Когда Маргарита вышла, никакого ожидающего их экипажа не было. Словно перемена одежды означала перемену всей жизни, и повозка, в которой они должны были продолжать свой путь, превратилась в крытый фургон, набитый сундуками и каким-то хламом.

— Что это? — спросила она, показывая на вещи.

— Нам нужно отвезти в Солитьюд некоторые вещи.

Маргарита хотела узнать, зачем им нужны стол и стулья, ведь в Солитьюде всего этого предостаточно, но, посмотрев на Брэма, она решила промолчать. Позже. Она спросит об этом, когда у него изменится настроение.

— Поехали.

Брэм повел ее к фургону. Вздохнув, она решила подчиниться. Брэм, судя по всему, находился в отвратительном настроении, словно то, что произошло между ними ночью, его страшно огорчило.

Это вполне естественно, думала она. Он овладел ею, совершенно не считаясь с ее желаниями. Он схватил ее, целовал ее, ласкал, погружаясь в пучину страсти, и…

Хватит!

Маргарита молила Бога, чтобы по ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает. Брэм не должен знать, что она вспоминает прошлый вечер. Приятную тяжесть и теплоту его тела, проникающую внутрь нее. Его руки, грубые и нежные одновременно, сладость его дерзких прикосновений.

Маргарита! Остановись! Она должна думать о чем-нибудь другом. Например, о Джеффри. О сыне. Их сыне. Если вдруг она решит остаться с этим человеком, придется его поставить перед фактом, что у них есть сын.

И это время уже близко. Когда они приедут в Солитьюд, его настроение исправится, она это знала.

— Брэм!

— Что?

— Как долго нам еще ехать?

— Верхом можно было бы доехать за час, но в этом фургоне, после починки — два, а то и три или четыре часа, все зависит еще от дорог.

Три часа. Может ли она так долго терпеть отвратительное настроение Брэма?

Время тянулось очень медленно. Большую часть дороги Маргарита сидела напряженно и гордо на скамье в фургоне, рядом со своим мужем, окруженная с разных сторон какими-то вещами: лестницей, металлическим лотком и вешалкой для одежды.

Вздыхая, она сидела, опершись локтем о ступень лестницы, и смотрела на проезжающий мимо пейзаж, вспоминая день, когда несколько лет назад они с отцом направлялись по этой же дороге в Солитьюд. Тогда было лето. Аромат свежескошенной травы и сена стоял в воздухе.

Оглядываясь назад, Маргарита не могла понять, как такая маленькая девочка, такая безрассудная, такая… глупая могла так измениться со временем, стать такой умудренной опытом дамой. Она пала жертвой любви и тирании собственного отца.

— Как долго еще? — быстро спросила она. Ландшафт, казалось, был знаком ей, но явно очень изменился, она не была уверена, что память ее не подводит. Большей частью дорога была неровной, кое-где она превратилась просто в сплошное грязное месиво. Часть леса с одной стороны дороги была выжжена.

— Несколько миль.

Ей стало не по себе. Это путешествие было нелегким опытом для нее, и она не забудет его никогда. Ее взгляд упал на супружескую чету, тащившуюся по обочине дороги, на спинах у обоих было по огромному узлу с вещами и корзины, прикрытые мешковиной. Беженцы. Черные, белые, поодиночке и целыми группами. Она видела их все чаще и чаще с тех пор, как они покинули Мэриленд и продвигались на юг, к Вирджинии. Но никто из них не произвел на нее такого впечатления, как эта пара, которую они встретили сегодня.

Она не ожидала увидеть так явно следы войны, встретить людей, бродящих в поисках жилища, спустя несколько месяцев после заключения мира. Но она вглядывалась в лица этих измученных людей, перенесших горе и нужду, — им теперь понадобятся годы, чтобы поправить свою жизнь.

— Ты и не предполагала, что все будет так, правда?

Маргарита вздрогнула, когда Брэм заговорил. Глядя на него, она заметила, как он сжал челюсти, смотря прямо перед собой, на мулов, везущих их домой.

— Нет.

— Ты ведь вернулась во Францию, чтобы избежать всего этого, не так ли?

— Да.

