– Мать честна!..

Ахилло лишь вздохнул. Сквозь разорванную грудь белели ребра, кровь лилась потоком, и было странно, что человек все еще жив. Белые губы шевельнулись:

– Я... сделал, что мог. Другие сделают больше...

– Я задушу твоего щенка! – Гонжабов уже стоял рядом, на смуглом лице застыла гримаса ненависти и злобы. – Я перебью твоих родственников до седьмого колена!..

– Я вернусь! – на лице умирающего внезапно мелькнула усмешка. – Я вернусь, Нарак-цэмпо! Мы еще встретимся...

Лицо пожелтело, голова слегка дернулась. Ерофеев опустил руку, сжимавшую запястье:

– Кончился...

Михаилу стало не по себе. То, что случилось – неправильно. Они не должны были допустить такое...

– Глажданин майол! Заключенный Гонжабов пликаз выполнил!

От бесстрастия того, кого учили молчанию, не осталось и следа.

Кофе так и не допили. Чиф заявил, что пойдет писать отчет, и Лу с братом остались за столом одни. Бен встал, тихо подошел к двери, аккуратно ее прикрыл и вернулся на место.

– Три стоящих детали, – задумчиво проговорила сестра. – Безусый господин Чижиков, спецкоманда Волкова и Кровавый Рубин. Все остальное – лирика.

– Ничего себе лирика! – возмутился Бен. – Это был какой-то Босх! А то, что нас так быстро раскрыли, не удивляет?

– Нет, конечно. Дядя Сэм с его изоляционизмом играет в страуса, сунувшего голову в песок. О нас, конечно знают, хотя их агентуры на Тускуле, надеюсь, еще нет... Жаль, что это так подействовало на Джона! Дам ему успокаивающее перед сном...

– Не поможет, Лу! – брат перешел на шепот. – Он уверяет, что взаправду видел этих... беленьких...

– Хорошо, что не зелененьких, – сестра улыбнулась. – Бен, этот фокус нам показывали еще на первом курсе! Легкий гипноз – и никакой мистики. К тому же ты сам недавно говорил про нашу биологию.

– Ты хочешь сказать... – оживился Бен, – что из-за наших отличий этот тип принял меня за колдуна, а Чифа за какого-то упыря?

– Может быть. У Джона эти отличия заметнее. К тому же... Ешь землю, что не проболтаешься!..

– Ем! – согласился брат и глотнул холодный кофе.

– Дядя Генри и тетя Полли много лет назад попали под какое-то излучение. Может быть, даже радиоактивное...

– Успокоила! – вздохнул Бен.

– Сегодня же возьму у Чифа анализ крови. Надеюсь, все это – просто байки. Вот пришлют сюда фольклористов, пусть изучают...

– Да здравствует тускульский здравый смысл! – Бен чмокнул девушку в щечку, заработав ответный щелчок по лбу. – А то я, признаться, немного одурел. Слушай, а может здесь существуют аборигены тоже... с измененной биологией?

Сестра плечами:

– Теоретически – почему бы и нет. Вот выпустят меня отсюда, попробую узнать. А ты, Бен, намекни Джону, что я сюда не скучать ехала. Если ему не нравится моя легенда, то я стану провинциальной медсестрой...

– Устав комсомола выучила? – усмехнулся Бен.

– Ознакомилась. «Комсомолец обязан бороться с курением, пьянством и нетоварищеским отношением к женщине». Бен, а может, мы зря мудрим, а? Подкинуть сюда оружия, собрать недовольных, взбунтовать лагеря...

– И сколько миллионов ты согласна уложить? – поморщился брат. – Помнишь, дядя Сэм рассказывал о профессоре Семирадском? Тот считал, что революция – это болезнь, психическая эпидемия. А больных надо не вооружать, а лечить. Сначала ставить диагноз, потом завозить лекарства...

– А у господина Ленина все так просто, – грустно усмехнулась девушка. – Стоит перебить треть населения, и наступит всеобщее счастье. Знаешь, мы анализировали его статьи на практических по психиатрии...

– И выяснили, что они написаны параноиком?

– Представь себе, нет. Но вот воздействовать они должны именно на людей с отклонениями в психике. Там даже особый словесный ритм, который искажает сознание. При чтении создается эффект медитации...

– ...Для идиотов, – кивнул Бен. – Нет, психология – это не для меня. Лучше пойду в колдуны, пусть даже мелкие. Уверен, меня возьмут.

Улица, названая именем великого пролетарского писателя Максима Горького, расцветилась красными флагами и многометровыми лозунгами, напоминающими о необходимости встретить двадцатилетие Великого Октября новыми трудовыми успехами в борьбе за выполнение планов партии Ленина-Сталина. Оба вождя также присутствовали в виде многочисленных портретов, закрывавших порою полдома.

Бен не спеша шел по улице, прикидывая, что у жителей квартир, чьи окна оказались закрытыми усатой или бородатой физиономией, пролетарский праздник неизбежно ассоциируется с наступлением полярной ночи. Здесь, среди каменных громад Столицы, он наглядно ощущал, насколько еще слабы и немногочисленны те, кто живет на его родине. Скромные одноэтажные домики Сент-Алекса, небольшой крест на центральной площади с именами погибших первопроходцев, однокупольная церковь Всех Святых – все это казалось маленьким, почти игрушечным. Мощь большевистского царства, нелепая, но грозная, могла одним дуновением стереть то, что создали тускульцы за три десятилетия. Пока аборигены слепы, но стоит им прозреть и протянуть руку к Тускуле...

С Чифом они проспорили все утро. Командир ждал ответа на свое послание и не хотел отпускать кого-нибудь за пределы защитного поля. Бен считал подобную предосторожность излишней. Прошлой ночью они изрядно покрутили по городу, сбивая с толку возможную слежку, а затем Бен проверил одежду специальным датчиком, во избежания возможных сюрпризов. Местные пинкертоны явно потеряли их след.

В конце концов ему удалось настоять на своем. Еще час потратили на снаряжение. Пришлось привлечь Лу, которая сразу же заявила, что из ее брата никогда и ни при каких обстоятельствах не получится пролетария. С ней согласились, и теперь на Бене было строгое черное пальто, серая кепка и такой же шарф – все по последней парижской моде. Его едва отговорили от смокинга: для столицы пролетарского государства это был очевидный перебор. Но даже и без смокинга Бен наконец-то почувствовал себя нормальным человеком. Перспектива носить экзотичную одежду аборигенов, особенно виденный им на фотографиях «ватник», ужасала еще на Тускуле.