— Ну иди ко мне, познакомимся, — предложил Сенька. — Как тебя зовут?..

— Я — Любонька, а тебя, я знаю, зовут Сенечка… — улыбнулась Любаня, застеснялась и опять спряталась за отца. Такая робкая былинка, два любопытных глаза да ножки — ниточки сороковой номер…

Первоклассник Серёжа оказался смелее и даже по–мужски пожал руку дяде Семёну.

Ну, как водится, с дороги обычно приземляются за стол. Время оказалось удачное, семья ещё не обедала и чавунчик свежего борща, сваренного на простой угольной печке, своим ароматом буквально сбивал с ног… В тёмном дубовом, ещё довоенном буфете нашлась и бутылка «Московской»…

На второе случились прямо–таки выставочные голубцы, ну как на картинке в книге «О вкусной и здоровой пище». Затем за чаем с разными вареньями подробно говорили о том, кто кому какой роднёй приходится, где кто теперь живёт, за кого замуж вышли, на ком женились, кто помер… Конечно, много досталось и Станиславу Сербе, потому что его послевоенная одиссея в Австралию виделась каким–то сказочным приключением, вроде жизни и приключений Робинзона Крузо…

Так и проговорили почти до ужина. Оказалось, что хотя у отца и три сестры, но в данный момент в Ясиноватой можно повидаться лишь с одной, бабой Просей, другая живёт в Житомире, а третья тётя в прошлом году умерла. С учётом того, что Сенька запланировал возвращаться домой завтра, решили вечерком проведать бабушку Прасковью.

Прасковья Степановна обрадовалась гостям и, несмотря на свои семьдесят с гаком, проворно забегала, сооружая чай. Сенькина сестра Оля, хоть и готовилась вскоре встретить своё сорокалетие, прытко оттеснила мамку и быстренько всё организовала. Тем более, что торт и конфеты гости принесли с собой.

Рассказам и расспросам не было конца. Любаня, счастливая тем, что её, в отличие от Серёжки, взяли на такое важное и красочное мероприятие, не слазила с колен дяди Семёна и пыталась на каждую его реплику взрослым вставить какую–нибудь свою смешинку или радостное восклицание.

Опять смотрели фотографии и письма отца, привезённые Сенькой.

— Вылитый Стасик! — Расплакалась баба Прося и Оля кинулась отпаивать её валерьянкой. Отойдя немного от волнения, тётя Параска вспоминала годы своей, сестёр и брата Стасика детства и молодости, проведённой на замечательной речке Ворскле в хуторе на Полтавщине, безмятежное предреволюционное детство, раскулачивание и страшный голод тридцать третьего года.

Визит закончился поздно.

Утром Оля напоила братика настоящим парным молочком (не поленилась раненько сбегать к соседке, у которой обычно брала домашнее молоко) и повела Семёна погулять по городку, показала школу, где учительствует, Дворец культуры, кинотеатр и даже летнюю танцплощадку.

После скромного, без рюмок и тостов, обеда, Сенька засобирался на вокзал к одесскому поезду.

— Как же ты сам? Я проведу тебя! — Сказала Оля, накидывая на плечи вязаную кофту, потому что день выдался пасмурный и прохладный.

Анатолий рано утром ушёл на работу и прощаться осталось только с милыми племянниками — Серёжкой и Любаней. Сергей важно, копируя отца, подал ладонь и пожал Семёну руку, подражая взрослым. Любаня встала было на цыпочки, чтобы поцеловаться с Семёном, но не достала, и он подхватил её, поднял на нужную высоту и крепко, по–настоящему поцеловал.

— Вот уж кому–то невеста растёт, так невеста, завидую! — улыбнулся Сенька, опуская племяшку на землю.

— Вот и не кому–то, дудки им всем! — Насупилась Любаня. — Я только за тебя выйду, Сенечка!

Мама Оля и Семён расхохотались.

— Ну и зачем ты ему нужна, такая бестолочь! — Шутя выдала доце подзатыльник Ольга.

— Да я и женат уже, — рассмеялся Сенька. — Хотя разве что лет через десять, если разведусь к тому времени… Ну да всё, мне пора, дети, приезжайте в гости!..

Оля взяла Семёна под–руку, и они пошли на вокзал. Дети, стоя у калитки, долго махали им вслед. «И когда только мои девчёнки вырастут так, чтобы можно было не только пелёнки менять, а в кино, например, сходить или гостям показать?»..

