Литмир - Электронная Библиотека

В финансовом институте в конце декабря началась зимняя сессия. Из трёх экзаменов Серба сдал на отлично основы советского гражданского и трудового права и политэкономию проклятого никак не догниющего капитализма, а теорию бухучёта — на «хорошо».

Одно было плохо — они с молодой женой не имели своего интимного угла и слонялись по Москве, как неприкаянные. Нина кантовалась у подруги–москвички в Армянском переулке, а Сенька всё у Марь Степанны… Конечно, если Нина из–за непогоды частенько оставалась ночевать, старушка только радовалась полночному совместному чаепитию, а затем хихиканию и перешёптыванию в молодёжном углу…

Маме написали письмо. Мама ответила очень сухо и формально. Сенька понял, что его самостоятельное решение пришлось ей не по нраву. Мама приехала в начале декабря на один день. В Москве тогда остановиться было проблемой, и она, познакомившись с невесткой, уже вечером уехала в Запорожье. Молодожёны не стали ей ничего объяснять. Они были молоды, наглы и невоспитанны. Что был в своей категоричности неправ, Семён понял лишь спустя много лет…

Уже скоро полгода, как они с Ниной поженились, но никак не могут по–человечески уединиться, то есть снять комнату.

Семёну некогда было заниматься поиском подходящего жилья, а о восстановлении Нины на мехмате теперь речь вообще не заходила. Неотвратимо наступала промозглая московская зима, и жизнь стала невыносимой. Но и у атеистов бывают чудеса.

Вчера вроде что–то наметилось. Семён зашел на юрфак, где ещё недавно учился, и встретил Вальку Кащенко, занудную прыщавую дуру. Однако она всегда постреливала на него глазками и ни с того, ни с сего зачем–то пригласила в гости. Видно, не знала, что Сенька женат, и возжелала закадрить его. Вчера же он вечером к ней на Грановского, за Центральным Телеграфом, сразу же и подвалил. На первом этаже просторная комната с отдельным входом. Короче, по московским меркам — кайф! И сама, без предков, кои уже лет надцать кантуются в Магадане по вербовке и в Москву пока не стремятся. Ещё есть жутко строгая овчарка Эльза.

Короче, Сенька попил чаю с сушками и с лимоном, а на десерт раздавили бутылку принесённого им портвейна десертного Сурож /0,75 л./ и славно побазарили. Вино оказалось тёмно–золотистого цвета и весьма крепким. В букете его чувствовались своеобразные приятные пряные медовые тона. Всё–таки, трехлетняя выдержка. Винкомбинат «Массандра» не подводит советского человека! Под сей классный портвейн перемыли всем на юрфаке косточки.

В конце–концов Валюха поняла, что с Сенькой полный облом и что он действительно закабалён. Семён же (вымирающий тип честного человека) даже паспорт со штампом показал. Она взгрустнула и пожелала ему «долгой–долгой и счастливой–счастливой семейной жизни» и для укрепления семьи пошла на невиданный в Москве шаг — дала на месяц–полтора ключ от своей дачи в Снегирях, это где–то час езды от Москвы в сторону Нового Иерусалима.

А раз уж Валины родители который год работали в Магадане, то в даче зимой никто не жил.

Нинка страшно обрадовалась, и было намечено завтра же заселить буржуйские апартаменты!

Вчера в четверг Семён с Ниной ездили смотреть Валькину дачу. Потратили полдня. Ну, в самом деле, выехали в полдень, а добрались часа через три — уже синело–вечерело. Пока разобрались, как туда, в эти самые Снегири добираться. До метро «Сокол» путь сам по себе неблизкий от Сенькиной Композиторской, где он уже не мог больше снимать угол у любезной Марьи Степановны Коробковой (Котёнковой, Кошечкиной или как ещё) — которая отказала ему как женатику, чтобы не терпеть того разврата, что иногда Нина оставалась с законным мужем до утра.

От «Сокола» несколько остановок троллейбусом до Покровского — Стрешнева, а дальше паровичком или электричкой до Снегирей. Поезд тянулся мимо занесенных февральскими метелями пригородных станций, останавливался, простуженно свистел и снова лязгал желдорметаллом.

