– Ты, наверное, задаёшься вопросом, почему тебе было дозволено вернуться, да еще и со своими воспоминаниями?
– Ну-у-у… как-то так.
– А с чего ты взял, что я это знаю? Ты это у тех спроси, кто эти правила составлял.
– Доминионов, что ли?
– Их самых.
– И где мне их найти?
– Без понятия.
Мне сильно захотелось дать архангелу тумака.
– Ну и зачем же тогда ты меня сюда притащил?
– Чтобы сообщить, что про тебя не забыли. Да ты не беспокойся, я присмотрю за тобой.
Обещание прозвучало не особенно обнадеживающе.
– Итак, вопросы есть?
– Почему сейчас 2010-ый? Ты знаешь, как я умер? Где Габриэль? Что с ним случилось? У меня такое чувство что я чего-то не могу вспомнить. Что я забыл?
– Эй-эй, помедленней! Я тебе не справочное бюро и у меня от твоей трескотни уже голова побаливает, я на похмелье.
Я потушил сигарету, посмотрел Самаэлю в глаза и очень спокойно и вежливо спросил:
– Пожалуйста, Самаэль, дай мне хотя бы какие-то ответы.
– Уже лучше. Послушай, парень, я не знаю почему Троица позволила тебе вернуться. Я не могу дать тебе ответ на этот вопрос. Может быть, потому что ты просто жил и умер достойно? Ради мира и добра и всего такого?
Слушая Самаэля, я задумался. Раньше я вообще не верил во всё сверхъестественное. Я не ходил в церковь и даже не молился. Мне было всё равно, во что человек верит. Я судил не по вере, а по поступкам. Но я никогда не утверждал, что Рая и Преисподней не существует. До поры до времени я тоже придерживался шаткого нейтралитета. Но реальность в конце концов меня нагнала. Самаэль тем временем продолжал:
– Я тут не судить тебя пришел, тем более меня от этого дела уже давно отстранили… Но я могу рассказать, как ты умер.
– Я даже не понимаю, как такое возможно было забыть? Неужели я очень смешно об что-то поскользнулся, раскроил себе череп и решил забыть о случившемся позоре?
Самаэль слегка улыбнулся и приложил холодную банку от пива к виску.
– Нет. На самом деле ты стал свидетелем пожара в жилом доме. Был взрыв газа, и ты тут же ринулся внутрь спасать жильцов. Вокруг была толпа прохожих, но все лишь звали на помощь и боялись приближаться к дому, опасаясь, что он рухнет. В тот день ты спас много жизней – кроме, пожалуй, своей, – он умолк и начал копаться в пакетике чипсов, пытаясь достать последний кусочек.
– И откуда ты знаешь эти детали?
– Я-то? Ну, я и Габби были там.
– Что?! И вы пальцем не шевельнули чтобы мне помочь?!
– Попридержи коней, ковбой. Ты что, вчера родился? Ах да, точно – сегодня…
– Самаэль…
– Ты же знаешь, что мы не вмешиваемся в ваши дела, если…
– …если нет вторжения. Ну да, как я мог забыть, – фыркнул я себе под нос.
Самаэль говорил сбивчиво и порой неразборчиво. У меня создалось странное впечатление, что это был вовсе не Самаэль, а какой-то дешёвый актёр, совсем недавно разбогатевший из-за непредвиденного успеха второсортного фильма.
– Так что там с Габриэлем?
– А… ну… Габби под домашним арестом.
– Как? Почему?
– Лучше выслушай, что я тебе скажу напоследок, парень: Габриэль оказал тебе большую услугу. Запомни это.
Встав из-за стола, он улыбнулся и подмигнул мне, отчего я возненавидел его еще больше. Нахлобучивая на ходу шляпу, он небрежно бросил через плечо: «Кстати, оплати-ка счет, а то у меня денег нет», – и вышел из кафе.
Я просидел еще минут пять, пытаясь обдумать всё, что мне рассказал Самаэль, проанализировать все факты и оценить ситуацию, но в кафе было чересчур громко и я не мог собраться с мыслями. Оплатив счёт, я решил прогуляться.
«Пародия на природу», – подумал я, сидя на скамейке в самом центре большого парка. Неизвестно как, но люди сумели создать в центре огромного безжизненного города небоскрёбов и машин небольшой зеленый лоскут. Я включил свой плейер.
