой базар?»

– Ну где продают всякую всячину?

«Здесь где только лавка, то везде продают. Да ты привез что ли что?»

– Как же, я вот овес привез.

«Так тебе надо на болото ехать.»

– Как на болото? Спять вон из города?

«Нет, вон туда на болото, ступай теперь прямо, а там направо повернешь и спроси.»

– Эко дело, подумал Мартын: и в городе да болото есть? Ну, наши деревенские чаю про это не ведают.

Поехал далее, спросил опять, показали, ему и въехал Мирон на болото с овсом своим. Смотрит где болото, думает там тина и трясина есть; ничего не видать, опять спрашивает: а гдеж тут болото?

«Да ты теперь на болоте и стоишь, отвечают ему.

– Так это-то болото?.. да тут и воды вовсе нет… да, правда, я и забыл, ведь это болото городское, так конечно уж оно таково не может быть, каково бывает болото деревенское…

Увидали Мирона два молодца-проходца, которые по базарам ловят дичь необстреленную. Увидали и тотчас по виду смекнули, не спрашивая, что это Мирон припожаловал… Подошли к нему.

«С чем, молодец?»

– С возом, говорит Мирон.

«Экой ты шутник!» сказал один, кивнул товарищу и ухвативши Мирона за плечи, обернул его задом к лошади, а сам продолжал расспрашивать. «Да с чем же воз то у тебя?»

– С овсом.

«А, с овсом; а я думал с гречею?.. а многоль овса?»

– Три четверти.

«Ну вот; славный ты мужичек, делом занимаешься!.. а как тебя зовут?»

– Мироном зовут.

«Мироном? у славный ты мужичок» продолжал молодец-проходец, держа между тем Мирона за плечи и поглядывая как товарищ взял один куль с воза, взвалил себе на плечи и пошел, как будто свое понес.» Славный ты мужичек» прибавил молодец-проходец, увидевши, что его товарищ унес куль с овсом, «славный… только вот что: Мироном тебя назвать много, а Мирошкою мало… будь же ты Мирон без четверти!»

Мирон думает про себя: к чему это парень наговорил ему, что он славный и прочее, и что вишь Мироном его много назвать: разве в городе Мироны в почете что ли большом?.. Да как взглянул на воз, ан и смекнул, почему он стал Мирон без четверти!

Спохватился наш мужичок: этак де не ладно!.. да народ здесь хоть не больно умен да и не глуп совсем, а главное нравный такой, никак к нему не применишься: то палкой тебя наровит, то деньги возьмет за то, что поглазеешь лишний час, а то пожалуй, заговоривши словом ласковым, из под носу унесет последнее!.. Нет, будет, нагляделся, не останусь больше в городе; хорошо еще, что деревенские не знают, что со мною приключилося, станут подсмеиваться… нет; продам скорей овес да и домой, не то пожалуй и с лошаденкой расстанешься. Я и прежде слыхал, что в городах довольно ловких плутов водится, да думал, что все они в другом платье ходят, в куцом, вон как тот, что давича у красной церкви читал какую-то бумагу гербовую, а другой на него издали показывал да мошенником его называл, нет, видно и здесь ходят иные так же, как и мы деревенские.

Отыскал однако Мирон покупателя, продал свой овес поскорей и домой спирается. Только вздумалось ему: что ж дескать я так безо всего приеду домой? пожалуй и не поверят, что я был в городе, дай куплю что нибудь такое мудреное, что бы нашим дурням деревенским и не понять, на что и к чему оно!

Продавши овес, поехал опять по старой дороге и для того, чтобы не спиться с пути в городе, и для того, что видел, около башни, где он ворон считал, торговцы на столиках продавали что-то такое мудреное, что ему и самому не в-домек было, к чему такие штуки надобятся.

Приехал да и боится лошадь оставить, пожалуй уведут-дескать, вишь ведь здесь какой народ пронырливый…

Подшел один к нему, спрашивает: «Что ты мужичек посматриваешь, али ищешь кого?»

– Нет, я так смотрю, лошадь не разнуздалась ли, отвечал Мирон, а сам думает: ласков ты больно, мужичком зовешь, а наровишь оплесть небойсь, чаю к лошади подбираешься!

Другой подошел: «что дядя, аль в извоз нанимаешься?»

Мирон ничего не отвечал, а только в телеге начал солому перетряхивать. Вишь, говорит сам с собой, вишь как подъезжают: не в извоз ли нанимаешься?.. а что, кажись, за дело кому!

И пуще Мирону лошадь оставить боязко, а купить что нибудь хочется… отойдет– отойдет он от лошади да опять к телеге своей подойдет…

Увидал его ловкий парень один, видно по полету заметил сову, подошел к Мирону и закричал на него: «Что ты тут мнешься с твоею лошадью?… а ли ей места не найдешь, сычь этакой!.. Что дорогу загораживаешь?»

Мне бы, говорит Мирон, купить здесь кое чего хотелося… да боюсь лошадь оставить одну.

«Так чегож зеваешь по сторонам, подвинь ее к стене да и расхаживай, коли охота есть.»

– Вот, думает Мирон, этот окрик дал, видно таки – добрый человек, послушаюсь совета его.

Поставил лошадь с телегой к стене; там действительно никто ему и не мешает, никто с ним и не разговаривает; отошел от телеги, смотрит издали, никто нейдет к ней; подошел к продавцам Мирон.

Как взглянул Мирон на товар, так у него глаза и разбежалися: там и на столах и на золи поразложено таких вещей, что кажется год надобно, чтобы каждую пересмотреть из них… и картины и картинки, и книги и книжки, и камушки какие-то и стеклушки, и посуда битая, и железки разные от изломанного лома, до гвоздя, чем сапоги подколачивают; одним словом, такая смесь дребедени с добром, что словно, не к нам сказано, после пожарища какого осталося: и у всякого такого товару стоит по купцу-продавцу, а ино место и по двое; и перед всяким толпится народу всякого и бояр, и купцов, и простых людей; и покупают такие вещи, что и Мирон подумал, достанься-де мне даром они, то я их сей час же на улицу выброшу! А поди ты, видно много охотников до хламу такого: дают деньги да еще и небольно торгуются, а молодцы-продавцы стоят руки поджавши и никому не здравствуют, не то, что в красных рядах, где, как увидят покупателя еще издали, то так и залают со всех сторон, нет, здесь никому со своим товаром не набиваются, как будто что продают такое нужное, без чего, как без хлеба нельзя пробыть…