Наконец наступил конец путешествия, и Семён с Нинкой вывалились на платформу Снегири. Расспросили в пристанционном продмаге, куда им итти, и, пройдя по едва проступавшей в синих снегах тропке минут сорок и перебравшись через пустынное в это время недружелюбное шоссе, вошли в окраинный поселок новых бревенчатых дач и разыскали нужные улицу и дом. В целях конспирации я, Зоин, не называю ни дома, ни улицы.

Пробравшись через сугроб на невысокое деревянное крыльцо, отперли драгоценным ключом скрипучую дверь вкусно пахнущего недавно срубленного из мачтовой сосны домика, состоящего из сеней, двух комнаток и кухни.

В одной из комнат стояла грубо застеленная расшатанная старинная двуспальная кровать с медными выкрутасами в головах, такой же несуразный дубовый шкап и пара тумбочек.

Сенька с Ниной быстро скинули пальтеца и прыгнули обниматься и миловаться в кровать. Процеловавшись всласть несколько минут, они замерзли и бросились готовить ужин. За окном, конечно, уже стояла морозная тихая ночь, но с электричеством было всё в порядке, а в дровянике рядом с домом Сенька, выйдя исследовать туалетные проблемы, нашел огромный запас берёзовых дров.

Пока Нинуля накрывала в гостиной на стол, он растопил на кухне дровяную плиту, дрова оптимистично загудели, и по дому пошли первые волны тепла. В спальне для сугреву Семён включил две электроплитки, найденные в кухонном буфете, и тяжеленный электроутюг.

На ужин у них получилось много приятного — банка налима в томате, полкило докторской, граммов триста костромского сыру, буханка свежего ситничка, пачка вологодского масла и бутылка трехзвездочного армянского коньяка московского розлива.

Все это их хорошо разогрело, и через полчаса они смело нырнули в холодную, но такую желанную постель, надежно спрятавшись под тремя тяжелыми ледяными ватными одеялами, вытащенными из угрюмого старорежимного шкапа. Однако вскоре ребята согрелись, и всё дальнейшее оказалось раем.

Утром дачники с трудом нашли в себе мужество высунуть наружу носы. Градусник на стене спальни показывал «+ 5», раскаленные спирали электроплиток не могли прогреть промёрзшие стены домика, хотя они старались и делали всё, что могли. Кое–как одевшись, Сенька с Ниной заставили себя протереть глаза, вскипятить чаю и, наскоро пожевав остатки вчерашнего пиршества, помчаться на девятичасовую электричку, в которую вскочили уже на ходу.

А вот вчера чудесно отметили 23 февраля. Утром наскоро позавтракали, и Семён провел Нину на электричку. Она уехала в свое проклятое кафе «Чайка» на Чернышевского, где уже месяц трудилась кассиром. Сенька прошелся по заснеженной улице и договорился с одной теткой купить у нее петуха. Петух–красавец — огненный злодей. Часа в два приехала Нинуля с подругой Людкой Ксенюшкиной, известной на 23‑м этаже Северной башни МГУ хохмачки. Петуха Семён зарубить не смог. Мирный человек, он впервые в своей жизни решился лишить другое существо жизни, и топор дрогнул в руке. Петел вырвался и с окроваленной шеей понесся в соседние дворы, так что жаркое накрылось мокрым полотенцем. Но все остальное было тип–топ, и праздник удался на славу.

— Сегодня никуда не идем, отсыпаемся и смотрим в окно, — предложил утром Сенька. День удался — солнечный и ядреный, мороз — 15 по Цельсию. Как на фронте под Москвой в 41‑м! Там, правда, рассказывают, до — 40 доходило…

Вот уже который день Семён не ездит в Москву. Нина мотается на работу, а он в роли Обломова.

Вчера опять проспал всё на свете и встал в десять. Холодно и голодно. Поэтому встал на лыжи и побежал в пристанционный продмаг. Как раз экспедитор на розвальнях, устланных не по–советски ароматной ячменной соломой, привёз колбасу и свежайший ситничек, забивший своим тёплым домашним духом всю пристанционную площадь. Тут же неказистая лошадь по–простецки опорожнилась, накидав под себя с пяток парных колобков. Сенька подождал, пока мужик разгрузит товар и одним из первых взял пару буханок «горячего» хлеба и полбатона молочной колбаски.

24
{"b":"551473","o":1}