Я знаю, что почти все люди живущие на земле считают, что все беды происходящие в их жизни от нас, и именно Мы есть самое великое зло, и они нас боятся, боятся и ненавидят, ненавидят с самого рождения и до последнего своего вздоха. Мы самое страшное, что есть в этом мире. Мы невидимы и неотвратимы, Мы приходим, когда нас меньше всего ждешь и забираем самое ценное. Люди всячески пытаются оттянуть нашу встречу, но Мы всегда неотвратимо появляемся раньше или позже, но всегда не вовремя. Когда-то это меня пугало и обежало, но теперь я привыкла, можно сказать свыклась с положением вещей.

Меня зовут Соня, много лет я пролежала прикованной к кровати, смотря в обшарпанный потолок, и в один солнечный день просто умерла. Но сейчас я снова могу наслаждаться этим светом и дуновением ветерка. Кто-то спросит, как мне это удалось, даже может, позавидует? Но это того не стоит, я никому не пожелаю такого воскрешения. Да я жива, но какой ценой и можно это вообще назвать жизнью. Я живу, при этом принося боль и отчаяние другим, я посланник, посланник смерти, или говоря, проще я Ангел смерти, детской смерти. Это одно из самых неприятных подразделений, да и у смертей есть подразделения. Смерть стариков, воинов, даже животных, у них полный набор, а вот детская у нас всегда некомплект. Почему именно я? Честно не знаю, просто я не люблю причинять боль и стараюсь быть милосердной, насколько это возможно в моей профессии и у меня есть еще одно преимущество над остальными, не главное, но оно спасает, я глухая, глухая от рождения, поэтому не слышу причитаний и просьб. Я прихожу, беру и ухожу это и есть моя работа, теперь очень мало людей обладает дарами, а те, что имеют, не могут ими правильно распорядиться.

— Сонька, — проворчала тетрадь, — у тебя вызов, осталось несколько минут и он твой.

Я не слышала речь людей, как живых объектов, но тетрадь это другое, в ней появляются и исчезают имена моих клиентов, её речь светится ярко красным огнём, обжигая душу и находя в ней отклик, это не речь это больше, — это свет.

Я поднялась с белоснежного кресла в комнате отдыха и, спрятав тетрадь в сумку, завернулась в чёрный балахон, прихватила за резную ручку Косу, привычным движением накинула на голову капюшон. Спокойно шагнула в пустоту.

— Больница, как банально, — думала я, — всего двадцать лет на этой работе и я уже циник. А вон и свет.

Я вступила в палату, на кровати лежал мальчишка лет десяти, около него суетились медики, поминутно оттаскивая истошно орущую женщину и свариваясь с приборами. Как обыденно. Я достала тетрадь, на листе напротив имени мальчика появились песочные часы.

— Три минуты, — просчитала я по ним.

— Почему именно он? — огнём ударило где-то в глубине мозга, но я не повернулась. — Я тебя спрашиваю, — меня дёрнули за подол.

Резко обернувшись, я наткнулась взглядом на маленького мальчика, присела возле.

Светлая душа, таких мало осталось.

— Просто пришло его время, — мысленно ответила я.

— Это неправда, — разозлился мальчик.

— Это не мне и не тебе решать, время заканчивается, и я его заберу.

— Я не отдам.

Часы в тетради пискнули.

— Одна, — просчитала я и сделала шаг.

Пульс стал сбивать, так же как и дыхание.

— Откуп! — закричал мальчишка, закрывая собой лежащего.

— У тебя ничего нет, — ответила я.

Мальчишка суетливо застучал ладошками по карманам.

— Вот, — он вытащил, замусоленный леденец.

Я улыбнулась, странно, первый раз такое в моей практике кто-то ещё помнит или просто желает.

— Хорошо, я дам ещё один шанс, но это только на год, если он его не использует, я вернусь и заберу. Ты согласен?

— Нет, я буду его защищать.

— Твоё право. Тетрадь запиши — откуп. Встретимся через год в это же время. Уходим.

И развернувшись, я покинула больницу.

