— Мам, но мы же не можем просто уничтожить аргентинца! Он же ничего не сделал.

— Как это ничего не сделал? Разве ты не понимаешь, как может сбыться его предсказание? Ты можешь покончить с собой, и тогда его слова обернутся правдой.

— Я совершенно не собираюсь кончать с собой!

— Отлично! Тогда давай не позволим и никому другому убить тебя.

Во время разговора они забыли про ужин, стоявший на столе, беседа поглотила их целиком. Теперь же оба уткнулись в свои тарелки, будто пытаясь найти там решение их проблем. Конец ужина прошел в молчании, после чего дона Алзира поднялась и принялась мыть посуду.

— Остерегайся женщин, — промолвила она, когда ее сын поднялся, собираясь вернуться в свою комнату, — из всех созданий Сатаны они — самые могущественные!

Габриэл не смог сразу заснуть, он лежал одетый, с открытыми глазами в своей комнате, освещенной лишь светом уличных фонарей, проникавшим сквозь небольшие окна. Почему-то после разговора с матерью ему стало легче, и чувствовал он себя гораздо лучше, чем все последнее время. Габриэл понимал, что это временное облегчение, которое растает с наступлением завтрашнего дня, но все равно было приятно. Он спрятал револьвер под матрас и разделся, чтобы лечь. Именно в этот самый момент в голове вдруг возник образ Ольги — обнаженной, как она была в гостинице. У него возникла эрекция. Теперь это ни к чему. Мне надо было быть твердым там, в гостиничном номере, с Ольгой! А теперь ничего не поделаешь, ведь ее больше нет. Для нее все кончено. Он мастурбировал, представляя себе обнаженное Ольгино тело. Затем он мастурбировал вторично, на этот раз он видел ее обнаженное тело, раскинувшееся на рельсах.

Эспиноза вовсе не хотел, чтобы дело Ольги было передано в ведение его участка, он бы предпочел, чтобы расследованием занимался 19-й участок. С другой стороны, ему были известны детали, которых не знал его коллега в Тижуке: для них смерть девушки на рельсах метро была изолированным фактом, ни с чем и ни с кем не связанным. Инцидент привлек внимание средств массовой информации, а управление транспорта вовсе не стремилось к тому, чтобы это получило чрезмерную огласку. Все, казалось бы, указывало на несчастный случай, и дело потихоньку двигалось в архив. Эспиноза совершенно не собирался вмешиваться в дела участка в Тижуке, но ему хотелось докопаться до правды относительно смерти Ольги. Он не верил, что это несчастный случай, версия с самоубийством тоже выглядела неудовлетворительно. Значит, остается только убийство, в которое верила только Ирэн — и она не только верила, она требовала, чтобы убийцу нашли. Эспиноза, конечно, учитывал, что девушка, требовавшая расследования, является давней подругой убитой, с которой только начали налаживаться отношения после разрыва, — и тут вдруг Ольга умирает. Тут все понятно. Но один момент, безусловно, следовало принять во внимание: между событиями, связанными с Габриэлом, Идальго и Стеллой, и между тем, что связывало Габриэла, Ольгу и Ирэн, имелось лишь одно связующее звено — Габриэл, и вот это никак нельзя было сбросить со счетов.

— Уэлбер, мне нужны этот аргентинец и его женщина. Завтра утром. Представь это как приглашение на обычную беседу, не пугай их. Если он не согласится, тогда попытайся его убедить.

— А девушка тоже нужна?

— Да, обязательно. Не давай себя обмануть ее молчанием, она настолько же во всем замешана, как и он. И проследи за Габриэлом, когда он пойдет с работы. По крайней мере сегодня и завтра. Будь осторожен, он ведь тебя знает в лицо.

Следующим шагом его плана было сообщение для Ирэн, которое он оставил на ее автоответчике. Ответный звонок раздался только поздно вечером.

— Что, опять пойдем пить пиво? — с присущей ей непосредственностью спросила Ирэн.

— К сожалению, нет, по крайней мере сегодня.

— Вы уже не работаете?

— Я не работаю в том смысле, как вы думаете. Эти два вечера, что мы провели вместе, не были для меня работой.

— Это точно, и для меня тоже.