Однако, воображая себе наихудшее, представляя себя вдовой, она не могла реально оценить масштабы бедствия. Она всегда верила, что места вокруг Солитьюда благословенны, и потому всяческие несчастья минуют эту землю. Когда ее заставили поверить в то, что Брэм убит и что она уже никогда не вернется сюда, она почувствовала тоску по этому месту, по зеленым холмам и ароматным лугам. Земля обетованная.

Фургон остановился на вершине холма, и она взглянула на Брэма и на долину внизу.

— Вот мы и дома, Маргарита. Это и есть Солитьюд.

— Господи Боже, — прошептала она, ужас охватил ее при виде развалин, оставшихся от поместья.

Ее пальцы вцепились в ткань ее юбок, словно бы в поисках доказательства, что все это — реальность, а не сон. Образ, который она хранила в памяти эти годы, был совсем иным. Ей вспоминался кирпичный дом с белыми террасами, пышные сады и изгороди, конюшни, амбары и загоны, наполненные чистокровными скакунами.

Теперь все исчезло.

Дом съехал со своего фундамента и погрузился в кучу гальки, лежавшую неподалеку. Так же, как и амбар, перекосившийся на один бок, другие постройки были неузнаваемы, сады — сожжены дотла.

— Но как? — она с трудом выговорила эти два слова, во рту у нее пересохло.

Брэм посмотрел на нее, казалось, его взгляд потеплел.

— Неужели ты думала, что Солитьюд избежит подобной участи? Здесь же не было никого, кто смог бы защитить его от этого.

Маргарита не отвечала, зная, что, скажи она хоть слово, оно будет неправильно истолковано. Чем можно было объяснить ее уверенность, что каким-то мистическим образом Солитьюд все-таки устоит? Увидеть, в каком он состоянии, было для нее сильным ударом.

— Пошли! — Брэм погнал мулов с холма туда, где виднелась воронка от разорвавшегося снаряда, через горы кирпича, которые когда-то были воротами Солитьюда.

Ощущение, что Маргарита потеряла кого-то очень дорогого, стало расти, и она положила себе руку на грудь, желая справиться с подступившей дурнотой.

Так много воспоминаний для нее было связано с этим местом, так много образов, которые калейдоскопически сменялись в ее мозгу… Вот эта яма теперь на месте бывшей террасы. Она помнила, как однажды вечером она вышла сюда, чтобы глотнуть свежего воздуха, а за ней последовал Брэм. Он был так высок, так строен, так красив. И она совсем не сопротивлялась, когда он ее поцеловал.

Фургон остановился, и после секундного колебания Брэм спрыгнул на землю, протянув руки, чтобы помочь ей спуститься.

Маргарита заметила, как он нежно смотрел на нее. Как только ее ноги коснулись земли, она расправила свои слишком длинные юбки. Раньше эта земля была покрыта роскошной травой, теперь на ней нет ничего, кроме камней и пепла.

Она переводила взгляд с одних развалин на другие. Конюшни, где Брэм ей показывал жеребят, впервые дотрагиваясь до ее руки. Небольшая заводь реки, на берегу которой они как-то устроили пикник и он поцеловал ее в шею. Лужайки, на которых обычно паслась дюжина лошадей. Забор, за который она ухватилась, когда Брэм стоял за ней, лаская ее грудь. Беседка, где она подарила ему свою невинность и зачала сына. Все исчезло.

— Теперь мы будем жить здесь.

Прошло несколько минут, прежде чем до нее дошел смысл сказанного им. Она обернулась и недоверчиво посмотрела на своего мужа.

— Что?

— Мы будем жить здесь. В Солитьюде.

Она в смятении огляделась.

— Но где же?

— В амбаре.

Он начал вытаскивать из фургона вещи, и тогда только Маргарита поняла, что он не шутит.

— Ты хочешь, чтобы мы спали в амбаре? — Она посмотрела туда, где виднелся остов амбара, единственного уцелевшего здания, жить в нем было невозможно. Казалось, легчайшее дуновение ветерка способно превратить все сооружение в пыль.

— В амбаре? — переспросила она с сомнением в голосе.

— В амбаре.

Она зашагала рядом с ним.

— Но послушай, я не желаю спать в амбаре. Тем более если он в любой момент может упасть мне на голову.

Он, не останавливаясь, продолжал выгружать вещи, его взгляд теперь был полон раздражения. Однако она почувствовала, что он злится больше не на нее, а на ситуацию, в которой они оказались. Когда он заговорил, его голос стал таким низким, что почти превратился в шепот.