Столы вытащили под открытое небо. Собрались в основном ополченцы да ястребки. Те, кто был в настоящий момент свободен от дежурств. У некоторых участников боя белели повязки. Женатые пришли с семьями, неженатые – с подругами. Были и торговцы из пришедшего каравана во главе с Буцем. Лицо маркитанта оставалось привычно бесстрастным.
Он посматривал чуть свысока на всех, считая себя чуть не центром Вселенной. А что? Многие товары можно достать лишь у их падкого на выручку сообщества.
Уцелевшие после боя кочевники словно в воду канули, и даже ястребки не сумели их обнаружить. Поздно вылетели, да и сколько тех ястребков осталось?
Многие радостно приветствовали меня: как ни крути, но я оказался в числе героев дня. Слава, она, конечно, преходяща, но почему бы не понежиться чуток под её лучами? А завтра… когда оно наступит, тогда и будем разбираться.
Жаль, три места за нашим столом пустовали. И если Ероха еще вернется, то двое уже никогда. Погибли в бою. И точно так же меньше стало на празднике ополченцев. Если бы не поддержка маркитантов, могла полечь вся полусотня, и кто кому там больше помог, вопрос вопросов.
Кочевники оказались вояками превосходными, в рубке никакому ополченцу не уступят, а, возможно, и кремлевскому дружиннику. Как я еще уцелел?
Я поискал глазами Варю и, увидев, обрадовался. Она сидела неподалёку вместе со стайкой незамужних девушек, о чём-то переговаривалась с соседкой. В какой-то миг наши глаза встретились снова, как это было перед схваткой на Круге. Но теперь Варя не стала отводить глаз и фыркать. Она смотрела на меня с улыбкой, за которую я был готов и жизнь отдать.
Ястребки горланили наперебой, вспоминая детали минувшей баталии. После победы почему б не похвастаться? Нормальная реакция, возможно, недостойная опытного воина, однако для молодых парней в самый раз. Все-таки мы победили, а цена… Разве бывают сражения без потерь?
Разбитные подавальщицы сноровисто расставляли снедь. Было ее по летнему времени вполне достаточно. Тут тебе и мясо, жареное и отварное, рыба явно из Пойменского (воспоминание кольнуло меня, как зубная боль, но я сдержал эмоции при себе), овощи, необычные на вид блюда из побегов мутировавших деревьев (умеючи их можно приготовить так, что пальчики оближешь). Всяких квасов да медовых сбитней – хоть залейся. Зато хмельного вина по чуть-чуть. У нас сухого закона нет, однако большинство себе не враги, понимают, что у трезвого больше шансов выжить.
Разносолов в Комплексе мало, но ради такого случая расстарались. А при взгляде на некоторые угощения становилось ясно, что маркитанты поделились, отблагодарив за помощь.
Мы с интересом разглядывали продукты в ярких упаковках. Да уж… умели предки подать товар лицом. В наши времена не до культурных изысков, это они с жиру бесились. Интересно, может, наши потомки будут жить хоть немного лучше, чем мы сейчас? Или человечество вымирает, как вымерли когда-то динозавры?
Будь проклята древняя война, которая принесла нам столько страданий!
Первый тост, как это положено, поднял отец. Он возвышался скалой над гостями, держа выточенный из дерева кубок с массивной ножкой.
– Друзья мои! Не все сегодня вернулись домой, пролив кровь на поле боя. Их смерть была лёгкой и красивой. Они жили как герои и умерли как герои, сражаясь! Господь призвал к себе лучших из нас. Так выпьем же за упокой их душ и за то, чтобы мы тоже достойно встретили свой последний час!
Речь отца задела во многих нужные струнки. Ещё секунду назад мы были толпой, но после этих слов превратились в единое целое. Люди вставали с мест, поднимали кубки и пили до дна за тех, кого больше с нами нет.
Немного погодя всё вернулось в прежнее русло. Теперь уже пили за победу, за то, что выжили, за тех, кто проявил себя. Тут и я попал под раздачу, когда выкрикнули моё имя. Отец притворно хмурился, но я видел, что он за меня рад, гордится отпрыском.
– Сегодня ястребок Нечай, показал, что он может сражаться не только в небе, – говорил дядька Аким. – Крошил кешайнов, как его батька, – он лукаво подмигнул отцу. – А предводителя в плен взял. Мой тост за Нечая! Честь и слава ему!
