– С удовольствием. Нет, честно. Это было бы здорово.

И Белла надолго приложилась к его губам.

– Поедем, Белла?

– Куда?

– Ко мне домой. Или к тебе.

– Я хочу танцевать.

– Господи! Ты решила всю ночь здесь провести?

– Почему бы нет? Ночь – самое время для танцев. По утрам никто не танцует и днем тоже.

– У меня ноги гудят, – пожаловался Элиот. – Я хочу есть. И тебя.

– А я хочу танцевать.

Дальше она танцевала или одна, или с посторонними мужчинами. Все ее тело, до последней клеточки, подчинялось ритму. Оно и понятно: таким способом, отдаваясь музыке и танцу, Белла цеплялась за реальность. Ведь для нас, для альтеров, и правда существует только «здесь» и «сейчас». Белла была уверена: стоит ей остановиться – и все изменится. Это будет конец первого акта, занавес упадет прежде, чем она покажет зрителям все, на что способна. Эта мысль страшила ее. А потом Белла почувствовала боль в основании затылка. О, как отчаянно она пыталась побороть эту боль! Несправедливо! Это же чудовищно несправедливо! Белла только-только начала – а ее уже гонят обратно. Ей стало трудно дышать. Перед глазами все поплыло, и Белла грохнулась на пол.

Салли открыла глаза и закашлялась от резкого запаха. Ее приводили в чувство нашатырем.

Она огляделась.

– Где я? Что случилось?

– Вы упали на танцполе, – пояснил владелец клуба, закручивая крышечку пузырька с нашатырем. – Вам лучше? Может, врача вызвать?

– На танцполе? Я думала, что я… что я… В общем, я пошла в уборную, и там…

Владелец клуба переглянулся с Элиотом.

– Разве она ходила в уборную?

– Ходила, ходила, – подтвердил Элиот. – Ей стало дурно, вот она и пошла. Я отвезу ее домой. Не волнуйтесь.

– Который час? – спросила Салли.

– Половина двенадцатого.

– Ужас! Элиот, отвезите меня домой, пожалуйста. Прошу вас! Поскорее!

В такси Салли заметила, что Элиот смотрит на нее крайне подозрительно.

– Может, объяснишься?

– Я упала в обморок, только и всего.

– Нет, Белла, не только и не всего. Произошло что-то еще.

– Почему вы называете меня Беллой? Вы мне в пепси-колу чего-то подсыпали, да?

– Конечно, нет!

– Мы были в баре. Вы купили мне диетическую пепси-колу, я выпила – и очнулась на полу в клубе. Значит, мне в стакан налили чего-то не того.

– Послушай, Белла…

– Не называйте меня Беллой. Вы отлично знаете, что мое имя – Салли.

– Хорошо. Послушай, Салли, я пока не пойму, что с тобой такое происходит. Я за тобой наблюдал весь вечер. Тодд говорил правду. Ты просто как доктор Джекилл и мистер Хайд, только женского рода. То сидишь спокойно и отзываешься на имя «Салли», а потом идешь в уборную – и возвращаешься уже Беллой. Ты в курсе, что ты три часа без передышки протанцевала? Потом потеряла сознание. Очнулась – и ты снова Салли. Может, ты и величайшая в мире актриса, да только…

– Элиот, я не умею танцевать. Я вообще не танцую. Никогда.

Он прямо глаза выпучил.

– Ты не танцуешь? Рассказывай! Я сам видел!

– Я неловкая. Не попадаю в такт. Двигаться не умею. Людей стесняюсь.

– А кто обещал выступить в «Дороге из желтого кирпича»? Скажешь, не ты? Кто грозился петь и плясать?

– Точно не я. Да я умру, если перед публикой окажусь.

Элиот сник на кожаном сиденье.

– Если бы я все собственными глазами не видел… если бы собственными ушами не слышал… А знаешь, что самое интересное? Эти две женщины, которых я сегодня наблюдал, очень сильно отличаются от третьей женщины – от той, что у меня в заведении работает официанткой.

Салли притихла. В груди шевелился противный холодок, на глаза наворачивались слезы.

– Салли, ты к психиатру обращалась? Тебе определенно нужна медицинская помощь.

Она кивнула.

– Я потому и на работу пошла. Психиатр стоит дорого, алиментов не хватает…

До самого дома Элиот молчал. У подъезда расплатился с таксистом, пошел вслед за Салли. Заметил в темной витрине манекен, остановился.

