Голос был спокойный, словно речь шла об обычном деловом свидании. Лицо незнакомца скрывала тень, но было заметно, что он совсем не стар, а седой парик лишь не особо удачная маскировка.
– Чем обязан? – вздохнул капитан. – Явились с повинной?
Седой покачал головой:
– Речь не обо мне, речь о вас. Товарищ Ахилло, Ежов завтра подпишет ордер на ваш арест. Что будет дальше, объяснять не буду. Я предлагаю иной выход...
– Дом на Набережной, четвертый подъезд? – усмехнулся Михаил. – Клетку с канарейкой брать?
– Знали? – в голосе Седого мелькнуло удивление. – Знали – и молчали?
– Знал. И молчал. Кстати, ваша конспирация никуда не годится. Любой хороший оперативник раскроет вас за неделю.
– Благодарю за предупреждение, – послышался негромкий смех. – Но у Ежова не осталось хороших оперативников. Значит, молчали? Выходит, те, кто рекомендовал вас, не ошиблись.
Ситуация была дикой, нелепой, и вдруг Ахилло сообразил, что это и есть спасительный выход. Забрать отца, сесть в машину и исчезнуть. Пусть ищут! Пусть кусают локти с досады!..
– Гражданин Седой, но ведь «Вандея» не спасает таких, как я, «малиновых». За что такая честь?
– Вам объяснят, – Михаилу показалось, что Седой улыбается. – Мы не судьи, мы лишь спасаем тех, кого еще можем...
С каждым словом капитан чувствовал, как на душе становится легче. Его не бросили! В этом страшном мире есть еще Бог, в которого он, Микаэль Ахилло, осмеливался не верить! Да, Бог есть! Его спасут. Гонимые, затравленные люди выручат «малинового» волка...
– Нет...
Слово вырвалось неожиданно, само собой. Михаил глубоко вздохнул и повторил:
– Нет, не поеду... Спасибо вам, но... Я не имею права. Мы – враги. Я служил этой власти. Вы – боролись...
– Почему вы думаете, что мы враги? – удивился подпольщик. – Я член партии с 17-го, никогда из нее не выходил и не выйду. Мы верим, что эти искривления когда-нибудь кончатся и партия во всем разберется. Но для этого нужны живые, а не мертвые! Вы – тоже нужны, Михаил Александрович...
Ахилло кивнул. Да, кто-то обязан уцелеть, выжить. Наверняка он понадобиться подполью. Но...
– Нет, – повторил он. – Не имею права. Пусть я не пытал, не насиловал, не грабил, но я из той же стаи. Мне не было больно, когда они творили зло. Я должен получить свое...
Седой задумался, качнул головой:
– Это – буржуазный индивидуализм, товарищ Ахилло. Вы коммунист и должны быть выше интеллигентских слабостей. Ваша жизнь важнее...
Михаил отвернулся. Чья жизнь? Волка? Полицейской ищейки?
– Спасибо. Если можно, помогите отцу... И еще... У вас в Доме на Набережной, в последнем подъезде, живет семья Шаговых – отец и дочка. Не забудьте их...
Седой бросил на капитана внимательный взгляд:
– Шаговы? Вчера мы их переправили. Но может, вы все же...
Ахилло почувствовал: еще секунда – и он согласится. Но чувство справедливости взяло верх. Он выбрал свою дорогу и обязан пройти ее до конца. Он не сможет пожать руку тому, кого выслеживал. Он грешен, а за грехом следует воздаяние. Умирать страшно, но тем, кто погиб по его вине, было еще страшнее...
Отец встретил Микаэля недоуменным взглядом, ожидая пояснений, но капитан не стал ничего рассказывать. Мелькнула мысль немедленно посоветовать отцу скрыться, но Ахилло знал, что старый актер не уйдет, не бросит сына...
За ужином Ахилло-старший еще раз попытался расспросить о делах, но Михаил сослался на усталость и, даже не выпив чаю, ушел в свою комнату. Закрыв дверь на задвижку, он быстро пересмотрел бумаги. Капитан помнил старое правило: разведчик, заботящийся о своем архиве – самоубийца. Он сжег в пепельнице несколько писем и старых фотографий. Взгляд упал на стопку бумаги. Несколько дней назад Ахилло думал написать о Доме на Набережной, затем – о Теплом Стане. А что если написать сейчас? И не в Большой Дом...
Михаил сел за стол. Рука быстро вывела: «Я, капитан Ахилло, считаю необходимым сообщить о некоторых важных фактах...» Он отложил ручку, перечитал незаконченную фразу и отодвинул листок в сторону. Писать было некому, а главное – не поможет. Подполье бессильно, им надо думать не об опытах Тернема, а о собственном безопасности. Передать сведенья на Запад? Эмигрантам, в парижские газеты? Но как? Да и не поверят, сочтут очередной «уткой» из страны большевиков. Если бы найти нужных людей здесь, спокойно все обдумать, наметить план. Но – поздно, он никуда не напишет и никому ничего не скажет. Поздно...
Ахилло лег на диван, не раздеваясь, чтобы не стоять перед незваными гостями в подштанниках. Странно, но он заснул сразу и спал крепко, без сновидений. Разбудил отец. Было утро, а под окном ждала черная машина, присланная из Теплого Стана.
Михаил совсем забыл об этом, хотя еще вчера созвонился с капитаном госбезопасности, который в эти дни замещал Волкова. Требовалось оформить очередную кипу бумаг о пребывании ЗК Гонжабова в ведомстве «лазоревых». Совсем недавно ему казалось очень важным узнать что-то новое о пребывающем в секретной командировке бхоте, но теперь любопытство исчезло, дела бывшего коминтерновца его уже не касались. «Умирай спокойно, капитан», – сказал на прощание узкоглазый убийца. Но покоя не будет. Он, Михаил Ахилло, действительно послужил тому, неведомому, кого бхот называл Владыкой. И от этого умирать будет еще тяжелее.
Все же капитан решил ехать. Так было лучше, иллюзия дела позволяла на время забыть о неизбежном. Глядя на мелькавшие за окнами автомобиля дома, Ахилло пытался рассуждать спокойно. В конце концов, еще не все потеряно: он жив, здоров, свободен и даже вооружен. Надо быть совершенным фанатиком или полным дураком, чтобы, подобно кролику, ждать приближения удава. Вчера он поступил верно и не поехал с Седым, но капитана хорошо учили, он знает, как прятаться, как менять внешность, доставать документы. Он может перейти границу, затаиться... Будут, конечно, искать. Большой Дом бросал на поиски таких беглецов все силы, не спасали ни опыт, ни осторожность. Этим летом пытался скрыться нарком Украины Успенский – инсценировал самоубийство, одновременно пустив слух, что собирается бежать в Чехословакию, а сам залег на «дно» где-то в Сибири. Не помогло! Выследили, доставили в Столицу... Но ведь были другие, удачливые. Ведь скрывается уже который год неуловимый Владимир Корф!