В вагоне Сенька улёгся наверху, как и обычно. Переполненный впечатлениями, долгот не мог уснуть. Если в гости ехал в растрёпанных чувствах, то возвращался в довольно приподнятом настроении. Как же, теперь у него столько интересной родни. И это всё благодаря тому, что папа нашёлся!..

А осенью, после разлада с Ниной, ни с того, ни с сего, Семён начал много писать. Стихи, рассказы. Непонятно как, но проторил дорожку в Областное литературное объединение, регулярно бывал на его заседаниях.

Председатель Литобъединения Васыль Лисовык, интереснейший усатый козацюга. Ему далеко за шестьдесят. Правда, его итоговую книгу стихов «Рілля» («Пахота» — укр.) Семён не читал, но представлял, о чём там может идти речь. Из активных участников наиболее колоритными показались Володымыр Вуйтэнко, Олэкса Кожух, Пэтро Пэро, Иван Чортомлыкськый (приводим имена и фамилии пишущих на «ридний мови» в их украинском самопроизношении), Владимир Захарьев, Иван Шампуров, Святослав Фунтукович, ещё какой–то самобытный писатель из работников общепита, накропавший толстенный роман «Ресторан».

С Вуйтэнком у Семёна сложились неплохие отношения. Вечно пьяненький Володя несколько лет пишет повесть «Хлопці–молодці», но конца не видно. Как человек богемы, висит на шее у вконец затурканной жены, преподающей математику в пединституте. Опять же дети. Вечная нужда и вечный, неистребимый, как тараканы, оптимизм. Друзья называют его уважительно «мэтром».

С Захарьевым Сенька дружит. Володя приехал к нам недавно, после развода с женой, из какого–то Шебекина. Написал роман «Зеленая шляпа» о гэбистах. Наивно думал, что критика культа личности Сталина даёт ему право «сорвать маски» с «рыцарей плаща и кинжала». На днях у него провели обыск, изъяли рукопись романа, как антисоветский. Самое смешное, что пришло трое именно в зеленых велюровых шляпах. Начали Володьку таскать.

В декабре наследники Берии вызвали и Семёна. Начали издалека. Зачем переписывается с отцом? Все–таки, не наш человек, пренебрёг Родиной. Если будут проблемы, как ответить на тот или иной хитрый вопрос отца, приходите посоветоваться.

Сенька не по–советски ответил, что как–нибудь сам разберётся, о чем говорить с отцом.

Или вот, возьмите, Захарьев. Умный человек, а клевещет на органы. В исторический момент, когда всем надо ещё теснее сплотиться вокруг коммунистической партии, написал хрен знает что. Хорошо бы вам выступить в Литобъединении с открытой товарищеской критикой этой низкопробной окололитературной поделки.

Семён сказал, что «Зеленой шляпы» не читал, попросил дать почитать, чтобы определить свою гражданскую позицию… Товарищи долго смеялись. Напоследок спросили, что означает текст телеграммы, полученной Сенькой пару месяцев тому назад. Серба вдруг всё вспомнил и в свою очередь долго смеялся, чем весьма озадачил дзержинцев.

А дело было вот в чём. Как–то осенью пришла глупая телеграмма из Оссоры (с Камчатки) от Галки Хлопониной, которую после окончания в прошлом году финансового института распределили главбухом на тамошний рыбозавод. Некий вопль отчаяния. Смысл прозрачный, — вытащи меня как–нибудь отсюда. Из её редких писем Сенька уже знал обстановочку, в которую она вляпалась. Там такая дыра, край света. Рыбозавод, застава и Тихий океан. Вырваться никак нельзя. В редкий самолетик попасть можно только по личному распоряжению директора рыбозавода, который там и Бог и Сатана в одном лице. И Семён начал было искать ей жениха. Рассказал друзьям–товарищам. Люди начали предлагать добровольца для фиктивного брака.

Женька Якименко привел какого–то сосунка лет 19-ти. Кажется, Эдик, сын генерала. Сынген? Ну и что, а я — Сынкап!.. Сразу не понравились глаза претендента. Они бегали туда–сюда, как у вора. Потом исчезла с этажерки Галкина телеграмма. Потом исчез и Эдик. И вот теперь в гэбэ Сеньку просят раскрыть смысл галкиной шифровки. Он понял, что Оссора, видимо, очень хитрый городок на Камчатке, а простой советский рыбозаводик в нем, как сплошь и рядом было тогда заведено, кроме консервов наверняка производит что–нибудь для подлодок или решает иные военные задачи. Сенькино неинтересное объяснение попросили зафиксировать на бумаге. Ну и черт с вами!