– Эй, Салли! Там коп!

– Не волнуйтесь. Это не живой человек. Это манекен в форме. Его зовут Мерфи.

– Что-что?

Салли подвела Элиота ближе к витрине, где, подняв правую руку, а в левой сжимая дубинку, застыл безмолвный страж.

– Мистер Гринберг его на ночь выставляет. Вроде охранника. Потому что к нему в ателье уже четыре раза залезали воры. Выносили готовую одежду. И мистер Гринберг придумал – нарядил манекен. Надеется, воры в темноте примут его за настоящего копа.

– Это вряд ли, – заметил Элиот.

Салли пожала плечами.

– Мистер Гринберг говорит, люди обычно не присматриваются. Тем более в темноте. Тем более хулиганы. Они будут реагировать на полицейскую форму и грабить другие магазины. Психологический эффект называется.

Элиот рассмеялся.

– А пожалуй, этот твой мистер Гринберг прав. Спокойного вам дежурства, офицер Мерфи!

Салли приблизилась к своей двери, села на ступени.

– Ты уверена, что тебе не нужна помощь? – уточнил Элиот, глядя на нее сверху вниз.

Салли чуть подвинулась – дескать, присаживайтесь.

– Мне сейчас не хочется домой. Давайте поговорим. Расскажите о себе, Элиот.

Он уселся рядом.

– О, это мой любимый конек. Что именно рассказать?

– Как вы с Тоддом стали партнерами? Как решили заняться ресторанным бизнесом?

Элиот улыбнулся, оперся локтем о верхнюю ступеньку.

– Ресторан принадлежал мне одному до середины семидесятых. Отец меня отправил в колледж. Хотел, чтобы я стал ветеринаром. Я честно отучился, у меня и диплом имеется. А потом выяснилось, что у меня аллергия на шерсть животных. – Элиот хлопнул себя по колену. – Но я ничуть не огорчился. Мне хотелось чего-нибудь захватывающего.

– Как вы это поняли?

– Просто пошел по дороге из желтого кирпича. А вела она с гор Западной Вирджинии.

– Я не понимаю.

– Желтыми кирпичами у мошенников принято называть разные заманушки для простаков. Якобы выгодные капиталовложения. По аналогии с золотыми слитками. Мой отец тоже был мошенником. Только вместо дутых золотых слитков он впаривал легковерным акции угольных шахт. Тот уголь содержит столько серы, что его только в аду и можно жечь. Обычные дома отапливать не годится. Для отца дорожка оборвалась в Нью-Йорке. Он разорился и загремел в тюрьму. Но прежде успел купить ресторан и записать на мое имя. Это и было мое наследство.

– А как Тодд стал вашим молчаливым партнером?

– В семидесятые, во время рецессии, мне приходилось туго. Помните, тогда еще действовало первое эмбарго на арабскую нефть? Я чуть не потерял бизнес. А Тодд как раз выиграл в покер крупную сумму. Вот и решил вложиться в мой ресторан. Потом ему перестало везти в карты. Невезение длилось полгода. В конце концов Тодд с игрой завязал. И все, что у него осталось – доля в «Дороге из желтого кирпича». Вам кажется, что для успешного партнерства у нас с Тоддом слишком большая разница в возрасте? Может, и так, да только мы подружились. По-настоящему.

– Это здорово.

Оба замолчали. Первым заговорил Элиот.

– Ну, Салли, теперь ваша очередь. Так что же действительно случилось нынче ночью, а?

Салли, до того улыбавшаяся, помрачнела.

– Вы правда не помните, что происходило с тех пор, как вы пошли попудрить носик в баре, и до тех пор, как очнулись в дансинге?

Салли покачала головой.

– Правда. Полный провал.

– Имя «Белла» что-нибудь вам говорит?

Она уставилась на свои руки.

– Ко мне иногда так обращаются. Люди, которых я впервые вижу. Утверждают, что знакомы со мной, видели там-то и там-то. Наверное, по соседству живет женщина, похожая на меня. Бывают же двойники…

– Вернувшись из уборной, вы попросили меня называть вас Беллой.

– Не может быть.

– И вы вели себя как совершенно другая женщина. Вы были очень веселы, оживлены и – как бы это помягче сказать – настроены на романтическое продолжение вечера. Вы танцевали в прямом смысле до упаду. Целых три часа.