Баррон был почти парализован усталостью, но слишком напряжен, чтобы расслабиться хоть на мгновение. Он думал, что он устал и голоден, жаль, что не ожидается ничего похожего на праздничный банкет. Но в глубине души он твердо знал, что это еще не конец. Впереди, черт возьми, осталось не меньше.
Он осознал, не веря собственным глазам, что солнце поднялось менее чем на тридцать градусов над горизонтом, вся страшная битва не продолжалась и часа.
Большая сверкающая белая птица, сделанная, похоже, из сиявшего сквозь перья драгоценного камня, низко кружила над ним и казалось вела его наверх. С Меллитой позади, вцепившейся в его руку, он поднялся по лестнице, прошел под аркой сквозь голубую дрожь магнитного поля в комнату, где стояло шелковое ложе. На нем лежало человеческое тело — спящее в трансе, или мертвое — неподвижное, как белая статуя.
Птица затрепетала над ним, внезапно щелкнула и криво свалилась на пол бесформенной грудой перьев и драгоценностей, будто сломанная механическая игрушка.
Сторн открыл невидящие глаза и сел, протянув им в приветствии ладонь.
Меллита кинулась к нему, обвила его руками за шею, смеясь и плача одновременно. Она начала что-то рассказывать ему, но он улыбнулся:
— Я видел все — глазами птицы — последнее, что я когда-либо увижу, произнес он. — Где Баррон?
— Я здесь, Сторн, — сказал Баррон, ему казалось, что он должен был быть готов убить его, но теперь весь гнев его и злоба улетучились. Он несколько дней был частью этого человека. Он не мог ни ненавидеть его, ни злиться на него.
Что мог он сделать слепому, беспомощному инвалиду?
Сторн произнес тихо, словно со стыдом:
— Я обязан тебе, я обязан тебе всем. Но я пострадал — и все приму как должное.
Баррон не знал, что сказать. Он произнес грубовато:
— Чтобы разобраться с этим, время найдется, да и разбираться тебе придется не со мной.
Сторн поднялся, тяжело опершись на Меллиту, и сделал несколько неуверенных шагов. Баррон решил, что ко всему прочему он еще и калека, но Сторн уловил эти мысли и сказал: — Нет, это всего лишь слабость после долгого транса. Где Дезидерия?
— Я здесь, — раздался голос сзади, и она вышла вперед, чтобы взять его за руку.
Он произнес шепотом:
— Как хотел бы я снова увидеть твое лицо, всего лишь раз, собственными глазами… — И вновь умолк со вздохом. У Баррона больше не было гнева, только жалость, и он понял, с крепнущей уверенностью, которая отныне больше не покидала его, что жалость эта — худшее из всех наказаний для человека, укравшего его тело и душу.
Далеко внизу прозвучал горн, и женщины кинулись к окну. Баррону не нужно было следовать за ними. Он знал, что там происходит. Прибыл Вальдир Альтон с Ларри и своими людьми. Он проехал вслед за ним половину гор и, потеряв, двинулся прямо сюда, зная, что рано или поздно, все кончится именно здесь. Баррон теперь не удивлялся тому, что маску его связали со Сторном. Ларри слишком долго находился с ним в близком контакте.
Сторн выпрямился, со спокойной совестью сильно уменьшившей жалость и восстановившей его в глазах Баррона.
— Судьба моя в руках Комина, — произнес он, словно самому себе. Пойдемте, я должен приветствовать своих гостей и судей.
— Судить тебя? Карать тебя? — говорил Вальдир несколькими часами позже, когда закончились формальности — как могу я наказать тебя сильнее, чем наказала тебя судьба, Лоран Сторн? Лишенный свободы., зрения, ты снова слеп. Ты действительно думаешь, что лишь ради защиты несчастных жертв мы сделали то, на что ты отважился, нашим величайшим табу?
Баррону трудно было смотреть в лицо Вальдиру, теперь же, перед жестокой правдой и справедливостью он поднял взгляд и произнес: — Кстати, я должен вам лошадь.
— Оставь ее себе, — спокойно ответил Вальдир. — Ее точная копия приготовлена тебе в качестве дара по окончании твоей работы у нас. Теперь, вместо этого, я передам ее Гвину. Я знаю, что ты не можешь нести ответственность за столь внезапный отъезд и мы благодарны тебе — или Сторну — он быстро улыбнулся — за спасение станции и всех лошадей в ночь Призрачного Ветра.
Он повернулся к Дезидерии и глаза его стали еще строже. Он сказал: Ты знаешь, что мы оставили Шарру уже много веков назад?
— Да! — вспыхнула она. — Вы, Комины, готовы лишить нас как новой, земной помощи, так и старой, дарковерской!
Он покачал головой.
— Мне не нравится то, что делает Альдаран. Но мне не нравится и то, что делают некоторые мои люди. Я не сторонник мысли, что Земля и Дарковер навсегда останутся несовместимыми силами и телами. Мы — братья, братские миры, нам стоит соединиться — а вместо этого нас объединяет вражда. Все, что я могу сказать — да помогут тебе Боги, Дезидерия — все, которых ты сумеешь найти! И ты знаешь закон. Ты вмешалась в личную вражду и разбудила телепатические способности в тех, кто не имел их. Теперь ты, и только ты ответственна за обучение твоих жертв самозащите. У тебя останется немного времени для работы в качестве Хранительницы, Дезидерия, — Сторн, Меллита и Баррон теперь под твоей ответственностью. Их следует научить пользоваться той силой, которую ты в них разбудила.
— Не только я, — произнесла она, — Сторн сам открыл ее и счастьем, а не наказанием моим будет помочь им! — Она вызывающе посмотрела на Вальдира и взяла в свои руки бледные ладони Сторна.
Ларри повернулся к Баррону, бросил взгляд на Вальдира, словно спрашивая разрешения, и произнес:
— У тебя еще осталась работа у нас. Тебе не нужно возвращаться в Зону Земли, если ты не хочешь, и прости, но я думаю, тебе теперь там не место.
Баррон произнес: — И никогда не было, — Меллита не двинулась, но ему показалось, что она встала рядом с ним, когда он проговорил, — я всегда принадлежал этому миру.
На долю секунды он увидел странное разделенное будущее — землянин, действующий «за» и «против» Земли в этом странном, разобщенном мире, безжалостно разорванный, и все же знающий свое место. Сторн украл его тело, а взамен дал ему сердце и дом.
Он знал, что место его теперь навечно здесь, что если Сторн занимал его место, то он теперь будет занимать место Сторна, и с каждым годом все сильнее. Он будет править миром, глядя на него двойным зрением, Дарковер станет другим. Но рядом с Меллитой он не боялся ничего, это был хороший мир — его собственный!
Конец.