7 мая, ровно год прошёл с того самого дня, нужно проверить мальчишку и заодно прогуляться. Тетрадь быстро нашла объект и разноцветными линиями стала рисовать в воздухе перед моими глазами маршрут, попутно вставляя свои комментарии. Я улыбалась, и едва не пританцовывая, медленно направлялась по стрелочкам, перепрыгивая через мусорные баки и прохожих. Солнце играло в моих чёрных с седыми прядями волосах, рассыпаясь серебреными зайчиками в многочисленных косичках.

Снова больница, что на этот раз? Я подпрыгнула и, перешагнув подоконник, приземлилась на третьем этаже.

— Ты ничего не перепутала?

Тетрадь тут же пошла, жёлтыми пятнами, справедливо негодуя. Ладно, посмотрим. Я вошла в палату, худой мальчишка был обмотан множеством проводков.

— Что это значит? — зло спросила я.

— А чего ты хотела, ты так обрадовалась, что хоть кто-то помнит о договоре между людьми и Смертью, что забыла проверить физическое состояние объекта. Вот и получай, или ещё хочешь поиграть в дары?

Я зло скинула балахон и закинула Косу в стену, зло заскрипела зубами, нервно сжав кулачки так, что ногти врезались в мякоть. Боль отрезвляла и заставляла думать.

— Помогла, — тихо злилась я на себя.

— Что ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? — тихо раздалось в глубине мозга.

Меня резко повернули. Молодой мужчина в белом халате сердито смотрел на меня поверх очков. Вздрогнув от неожиданности, и посмотрев, как он держит меня за плечо, забытым движением коснулась уха.

— Что? — не понял он.

Я снова повторила этот жест, потом, тяжело разлепив губы, произнесла.

— Не слышу.

Мужчина тут же ослабил хватку, но руки не убрал.

— Ты кого-то ищешь? — сильно артикулируя, спросил он.

— Маму, — сказала я, что первое пришло в голову.

— Читать умеешь?

Стало обидно, но я утвердительно кивнула. Мужчина тут же стал лазить по карманам, извлек из недр белого халата какой-то потертый листок, быстро написал.

— В какой палате лежит твоя мама? — прочитала я.

Блин, я не знаю номера.

— В сороковой, — мысленно подсказала тетрадь, — везде есть сороковая палата.

Я протянула руку к листку, мужчина тут же сунул ручку. В это мгновение мозг обожгло невыносимой болью. Время, единственное чему мы подчиняемся. Изменение временных параметров обходится нам очень дорого. Обхватив голову, я резко присела.

— Сонька! — рявкнула тетрадь, впервые наплевав на конспирацию, — забирай объект и уходим, время, время тебе говорят.

Я тяжело поднялась, отстранившись от обалдевшего мужчины, не каждый день видишь парящую и вопящую над потолком тонкую тетрадку в клеточку, боль нарастала, неуверенно пошла по направлению к лежащему ребенку, и тут снова неприятности, мальчишка, влетев с воплями, повис на моих ногах.

— Соня зови Косу!

— Что? — переспросила я.

— Коса!!! — завопила тетрадь.

Моя чёрная коса, выданная мне перед первым заданием, вылетела из стены и удобно легла в руку, мужчину и надоедливого мальчишку отбросила по сторонам.

— Я же говорила тебе, — не шевеля губами, произнесла я, — каждому своё время, его время пришло, ты не изменил предначертанного.

Чёрный балахон окутал тело и закрыв голову капюшоном, я подошла к лежащему мальчику, коснувшись губами лба больного, почувствовала, как в тетради напротив имени мальчика появилась дата смерти. Ребенок глубоко вздохнул и затих.

— Не умея пользоваться дарами, не используй их. Иногда смерть является благом, запомни это на будущее.

Мальчик заплакал, а мужчина, не отрывая взгляда, следил за каждым моим движением, подхватив тетрадь, я ушла в пустоту.

— Как ты думаешь, шеф уже знает о нашем проступке?

— Конечно, меня волнует другой вопрос, какое наказание она нам придумает?

— Но ведь за двадцать лет полевой работы у нас не было не одного прокола, и я так думаю, Старатели легко исправят нашу оплошность.

— Сонька, ты знаешь Николая, ну мужчину который был до тебя, у него в сто раз больше послужной список и куча благодарностей и где он сейчас и поверь мне на слово, его поступок был менее заметным, чем наш, да и свидетелей было на порядок меньше.