Эспиноза все еще не привык к шуточкам Ирэн.

— Вы не против, если я задам несколько вопросов по телефону?

— Лучше бы они были личными, но раз уж нет, то валяйте. Что вы хотите узнать?

— Что Ольга рассказывала о Габриэле?

— Немного. Сказала, что они работают вместе, что он очень милый и симпатичный, обаятельный и общительный, по крайней мере с ней, и что он единственный в их компании, с кем она была бы не прочь переспать, но он слишком стеснителен, и мать слишком следит за ним, контролирует каждый шаг, но что, несмотря на это, она затащит его в постель.

— И она затащила?

— Не думаю. Она бы мне об этом рассказала.

— А между вами и им ничего не было?

— Помимо ненависти с первого взгляда?

— Ненависть?

— Он точно меня возненавидел. Я думаю, он даже поссорился с Ольгой из-за меня.

— Почему?

— Потому что он ненавидел меня, я же говорю. Я не знаю в точности, что произошло, но, думаю, ему не понравилось, что Ольга притащила меня на ту встречу в участке.

— А вы догадываетесь почему?

— Он решил, что я отвлекла ваше внимание от него. Что, конечно, правда. Я сидела там и думала, насколько все это смешно!

— Он о чем-нибудь говорил с вами?

— Ни слова.

А вот вы говорили, будто он виноват в смерти Ольги, — это основано на каких-то конкретных вещах или просто эмоции?

— У меня нет никаких свидетельств против него, но это не лишено оснований. Да вы подумайте, Эспиноза! Мы ведь оба понимаем, что она не самоубийца. И понимаем также, что вероятность подобного несчастного случая в высшей степени сомнительна. Так что остается убийство. Всякий человек знает, кто так или иначе желает его смерти. Если кто-то умирает, все, что надо сделать, это найти этих людей и проверить их алиби. В случае с Ольгой Габриэл, по крайней мере, подходит по всем параметрам.

— Что до возможностей совершить преступление, то тут я согласен, но у него нет мотива. Судя по тому, что он мне рассказал, у него не было никаких причин ее убивать.

— За исключением фрустрации.

— Что?

— Из-за его абсолютной убежденности в том, что он не может иметь с ней дела, как с женщиной.

— Почему вы так считаете? Она что-то говорила на эту тему?

— Нет. Чисто женская интуиция. Единственная вещь, которую она сказала, это что он очень зажат в этом смысле, что она давала ему множество авансов, но он ни разу не решился даже сам взять ее за руку.

— Ну, если все, кто стесняется заниматься сексом, станут убийцами…

— А разве не справедливо утверждение о том, что люди убивают только по двум причинам — из-за секса и из-за денег?

— Более или менее.

— Ну, милок, так у него не было ни того, ни другого!

— В следующий раз возьму велосипед, таскался за ним почти три часа!

— И?

— И пусто! Ну, он и ходок! Казалось бы, ему надо было в сторону своего дома, так ничего подобного! Прямо не пошел и, похоже, вообще не беспокоился о том, куда бредет. Иногда возвращался и вновь шел по той же дороге, причем зачем, совершенно не понятно. Ходил кругами, шастал туда-сюда, с одной стороны улицы на другую и обратно, и опять-таки — безо всяких видимых причин! В целом этот сумасшедший путь занял больше трех часов, причем по прямой это заняло бы час от силы. Он нигде не останавливался, ни с кем не встречался, никому не звонил, не останавливался даже, чтобы попить воды, кофе, зайти в туалет и прочее. Две вещи привлекли мое внимание. Первая, это что он иногда лез правой рукой в карман пиджака, и я заметил, что в кармане лежит нечто тяжелое, и могу побиться об заклад на свою зарплату, это не что иное, как пистолет. Еще в некоторые моменты мне казалось, что он плачет. Да, и вторая важная вещь: если пустить за ним роту солдат — он их не заметит.

— Последи за ним еще и сегодня. И не доверяй впечатлению, что Габриэл ничего не замечает вокруг. Парень, что гуляет с оружием в кармане, не может быть столь рассеянным, как тебе показалось. То, что выглядит как рассеянность, может объясняться чем-нибудь еще.