– Слава! – закричали с мест.
Я поднялся, чувствуя, что щёки становятся пунцовыми. Похвала дядьки Акима была приятна, но при таком скоплении народа я оробел.
– Ну, Нечай, скажи что-нибудь, – попросил дядька Аким.
Я низко поклонился.
– Спасибо вам, люди добрые! За слова ваши, за ласку… Постараюсь и впредь быть достойным общины.
И, понимая, что больше ничего путного не скажу, снова сел на лавку. Ох, непростое это испытание оказаться на виду у всех, даже если повод в высшей степени приятный. С меня семь потов сошло. Приятели, догадавшись о моих чувствах, пододвинули стопку со сбитнем, я махнул её не глядя. Ничего, сегодня можно. Скоро стемнеет, и полетов больше не предвидится.
Аппетит после выпитого разыгрался не на шутку. Я наложил в свою миску побольше вкусных кусков из разных блюд и стал набивать желудок.
– Что, на хвачик пробило, Нечай? – хихикнул кто-то из своих.
– Ещё как, – признался я. – Целого фенакодуса сожрал бы.
Тут моё внимание привлёк пробиравшийся к столу отца ополченец. Я узнал его – он был приставлен к порубу, в котором теперь держали пленного кешайна. Подойдя к отцу, ополченец что-то заговорил, но отсюда не было слышно, о чём речь. Я хотел придвинуться поближе, даже привстал, но дядька Аким тут же усадил меня обратно.
– Не вмешивайся, Нечай. Не твоего ума пока дело.
– Как скажешь, дядя Аким. – Я подчинился.
А вести, судя по нахмурившемуся лицу бати, были нерадостными. Таким суровым я его давненько не видел. Наверное, с того раза, когда меня в заложники брали, а это случилось пятнадцать лет назад. Что же за вести такие удалось узнать от кешайна?
Выслушав их, отец поднялся и зашагал в сторону темницы. Походка у него была стремительной, ополченцу пришлось бежать за ним вприпрыжку.
Тут и я не выдержал. Резво вскочил («Прости, дядя Аким, но так надо!») и припустил за отцом. На пути то и дело натыкался на подавальщиц, один раз чуть не опрокинул тётку вместе с подносом. Извинившись, побежал дальше. Но разве за отцом угонишься!
Его спина мелькнула в коридоре и исчезла, а мне преградил дорогу часовой. Им оказался злополучный Чубарь. Я был прав, ничего с ним не случилось, парень был в полном порядке, вот только злился на меня, как на тысячу нео.
– Куда прёшь?! – зло рявкнул он.
– Пусти, Чубарь! Я за отцом.
– Не велено, – покачал головой ополченец и выставил вперёд остриё меча.
– Чубарь, с ума не сходи. Пусти, по-хорошему…
– Сказано тебе – нельзя. Приказ такой. А будешь лезть, кишки выпущу. Не посмотрю, что ты у нас герой.
– Что, завидки берут?
– Дурак ты! Я своё ещё возьму. И тебя на следующем Кругу свалю. Ей-ей! Но пропустить не имею права. Понял?
– Ладно, – согласился я.
Не похоже, чтобы Чубарь соврал. Наверное, и впрямь получил приказ.
На пиру играла музыка. Маленький оркестрик старался вовсю. Мелодия будоражила кровь, ноги сами срывались в пляс. Я не заметил, как буквально был вытащен из-за стола, как попал в тесный круг названых братьев. Я смотрел на их радостные лица, заражался их безудержным весельем. Что-то дикое, первобытное снова пробуждалось во мне. И не было дела, что пир вполне мог быть последним и впереди нас ждала лишь война. Пожили относительно спокойно, так ведь покой не вечен и рано или поздно должен был завершиться хорошей дракой.
Музыка всё сильнее завладевала телом, я растворялся в навязчивом ритме, отбиваемом барабанщиком, а тот и рад – лупил так, что стёкла дрожали.
Это был танец войны и мира, тех, кто вернулся, пришёл с победой. Не знаю, как он выглядел со стороны, но мне на это было наплевать. Победитель смешным не бывает.
Кровь во мне кипела, я выделывал причудливые коленца, шёл вприсядку, потом подскакивал, ходил колесом, крутил сальто и выделывал прочие акробатические кунштюки, всё сильнее отдаваясь во власть музыки.