Рядом прошла влюблённая парочка. Ах, l’amour! Несмотря на это маленькое и недолговечное чувство, которое люди испытывают по отношению друг к другу, именно такие качества и проявленные эмоции делают их наиболее сильными и уверенными в себе. Наблюдая за этими счастливыми пожилыми и молодыми парами, мне стало немного завидно.
Каролайн – это самое лучшее и одновременно самое худшее, что могло со мной произойти. Нет, не поймите меня неправильно: худшее не потому что она плохой человек, вовсе нет. Если бы я не знал её, то подумал бы что она ангел. Что, собственно, и произошло в день нашей первой встречи.
Радостный яркий солнечный день. Это был парад в честь основания Нью Урутты. Проталкиваясь через толпу, я случайно задел её плечом и в тот момент, когда я взглянул ей в глаза, весь мир замер. Не существовало ни меня, ни моих проблем – лишь её бездонные зелёные глаза. Мы были созданы для друг друга, но одновременно были худшими врагами. Мы ссорились и клялись больше никогда не разговаривать, лишь для того чтобы через несколько месяцев снова обнять друг друга. Мы не могли существовать отдельно – и не могли вместе.
Там, наверху, я был готов на всё, чтобы вернуться. Я не был готов уйти из мира смертных. Я не был готов оставить Каролайн одну. Я бы даже спустился в саму преисподнюю и прошёл бы все муки и испытания девяти кругов Ада. И всё это потому, что меня что-то тянуло назад. Будто у меня оставалось какое-то очень важное, незаконченное дело.
Прошло несколько часов; я и не заметил, как стемнело. Со мной такое и раньше бывало: время пролетало быстро и незаметно, когда я думал о Каролайн. Музыка уже не играла: мой плеер незаметно для меня разрядился. Я был готов направиться к выходу из парка, как вдруг обнаружил себя в центре внимания уличной шпаны.
Это была обычная кучка городских бездельников, у которых больше времени, чем мозгов. Бравые крушители скамеек и злейшие враги чистых детских площадок довольно быстро избавили парк от «лишних» посетителей и теперь, судя по всему, заинтересовались мной. Не прошло и минуты, как меня обступила стая молодых шакалят. Их было семеро. На секунду-другую мне стало их жалко.
«Эй, ну-ка покажи, что у тебя здесь?.. Что это за наушники?» – сказал один из них и небрежно вытащил плеер из моего кармана. Он сделал это нарочито нагло, будто бы меня и вовсе не существовало. Поначалу я решил не провоцировать и без того злобного шакалёнка, но потом раздалось: «Ого! Ну-ка дай взглянуть на этот мобильник!» и он потянулся к моему карману, приняв мою пачку сигарет за вожделенный телефон.
Я инстинктивно оттолкнул его, и он совершенно неожиданно для меня упал. Видимо, зацепился ногой за что-то, потому что особой физической силой я никогда не отличался. В ту же секунду вся остальная стая кинулась на меня. Меня повалили на землю, удары посыпались со всех сторон. Но к собственному удивлению, боли я не чувствовал. Они были похожи на несильные покалывания по моему телу. Вдруг у меня появилось странное чувство, будто внутри у меня что-то лопнуло и разлилось по всему телу. За этим последовала очень сильная боль в правой руке. Её словно окунули в огненную лаву. Мышцы напряглись настолько, что казалось, вот-вот разорвутся. От нестерпимой боли я закричал. От удивления нападающие сделали шаг назад. Меня затрясло. Я был в такой агонии, что не мог думать ни о чём. Боль не утихала. Я молил о помощи – уже всё равно какой, даже если мне оторвут руку. Избивавшие меня еще несколько секунд назад хулиганы теперь кричали и убегали, когда я пытался к ним прикоснуться.
Дальнейшее я помню очень смутно. Движения нападающих становились всё медленнее и медленнее, как в стоп-кадре. Я стою в нескольких шагах от гопника, а в следующую секунду я держу его за горло правой рукой, которую я уже и вовсе не чувствовал. Я не мог контролировать свою собственную конечность! Я швырнул пойманного в одного из его друзей, словно мяч для боулинга, и это последнее, что я помню.
Я стою у выхода из парка. Сердцебиение и пульс в норме. Физически меня ничего не беспокоит. Мой плеер был у меня в руке. Непонятно, как он там вообще оказался. И тем более непонятно, как я оказался там, где стою сейчас. Не думая ни о чём другом, кроме как побыстрее убраться отсюда, я пустился в поспешную трусцу и вскоре вышел за пределы парка к ближайшей автобусной остановке.
